Все есть, в том смысле, что ничего нет

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Михаил Сапрыкин

По служебной надобности в этом году я читал много материалов о неофициальной культуре, но особенно отмечу толстую книгу интервью Вадима Алексеева с художниками 1960-х годов под названием «Идеально другие». Разговоры с художниками записывались интервьюером в разное время, что закономерно требовало последующей вычитки и редактуры, а это, как известно, грозит гламуризацией. Последнего в книге точно нет: перед нами прямая речь действительно других людей — родившихся и выросших в далеком от нас мире послевоенного барачного жилья, где главным спасением было искусство, возведенное в культ. Если признаться, слушать большинство из них сегодня довольно трудно — все-таки время налагает на человеческую память и характер определенные следы, да и культурный снобизм сегодня кажется крайне уязвимой позицией. Но всякому, кто интересуется неофициальным искусством, необходимо сделать это усилие: привычная картина заиграет новыми красками.

Отдельно хочется отметить книгу филолога Анны Ивановны Журавлевой «Лермонтов в русской литературе. Проблемы поэтики». Мне этот труд представляется непокоренной вершиной филологического мастерства. В каждой главе книги видна скрупулезная работа с фактами, датами — в общем, с материалом, однако это удивительным образом сочетается с изысканностью и тонкостью мысли, переданной на синтаксическом уровне. Многим сегодняшним литературоведческим исследованиям, предпочитающим разговаривать на языке Убон Эпп(о)л, стоит чаще обращаться к подобным работам, чтобы начать говорить профессионально и по-человечески. Будем работать дальше и мы.

Главной художественной книгой этого года для меня стала повесть Ивана Сергеевича Тургенева «Постоялый двор». Неприглядная картина русского захолустья, повсеместная необразованность и порожденная ею жестокость крестьян, мотивы социальной несправедливости и обмана — в этом произведении есть много характерного для русской литературы 1840–1850-х гг. с ее типизацией персонажей, темой низов и изображением социальной среды как доминанты человеческого характера. Но за всеми этими знакомыми приемами в повести стоит что-то необъяснимо тревожное, мрачное и безнадежное. Как будто в кошмарном сне ты поранил кота, ему больно, а ты не можешь ни помочь ему, ни проснуться. Очень хорошая повесть, рекомендую.

Светлана Волошина

Как обычно, выбор моего чтения полностью определялся рабочими интересами: текстами, что ждут написания, или курсами, которые надо вести.

К счастью (или переработке), рабочих интересов много и они разделяются на две основные части, друг с другом почти не связанные (шизофрения, как и было предсказано): кино (история и теория) и Россия XIX века при Николае I.

Началось все с Николая: для статьи о маскарадах я читала, среди прочего, «Насилие и священное» Рене Жирара — там он описывает один из своих любимых (сквозных) сюжетов — о «дурно кончившихся каникулах» или, если угодно, праздниках. Большая часть светских праздничных ритуалов, по мнению Жирара, забыла о важнейшем своем аспекте, а именно — о «жертвенном кризисе», — и мне показалось, что маскарады при Николае I этот аспект как раз почти неизменно в себя включают. Для кого-то из гостей на придворных или публичных маскарадах развлечение заканчивается скверно (вспомним хотя бы Нину Арбенину из «Маскарада» Лермонтова). О развлечениях и быте дворянства обеих столиц хорошо повествуют и эго-документы современников, например дневник жены австрийского посланника Долли Фикельмон или переписка братьев Булгаковых. Оба брата занимали высокие должности, при этом отличались удивительным простодушием и словоохотливостью. Можно узнать, например, что кто-то в Петербурге в самом начале 1820 года на маскараде Голицына «был маскирован Наполеоном, в его мундире, маска была сделана с его бюста, и он прекрасно умел перенять его турнюру и даже фразы. Вопросы точно делал те же, что и экс-император. Ему говорит какая-то барыня: „Как ваше величество, должно быть, разочарованы оказаться в ссылке после такого возвышения“. Ответ: „Что вы хотите, от высокого до смешного один шаг“. Некоторые даже испугались его. Потом пошел он играть в кребс и платил наполеонами...»

В поисках информации о костюмах, меняющих облик их носителя и вне собственно маскарадов, я наткнулась на прекрасную книгу о костюмах супергероев, которую горячо рекомендую к прочтению.

