Конец журнальной эпохи

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Сергей Чупринин. Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024. М.: Новое литературное обозрение, 2025. Содержание. Фрагмент

Как и многие российские культурные институты, существующие сегодня толстые журналы уходят корнями в советский период. После Октябрьской революции большевики закрыли все старые литературные издания, но вскоре открыли новые, ориентированные на задачи социалистической культурной политики. Первым советским толстым журналом стала «Красная новь», созданная в 1921 году при участии Ленина, Крупской и Горького (1, 2, 3). За ней последовали «Звезда» (1924), «Октябрь» (1924), «Новый мир» (1925), «Знамя» (1931) и десятки других изданий. Многие из них пережили Советский Союз и дожили до наших дней, несколько раз сменив идеологические и художественные ориентиры. Историю советских толстых журналов и их постсоветской трансформации только предстоит написать. Один из первых шагов в этом направлении делает Сергей Чупринин, главный редактор журнала «Знамя» и исследователь оттепельной культуры (1, 2, 3), в книге «Журнальный век: Русская литературная периодика. 1917–2024». Оглядываясь на прошедшие сто лет русской литературной истории, Чупринин рассказывает историю литературного соперничества и идеологической борьбы, помогающую не только лучше понять советский период, но и осмыслить нашу собственную историческую ситуацию.

Книга Чупринина состоит из двух частей. В первой — очерки по истории двенадцати советских/российских толстых журналов. Во второй — справочник с краткой библиографической информацией «обо всех оказавшихся в поле зрения автора» русских литературных изданиях, выходивших в этот период: толстых и тонких, печатных и сетевых, официальных и неофициальных. Конечно, это далеко не исчерпывающая история советской и российской литературной периодики. Как исследователь оттепели, Чупринин уделяет основное внимание послесталинскому периоду. Среди выбранных им для детального рассмотрения журналов нет ни «Красной нови» (1921–1942), ни «Печати и революции» (1921–1930), ни «Литературного критика» (1933–1940), сыгравших важную роль в литературном процессе 1920–1930-х годов, но не доживших до 1953 года. Об истории уникального многоязычного издания «Интернациональная литература» (1933–1943) (1, 2) Чупринин сообщает гораздо меньше, чем об истории «Иностранной литературы», ее оттепельного правопреемника. О современном периоде (после 1991 года) Чупринин тоже пишет сравнительно немного, в основном ограничиваясь общей событийной канвой или пересказом наиболее ярких эпизодов из жизни журналов за последние тридцать лет.

Чупринин начинает с того, что кратко рассказывает об особенностях русских толстых журналов, отличающих их от иностранных изданий аналогичного типа. Во-первых, исторически складывалось так, что во главе толстых журналов стояли харизматичные и влиятельные редакторы: либо крупные писатели, либо (уже в советский период) назначенцы власти, часто имевшие впечатляющий литературный опыт — вспомним хотя бы Твардовского, руководившего «Новым миром» в 1950–1960-е годы. Во-вторых, наряду с прозой и поэзией толстые журналы публиковали критику и публицистику и потому играли важную роль в общественно-политической жизни. В-третьих, толстый журнал воспринимался не просто как подборка текстов, но как целостное высказывание о «вызовах времени». В-четвертых, сама установка на осмысление современности предполагала наличие у журнала определенной идеологической позиции, которая проявлялась как напрямую, в высказываниях критиков и публицистов, так и опосредованно, в отборе художественных произведений. Толстые журналы существовали в постоянной полемике друг с другом, вырабатывая свою позицию в противостоянии с конкурентами.

Один из центральных сюжетов очерков Чупринина — это борьба между относительно либеральным «Новым миром» и «коммунно-патриотическим» «Октябрем» в послесталинский период. При Твардовском (1950–1954, 1958–1970) «Новый мир» эстетически «ориентировался на нормы социального обличительства, разгребания грязи и на традиции критического реализма XIX века». Твардовский скептически относился к «интеллигентской» прозе (например, отказался публиковать «Софью Петровну» Лидии Чуковской и без особо энтузиазма отнесся к «Хранителю древностей» Домбровского, хотя и напечатал его) и предпочитал произведения, в которых действуют «простые» люди «из народа». Во многом именно по этой причине Твардовскому пришелся по душе рассказ Солженицына «Щ-854», ставший в новомирской публикации повестью «Один день Ивана Денисовича». Твардовский тонко чувствовал политическую конъюнктуру, но конформистом не был и нередко публиковал острые полемические статьи — например, «Легенды и факты» Владимира Кардина (1966, № 2), в которой разоблачались «самые красивые вымыслы коммунистической пропаганды — о залпе „Авроры“ в октябре 1917-го и Дне Советской армии в феврале 1918-го, о подвиге Александра Матросова и 28 героев-панфиловцев». Статья вызвала недовольство властей и разбиралась на заседании Политбюро ЦК КПСС — впрочем, тогда обошлось без особых последствий для журнала.

