Праздник ударов по заду: книги недели

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Диана Кикнадзе. Интимная Япония. Ночные свидания, «веселые кварталы» и культура подглядывания. М.: МИФ, 2025. Содержание

Всякий иностранец в Японии рано или поздно начинает замечать, что у местных товарищей, скажем так, необычные отношения с сексуальностью: на перекрестках высятся семиэтажные магазины товаров для взрослых с самым немыслимым ассортиментом, на улицах стоят автоматы с грязным нижним бельем, пассажиры в метро читают порнографическую мангу с таким видом, будто в руках у них «Сказка о попе и работнике его Балде». Содержание у этих вещей тоже специфическое — то, что на Западе кому-то покажется контентом сугубо для первертов, у японцев вполне себе культурный мейнстрим.

Как так вышло? Обстоятельный и при этом деликатный ответ на этот вопрос дает Диана Кикнадзе в книге «Интимная Япония». Из нее читатель узнает, что японские представления о сексуальности складывались в условиях изоляции и очень неохотно, медленно менялись под влиянием религий и внешних культур, осуждающих, например, наготу и беспорядочные половые отношения. Тому сохранилось множество свидетельств — от замысловатых объектов повседневных жизненных практик до письменных документов самого фантастического содержания.

Однако у этой витальности и многогранности японского эроса была чрезвычайно мрачная сторона, которой Кикнадзе уделяет особое внимание. Пусть в интимную жизнь вовлечены люди всех полов и возрастов, японская сексуальность формировалась под знаком тотального угнетения женщины: в древние времена им лучше было не оказываться на улице в темное время суток — если изнасилуют, звать на помощь бесполезно, а жаловаться некому: потребности мужчин естественны, а женское сопротивление — нет. Ситуация начала меняться с вестернизацией Страны восходящего солнца — но процесс умягчения нравов не закончен и по сей день.

Если же вас не волнует социальное измерение вопроса, в книге вы все равно обнаружите массу увлекательной для себя информации сугубо культурного и эстетического толка.

«Представление о ценности сексуального опыта в Японии существовало еще очень долго. В период Хэйан в храме Усака (сейчас он находится в городе Тояма) даже проводилось мероприятие под названием сири татаки мацури („Праздник ударов по заду“). На этом празднике женщину шлепали ветками дерева сакаки ровно столько раз, сколько у нее было мужчин. Эти действия не считались унизительными или оскорбительными, не были наказанием за блуд — наоборот, так подчеркивалась ценность женщины. Количество любовников делало ей большую честь».

Рюд Хисген, Адриан ван дер Вейл. Человек читающий. Значение книги для нашего существования. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2025. Перевод с нидерландского Екатерины Асоян и Ирины Михайловой. Содержание. Фрагмент

Книг о том, как читать книги, написано немало, можно даже сказать — много. Вот только почти все они и на книги-то не особо похожи, скорее это какие-то брошюрки, набранные самым большим кеглем, на который хватило совести верстальщику. Что логично: если человек интересуется, как читать книги, для начала ему стоит прочитать небольшую статью, опубликованную в столь необычном для него формате — с обложкой, оглавлением, номерами страниц и прочими удивительными вещами.

Директор института Direct Dutch Рюд Хисген и историк Адриан ван дер Вейл пошли другим путем и написали большую, то есть «полноценную» книгу о книгах и чтении. Дело в том, что они всерьез обеспокоены тем, как стремительно люди теряют навык восприятия больших текстов. По их мнению, и с ними трудно не согласиться, на протяжении всей истории со времен изобретения письменности именно чтение определяло общественные отношения: так, демократизация шла рука об руку с распространением грамотности и, напротив, автократические формы правления цвели там, где у человека не было доступа к книге.

И дело тут не только в том, что бумага хранит и распространяет информацию. Радио, а потом и телевидение с этой функцией справились намного эффективнее — но стало ли от этого мироустройство более справедливым и гуманным? Похоже, что нет. Так что «Человек читающий» — это не просто очередная книга о том, как читать, но и своего рода манифест с позитивной программой качественного пересмотра социальных и политических взаимодействий. Но прежде всего это опыт, простите, исследования самых актуальных читательских практик и деконструкции связанных с ними мифов.

«Термин „демократический“, применяемый для описания цифровой системы знаний, звучит красиво, но вводит в заблуждение. Разумеется, в Сети в качестве создателей и потребителей знаний присутствуют миллионы людей. Наряду с институтами образования и библиотеками интернет стал новым „эпистемическим источником“ для всех, кто имеет к нему доступ. Но давайте не будем забывать, что этот доступ не самоочевиден. Дихотомия между имущими и неимущими — безвременное явление. Однако в цифровой среде неимущие отстают от имущих не только в экономической сфере, но и в интеллектуальной. Существует феномен так называемого вторичного цифрового неравенства, того, что Майкл Линч называет „эпистемическим неравенством“. Оно связано с тем, что подвижность цифрового текста и навигация — в первую очередь скроллинг, гипертекст и интерактивность — предполагают более высокую когнитивную нагрузку, чем использование печатных текстов. Что, согласно данным некоторых исследований, является препятствием в первую очередь для читателей, обладающих меньшими знаниями по предмету и более низким уровнем рабочей памяти, а также в целом для людей с более низким уровнем образования».