Декабрь 2025 года знаменателен и тем, что прошло 200 лет с восстания на Сенатской площади, и для текста об этом я читала о феномене слухов и толков. Удивительно, как упорно народная молва считала Константина Павловича истинным государем — даже после его смерти! («Константин Павлович не умер, а находится в живых... живет во Франции, откуда придет войною на Россию с французскими и другими войсками, сухим путем и морем, и будет требовать царства от императора Николая Павловича...»). Помимо классической книги К. В. Чистова, нельзя не упомянуть и относительно новую — «Трагическую эротику» Б. И. Колоницкого. Из «своего» же XIX века должна прокомментировать: при Николае I таких слухов, например об императрице, не распространяли, толки и пересуды были чинны и в основном укладывались в формулы «добрая супруга уговаривает императора не трудиться так много» и «Москву царица любит, так как первенца — будущего Александра II — она родила именно там».

Что касается кино, то упомяну, пожалуй, пару книг: переиздание (дополненное и отредактированное) Зигфрида Кракауэра «От Калигари до Гитлера» — классическое исследование фильмов немецкого киноэкспрессионизма, а также до и после оного, и фильмов, к этому направлению не принадлежащих. Ретроспективный взгляд автора (книга писалась в США) по известным причинам генерализирует тенденцию: кажется, все кино, что появлялось в Германии с Первой мировой войны и до 1933 года, предвещало, предвосхищало, опасалось или подспудно призывало гитлеровский режим.

Упомяну еще одну книгу о кино, связанном с Первой мировой войной, — «Пустошь. Первая мировая и рождение хоррора». Основной тейк автора очевиден и обозначен в названии, но в ходе чтения можно узнать о множестве и известных, и не столь известных произведений, связанных с ужасом нового типа войны, где стало возможным массовое уничтожение.

Еще стоит упомянуть об изданном цикле лекций В. Подороги («Кинематограф. Сновидение. Психоанализ»), где, как видно из названия же, рассказывается не только о кино, но есть анализ боли, насилия, — в том числе и на экране, и этот экран «пробивающих».

И напоследок не могу не написать об одной из перечитанных книг — «Кубрик» Джеймса Нэрмора (издательство Rosebud, издавайте побольше, пожалуйста!). Пожалуй, самое аналитически тонкое и комплексное исследование кинематографа этого режиссера на русском языке. Вообще хотелось бы, чтобы перевели книгу о нуаре того же автора — Джеймса Нэрмора (и вообще о нуарах — но это я уже перешла в раздел новогодних пожеланий на неопределенное будущее).

Дмитрий Борисов

В 2025 году впервые на русском вышел перевод «Насилия» классика социологии Рэндалла Коллинза. За эту книгу никто не брался с 2008 года (на «Горьком» выходило интервью с переводчиком).

Коллинз объединяет макроисторический анализ с микросоциологией. Вместо того чтобы фокусироваться на психопатологиях и личностных «родовых» чертах агрессора, как это обычно делают психологи (а Коллинз по первому образованию именно психолог), он смещает фокус на саму ситуацию насилия face-to-face. Бытовому мордобою и уличным стычкам посвящена чуть ли не половина книги — это и есть микросоциология, которую мы заслужили.

Однако Коллинз делает неожиданный вывод: человекам насилие в принципе дается с трудом. Встретившись «лицом к лицу», его чаще стараются избегать, ограничившись поигрыванием мускулами или перебранкой. И дело не только в чувстве самосохранения. Люди эволюционно «гипернастроены» на эмоциональную солидарность, а насилие — это сбой таких настроек. То есть, по Коллинзу, насилие от природы человеку не свойственно.

И в этом легко убедиться, если открыть «2666» Роберто Боланьо (еще одна важная из прочитанных в 2025 году книг) — особенно его четвертую часть (вернее, четвертую книгу, так как «кирпич» на 900+ страниц — это пять разных книг с сумрачно сквозным сюжетом). Вас там встретит подробный отчет о нескончаемом душегубстве и надругательствах над женщинами, чье количество переваливает за сотню — для 300 страниц «Части об убийствах» это довольно густой замес.

При этом насилие в романе — это конвейер, который становится повседневной нормой. Убийства совершаются с регулярностью, превращаясь в белый шум — жители города научились его не замечать. Описания жертв однотипны, расследования ни к чему не приводят, а полицейские собираются в заведениях общепита и шутят шутки. «Почему мужчины не дают ездить женщинам на своей машине? Потому что из комнаты в кухню не проложено шоссе». «Что нужно сделать, чтобы дать женщине еще больше свободы? Включить утюг в удлинитель». «Что делает нейрон в мозгу женщины? Приезжает на экскурсию». «Как долго умирает женщина от выстрела в голову? Шесть или восемь часов, в зависимости от того, сколько пуля будет искать мозг».