«Октябрь», редактором которого в 1960 году стал одиозный Всеволод Кочетов, вел в эти годы активную полемику с «Новым миром». После выхода «Одного дня Ивана Денисовича», лично одобренного Хрущевым, в журнале была опубликована статья Николая Сергованцева, в которой повесть Солженицына критиковалась как «„идейно порочная, рассчитанная на сенсацию“, а [сам Иван Денисович] представал тупым и ограниченным существом, „жизненная программа которого не простирается дальше лишней миски баланды и жажды тепла“». На выход «Теркина на том свете» (1963) «Октябрь» откликнулся рецензией Дмитрия Старикова, который сравнивал поэму с предыдущими произведениями Твардовского и утверждал, что она «противоречит живому направлению и сущности его таланта». Впрочем, от критиков «Октября» доставалось не только «Новому миру». Под удар попадали «Летят журавли» (1957) Михаила Калатозова, «Обыкновенный фашизм» (1966) Михаила Ромма, произведения Эренбурга, Паустовского, Аксенова, Евтушенко и других, по выражению Кочетова, «гениев в коротких штанишках». Как и Твардовский, Кочетов тоже нередко оказывался в оппозиции к власти. Только это была оппозиция не «слева», а «справа» — попытка защитить партийную ортодоксию от нападок ревизионистов, критически осмысляющих период сталинской диктатуры.

Борьба между «Новым миром» и «Октябрем» сошла на нет после того, как в обоих журналах сменилось руководство. Твардовский ушел из «Нового мира» в 1970 году, когда решением властей была снята редколлегия журнала, а спустя три года застрелился Кочетов, уже некоторое время руководивший «Октябрем» с больничной койки. «С его уходом из жизни, — пишет Чупринин, — гражданская война в литературе завершилась. Новому времени стали уже соответствовать не харизматичные журнальные полководцы, а заведомо компромиссные фигуры, для которых законопослушность и привычка ловить руководящие веяния была нормой жизни».

Во второй половине 1960-х годов в идеологическую борьбу активно включился еще один журнал, «Молодая гвардия», контролировавшийся представителями национал-патриотического направления. Журналом в те годы руководил опытный комсомольский журналист Анатолий Никонов, а на его страницах публиковались Илья Глазунов, Владимир Солоухин и Дмитрий Балашов, автор исторического романа «Господин Великий Новгород» (1967). Главным идеологом «Молодой гвардии» в этот период Чупринин называет критика Михаила Лобанова, который в своих статьях доказывал, что «нет более лютого врага для народа, чем искус буржуазного благополучия» и что «не только высшие, образованные сословия, так называемая интеллигенция, но и народ в целом подвержен разлагающему влиянию» западной культуры. Вместо этого Лобанов и его единомышленники призывали ориентироваться на древнерусскую и дореволюционную культуру. Такая позиция, конечно, тоже вызывала раздражение у властей, опасавшихся усиления национализма. Все в том же 1970 году Никонова сняли с должности главного редактора. «Травили нас, русских патриотов, не столько КГБ, сколько литературная сионистская банда, засевшие в ЦК русофобы, агенты влияния», — вспоминал об этом эпизоде Лобанов. Однако снятие Никонова не изменило серьезно политику журнала. Назначенный на его место Феликс Овчаренко через полтора года скончался, а сменивший его Анатолий Иванов «тотчас же вернул ультрапатриотическую и ксенофобскую риторику на молодогвардейские страницы».