Фемицид в «2666» основан на реальной серии нераскрытых убийств в мексиканском городе Сьюдад-Хуарес. Убийства начались в 1993 году — и Боланьо, покинувший этот мир в 2003-м, так и не узнает, что они продолжаются до сих пор.

С интересом и не без труда ознакомился с вышедшей в ноябре «Квантовой историей» (Quantum History: A New Materialist Philosophy). Славой Жижек уже много лет выстраивает философию «онтологической незавершенности», утверждая, что противоречия в нашем знании не от ограниченности нашего ума, а сама реальность так устроена — она не полна. То есть не мы такие — жизнь такая. Теперь это почти доказано с помощью квантовых выкладок.

Жижек использует метафору видеоигры, хорошо знакомую его читателям. Как разработчики не прорисовывают то, что за спиной игрока, так и реальность «халтурит» на квантовом уровне, оставляя его в состоянии тумана (суперпозиции). Квантовые парадоксы — это «баги» в программном коде бытия, которые обнажают его незавершенность.

Как это обычно и бывает, Жижек задействует Гегеля и Лакана, скрещивая их методы с квантовой механикой — по его мнению, физика микромира наконец-то «доросла» до немецкого идеализма и психоанализа. То, что раньше считалось «мистикой» идеалистов — например, идея о том, что реальность внутренне противоречива и не завершена, — сегодня оказывается физическим фактом на уровне микромира. Новая же физика требует инструментов психоанализа Лакана, чтобы объяснить роль «наблюдателя» и «нехватки» в самой структуре бытия.

Если интерпретировать в схожем ключе произведения Ласло Краснахоркаи, получившего в 2025 году Нобелевскую премию по литературе и активно сейчас переиздаваемого, то его тексты стали бы ярким воплощением квантовой связи. Чтение Краснахоркаи и так напоминает попытку удержать в голове суперпозицию смыслов (в «Сатанинском танго» большинство глав состоят из одного растянутого на десяток страниц абзаца, а на ~ 400 страницах «Herscht 07769» всего одна точка). А в «квантовой» версии это стало бы буквальным физиологическим опытом.

При этом сам Краснахоркаи эти смыслы именно что удерживал в голове, так как сочинял по большей части не дома, а, например, в кабаке. В способствующей концентрации внимания атмосфере питейного заведения он запоминал по 10–15 страниц, после чего возвращался домой и переносил все на бумагу. Если и можно назвать что-то сверхчеловеческими способностями — то это они.

Также в 2025 году вышло несколько текстов, ставших уже классикой, но при этом либо впервые переведенные на русский, либо не переиздававшиеся у нас очень давно. Кроме уже названного Коллинза, это «Социальные науки как колдовство» Станислава Андрески, вышедшая на языке оригинала в 1972 году. В ней прошедший через войну и плен социолог прошелся по своим коллегам по цеху вполне в духе Брикмона и Сокала — неудивительно, что к фундаментальному труду последних взят эпиграф именно из Андрески.

Еще одна неустаревающая классика — «Искусство и техника» Льюиса Мамфорда. В книге, вышедшей в 1952 году, социолог и философ техники критикует избыточную привязанность своих современников к машинам и технологиям. По его мнению, телевизор заменил им не только природу, но и в некотором смысле волю и разум, так как желания и фантазии человеку уже не принадлежат — их формируют те же телевидение и радио. Если бы Мамфорд воскрес, он, вероятно, счел бы сегодня свои пророчества слишком оптимистичными. То, что в 1952-м выглядело как захват воли, в 2025-м превратилось в полную колонизацию психики алгоритмами.

Впрочем, нашему современнику осталось его изможденное тело, с которым слишком рано попрощались те же трансгуманисты, мечтавшие загрузить сознание на жесткий диск. Их надежды обосновано развеяла философ и теоретик медиа Н. Кэтрин Хейлз, чью работу 1999 года «Как мы стали постлюдьми. Виртуальные тела в кибернетике, литературе и информатике» впервые издали только сейчас. Можно сказать, что исследовательница, чья новая книга 2025 года ждет своего переводчика, предостерегает технооптимистов от «цифрового платонизма» — веры в то, что информация чище и важнее, чем «грязная» материя.