Если «Новый мир», «Октябрь» и «Молодая гвардия» были созданы еще до Второй мировой войны, то многие другие издания, о которых пишет Чупринин, появились в годы оттепели, когда власть решила «расширить журнальное пространство», сильно сузившееся в последние годы сталинского правления. В 1955 году был создан журнал «Юность», главным редактором которого стал Валентин Катаев, один из немногих раннесоветских модернистов, переживших Сталина; в том же году появилась «Иностранная литература», ставшая правопреемницей «Интернациональной литературы», закрытого в годы войны литературного органа Коминтерна (1, 2); в 1956 году — журнал «Москва», проект которого вырос из идеи возродить «Красную новь»; в 1957 году — «Вопросы литературы», продолжившие дело закрытых еще до войны «Печати и революции», «Литературного критика» и «Литературного обозрения» (1936–1941). У каждого из перечисленных изданий было свое узнаваемое лицо. «Юность» публиковала молодую шестидесятническую прозу; «Москва» в 1960-е годы сделала себе имя публикациями уже не запрещенных, но еще и не вполне официальных «потаенных классиков XX века» (Булгакова, Бунина, Мандельштама, Цветаевой); «Иностранная литература», как понятно из названия, специализировалась на переводных произведениях, в том числе плохо вписывавшихся в советский культурный контекст (в журнале выходили фрагменты из романа Керуака «В дороге», пьесы Ионеско и Беккета); наконец, «Вопросы литературы» совмещали академическое литературоведение с литературной критикой.

В отсутствие публичной соревновательной политики толстые журналы выступали пространством для политических по своей сути дискуссий. Противостояние между «Новым миром», «Октябрем» и «Молодой гвардией», о котором я говорил выше, имело важное литературное измерение, но в конечном счете сводилось к вопросу о том, в каком направлении должно двигаться советское общество: продолжать курс на умеренную либерализацию, возвращаться к практикам сталинского времени или культивировать русскую национальную идентичность. В 1970-е годы власти ограничили возможности для открытой полемики, да и запал шестидесятников стал выдыхаться. Но и в годы застоя многие журналы сохранили легко опознаваемую идеологическую направленность. В первую очередь это касается консервативных и националистических изданий вроде «Молодой гвардии» или «Нашего современника», ставшего оплотом деревенской прозы. Выбор места для публикации произведения определял не только аудиторию писателя, но и в некоторых случаях служил маркером его или ее политических взглядов.

С началом перестройки толстые журналы получили возможность напрямую обсуждать политические вопросы и в полной мере воспользовались ею, включившись в дискуссию о том, в правильном ли направлении ведет страну Горбачев. Одновременно после фактической отмены цензурных ограничений они стали наперегонки публиковать произведения прежде запрещенных или не вполне разрешенных в СССР авторов: от Замятина («Знамя») и Набокова («Дружба народов») до Солженицына («Наш современник») и Домбровского («Новый мир»). Тиражи пошли вверх: так, тираж «Нашего современника», составлявший в 1971 году 103 тысячи экземпляров, достиг в 1990 году отметки в 480 тысяч; в том же году тираж «Молодой гвардии» составил 750 тысяч экземпляров, а журнал «Москва» на пике перестройки выходил тиражом в 775 тысяч копий. Казалось, что по мере нарастания реформ влияние толстых журналов будет только усиливаться.

Но все сложилось иначе. После распада СССР и резкого перехода к рыночной экономике толстые журналы, привыкшие существовать на государственные деньги, столкнулись с финансовыми проблемами. Почти все крупные издания сумели адаптироваться к рыночным условиям, но к прежним тиражам так и не вернулись. Упадок толстых журналов также был связан с общим экономическим кризисом, перенасыщением литературного рынка прежде недоступной литературой (как «возвращенной», так и переводной) и тем обстоятельством, что в России появилась относительно свободная публичная сфера, куда в основном и переместились общественно-политические дискуссии. Наконец, изменилась сама структура литературного поля. Литература сначала ушла в небольшие независимые журналы, потом — в онлайн-издания, еще чуть позже — в социальные сети и телеграм-каналы. События последних лет — фактическое возвращение цензуры и эмиграция многих участников литературного процесса — только усилили эту тенденцию.

Кажется, что «долгий журнальный век» подошел к концу. Толстые журналы в России долго были влиятельными литературными институтами, и инерции хода им точно хватит еще на несколько десятков лет, но их роль в литературном процессе, судя по всему, будет неуклонно снижаться. И дело тут не только в политической и социально-экономической ситуации, но и в общем изменении статуса литературы в современном обществе. Толстый журнал в привычном нам виде возник в эпоху, когда литература была не просто одним из видов искусства, но важнейшей площадкой для обсуждения общественно-политических вопросов. Литература сегодня не может, а возможно, и не хочет претендовать на такую роль и поэтому ищет новые способы существования. Можно оплакивать уход старых форм, но нельзя не признать его закономерность.

* Фото в начале материала: Всеволод Тарасевич/МАММ/МДФ/«История России в фотографиях»