На самом же деле мы думаем не только мозгом, но и всем телом. Наши чувства, гормоны, боль и тактильные ощущения формируют саму структуру нашей мысли. Постчеловек не сияющий сгусток чистого разума в облачном хранилище, а все тот же старый комок нервов и гормонов, чей «облачный интерфейс» намертво привязан к кишечному микробиому и затекшей пояснице.

Точнее не намертво, а все еще наживо.

Глеб Колондо

Начну с того, что читаю сейчас — «Robert Bloch’s Psycho: Sanitarium» Чета Уильямсона. Эта книга не издавалась на русском языке, поэтому я заказал ее перевод у нейросети. Получилось коряво (на платные нейросети денег, конечно, жалею), но все же это не Кафка, а жанровый триллер-фанфик , тут главное — понимать, чего происходит, тревожась в соответствующих местах. Любопытный побочный эффект: когда закрываешь файл с «Sanitarium» и начинаешь читать любой другой текст, то он первое время кажется нескладным, будто тоже наскоро переведен искусственным интеллектом.

Перед этим, конечно, была оригинальная трилогия «Психо» Роберта Блоха. Самой интересной оказалась первая часть — и это несмотря на то, что все интриги и внезапности из экранизации Хичкока я помню, в общем, неплохо. Второй том — отчасти автопародия, отчасти сердитая и немного морализаторская насмешка над кровавыми фильмами ужасов 1970-х, 1980-х годов. Третий — просто крепко сделанный детектив, интересный, но как будто не особенно обязательный.

К слову, книжный Норман Бейтс существенно отличается от киношного. В фильме это, конечно, живописный персонаж, и актер Энтони Перкинс, где бы он ни снимался, всегда топ. Но у Хичкока его герой — это скорее инструмент для создания саспенса. А вот у Блоха мы можем погрузиться во внутренний мир тучного затворника и книжника и (вот это действительно страшно) проассоциировать себя с этим человеком.

Жаль, что дополнительные материалы о «Психо», размещенные в издании «Психоз. Трилогия» от «Азбуки» 2009 года, процентов на 80 посвящены Хичкоку, а уж потом книгам. Как будто кому-то стоит это исправить?

Ноябрь в смысле книжек прошел под знаком Буратино, которому 7 ноября исполнилось 90 лет. Постарался изучить основные продолжения «Золотого ключика», из которых отмечу три: 1) «Новые приключения Буратино и его друзей» (1993) Лары Сон. Запомнились неожиданные готические сцены с гигантскими пауками и даже похоронами одного из них (а ведь тогда еще не было «Гарри Поттера»); 2) дилогия Алексея Варгина и Виктории Варгиной «По следам золотого ключика» и «Страна счастливых снов» (оба — 2005 год). Добротное фэнтези немного в духе Александра Мелентьевича Волкова. Отдельная фишка — романтическая линия между лисой Алисой и Артемоном, которые (осторожно, спойлер) оказываются заколдованной влюбленной парой homo sapiens; 3) «Приключения старшего брата Буратино Поктока, ставшего инопланетянином» (2011) Константина Ткаченко и Владимира Ткаченко — просто невероятный курьез, ценный уже самим фактом своего существования.

Осенью предпринял погружение во вселенную Ирины Соковни с ее поразительными повестями для молодежи, где подростковая мелодрама перемешивается с диковатым секспросоветом. Пока что освоил дилогию, включающую книги «Бессонница — сестра любви» и «Единственный наследник», но надеюсь продолжать. А еще обнаружил в РНБ малотиражный (зато дорого-богато оформленный) сборник поэзии Ирины Ильиничны — в нем встречаются интересные вещи.

Летом какое-то время читал грандиозный труд Элиезера Юдковского «Гарри Поттер и методы рационального мышления». Конечно, вопреки задумке это никакой не гимн рациональности. Написать длиннющий фанфик, наполовину состоящий из монологов Гарри, посвященных научному подходу к магии, — затея сама по себе иррациональная. Тем не менее книга, безусловно, великая, но, осилив примерно половину, я захлопнул 1700-страничный-с-лишним файл и перешел к краткому содержанию. Дело в том, что и человек, и читатель я тревожный, а в сюжете там такие страсти, что нервы устали от бесконечно тянущегося напряжения. Но это мой личный баг, ни в коем случае не книжки. Хотя, наверное, она все же могла быть ну хоть немного покороче.

В начале лета, готовясь к лекции о жуках в литературе, с интересом прочитал викторианский роман «Жук» Ричарда Марша и прилагающуюся к нему статью Адама Шермана «„Жук“: энциклопедия викторианских страхов». Следом познакомился с «Пространством Готлиба» Дмитрия Липскерова, который показался Валерием Роньшиным на максималках. Не в том смысле, конечно, что Роньшин хуже. Просто Валерий Михайлович свои сновидческие «огороды» городит по-хармсовски лаконично, а Липскеров запрягает долго, едет неспеша, как истинный русский романист. Но приезжает туда же, куда и Роньшин, — к признанию, что выращивать цветы и другие полезные растения интереснее, чем сводить их к какому-то вменяемому заключению-поучению. А потому давайте ближе к финалу дежурно объявим, что «все есть, в том смысле, что ничего нет», и вообще пойдемте-ка лучше есть гороховый суп.

Тогда же попутешествовал по «Чудесной стране Оз» (продолжение «Удивительного волшебника из страны Оз» Лаймена Фрэнка Баума), в которой появляется Сильно Увеличенный Высокообразованный Жук-Кувыркун и армия феминисток. Жалею, что вряд ли когда-нибудь достанет времени одолеть всю «озиану» целиком. Там ведь наверняка еще очень много приколдесного.

В августе навестил мир «Назад в будущее» — тусил с Доком, Марти и остальными на страницах допотопных новеллизаций, комиксов от сценариста кинотрилогии Боба Гейла и нон-фикшна «Назад в будущее. История создания» Касина Гейнса. А потом еще в охотку прочел автобиографическую книжку Майкла Джей Фокса «Лучше, чем будущее. Рассуждения оптимиста о смерти». Очень, конечно, классный дядька Фокс, а его способность просто и даже немного с иронией рассказывать о здоровье (Фокс страдает болезнью Паркинсона с 1990-х годов), медицинских процедурах, проблемах в быту и прочем — фантастика почище ховерборда из второй части.

Весной как-то спонтанно открыл ранее нечитанные «Убить пересмешника» Харпер Ли и «Под стеклянным колпаком» Сильвии Платт. Последняя местами напоминала «Птичье гнездо» Ширли Джексон — историю девушки, страдающей тем же, чем и Билли Миллиган. С той разницей, что у Джексон в вымышленный сюжет веришь а вот роман Дэниела Киза напоминает голливудский блокбастер-байку, хотя там все основано, как говорят, на биографии всамделишного человека.

Прошлой зимой начал прогулку по «Аниморфам» Кэтрин Эпплгейт, полное собрание которых (кроме № 9) сам себе подарил на праздники. Несмотря на то как там здорово описывается взгляд на мир самых разных животных, в которых превращаются персонажи (зрение, обоняние, эмоции млекопитающих, птиц, пресмыкающихся и насекомых), после второй книжки сделал паузу, которая затянулись. Возможно, из-за того, что мне заспойлерили концовку, а я из тех читателей, которым сложно взяться хоть даже за саму «Анну Каренину», если еще в начальной школе наслушался анекдотов про тот самый пресловутый поезд.

К сожалению, так и не дочитал книжку «Якубович. Вся жизнь — „Поле чудес“» (да, это забавно). В ней журналист и приятель Леонида Аркадьевича, Михаил Захарчук, ведет дневник, в котором фиксирует каждый совместно проведенный день с телеведущим буквально по минутам. Почти 500 страниц с одной стороны уникального, но с другой совершенно бесполезного документального материала, среди которого лишь изредка проглядывает что-то по-довлатовски занятное. Сократить бы раза в три, в первую очередь убрав эпиграфы с бородатыми анекдотами, и было бы в самый раз.

Разумеется, не могу не отметить появившиеся в 2025 году сочинения друзей-соцреалистов — книгу стихов и прозы Сергея Воробьева «Товарищ Сталин, спящий в чужой комнате» и пьесу Вовы Антипова «Мой Рубцов!», посвященную его взаимоотношениям с поэтом Николаем Рубцовым.

Но, пожалуй, самая важная книга 2025 года — четвертый сборник стихов бабушки Алевтины Винниковой. Мы с родными собрали «Четвертую книгу» из ее неопубликованных рукописей, в том числе незавершенных. Теперь такие черновики как-то по-особенному дороги.