Даниэль Шрайбер. Трезвость. О пьянстве и счастье. М.: Individuum, 2025. Перевод с немецкого Сергея Ташкенова. Содержание

Это уже третья публикация писателя и публициста Шрайбера в российском издательстве Individuum: в первых двух он делился опытом, как сам он учился справляться с одиночеством и переживать утраты. В новой книге он подступается к экзистенциальному испытанию, с которым, в отличие от одиночества и утрат, сталкивается далеко не каждый, хотя тех, кто все же с ним сталкивается, значительно больше, чем мы привыкли думать. Речь об алкогольной зависимости, в случае Шрайбера — о т. н. функциональном алкоголизме, то есть о ситуации, когда человек внешне благополучен, добивается по жизни того-сего, под забором не лежит, но при этом не мыслит свою жизнь без алкоголя и в целом (совершенно справедливо) чувствует, что жизнь эта висит на волоске.

Фирменный шрайберовский стиль на месте: вряд ли подобные сочинения можно было бы читать не морщась, если бы автору не удавалось говорить на болезненную тему без морализаторства, афористично и честно, но без душевного стриптиза. Отсылки к философии и мировой культуре (как рассуждать о пьянстве без Делеза, Бодлера и даже Венедикта Ерофеева?) снова уместны, а анализ того, как довольно-таки поганый наркотик в нашем обществе не только стал приемлемым, но и спаялся с рабочим циклом и культом успеха, убедителен и способен избавить многих от чувства вины. Попутно берлинский эссеист дезавуирует доводы тех, кто защищает возлияния с позиций культурного сопротивления государственному патернализму и требований неолиберальной эффективности.

Наконец, опираясь на данные нейронауки, Шрайбер умудряется тактично озвучить многие постулаты 12-шаговой программы, самого эффективного оружия в борьбе с расстройствами зависимого поведения, а ведь не всякий читатель готов принять, что алкогольная зависимость — это не слабость воли, а смертельная болезнь, которую нельзя вылечить, а можно лишь увести в ремиссию.

Если верить 12-шаговой программе, единственным условием выздоровления служит искреннее желание бросить пить, и книга со скучным названием «Трезвость», как ни странно, может помочь его осознать.

«Выпивая регулярно, рано или поздно прекращаешь реалистично оценивать свои способности, потребности и возможности. Выпивая, глушишь страх оказаться несостоятельным и в то же время начинаешь предъявлять к себе высокие, порой абсурдные требования. Алкоголь подпитывает внутреннюю веру в то, что мы больше, чем мы есть, что у нас есть право на большее, чем у нас есть, и, самое главное, что для счастья нам нужно гораздо больше, чем все это».

Александр Пеппер. Если ты такой этичный, почему тебе так много платят? Этика, неравенство и выплаты руководству компаний. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2025. Перевод с английского Дмитрия Кралечкина. Содержание. Фрагмент

Все знают, что топ-менеджеры компаний во всем капиталистическом мире получают фантастические, абсурдно большие деньги. Россиянам не надо ходить за примерами в список компаний индекса FTSE или Fortune 350, достаточно вспомнить, что Сечин, глава госкорпорации Роснефть, зарабатывает 18,5 млн рублей в день, а глава Газпрома Миллер — скромные 5,2 миллиона. Эти показатели (справедливости ради даже для России исключительные) в 6400 раз и 1800 раз выше, чем показатели «среднего российского работника». В США разрыв между зарплатами гендиректоров и «типичных работников» составляет 290 раз, но распространенность этого разрыва, по всей видимости, выше, чем у нас.

Профессор Лондонской школы Александр Пеппер предлагает рассмотреть этот феномен, отстранившись от понятных эмоций. Чтобы понять, как стало возможным столь вопиюще бредовое (слово «несправедливое» здесь слабовато) положение вещей, Пеппер предлагает всмотреться в рыночные механизмы и, в частности, в феномен «провала рынка». Поскольку рынок управленческого труда не дает четких ценовых сигналов, говорит Пеппер, комитеты, назначающие вознаграждение, вынуждены ориентироваться на показатели оплаты у похожих компаний. В итоге у них возникает то, что профессор называет «дилеммой комитета по вознаграждениям».

Представим, что всем CEO платят примерно одинаково. Из них 20% — выдающиеся профессионалы, которые увеличат стоимость компании выше среднего; 10% — слабее остальных и могут эту стоимость снизить. Если всем платят умеренно, каждой фирме выгодно «переплатить», чтобы переманить лучших. Напротив, платить заметно меньше нельзя — есть риск нанять посредственного руководителя. В итоге доминирующей стратегией становится завышение зарплаты: компания рискует меньше, платя больше, даже если коллективная выгода от этого не растет.

Это и есть провал рынка: зарплаты топ-менеджеров растут как на дрожжах, хотя большинство высших руководителей, уверен Пеппер, — не карикатурные эгоисты, а счастливые бенефициары рыночного сбоя. Что с этим делать? Надо дать этический ответ на этическую проблему, говорит Пеппер, и достаточно доходчиво излагает решения ведущих мыслителей в этой области. Читателю остается выбрать тот, который нравится лично ему, и — идти работать дальше.

«Награбленная в успешной пиратской деятельности добыча делилась на доли, причем первая должна была покрыть капитальные затраты, такие как ремонт корабля. Вторая доля использовалась для выплаты компенсации тем, кто потерял конечность или получил травмы во время боя (например, 600 пиастров полагалось за утрату правой руки, 500 — за потерю левой и т. д.). Затем в команде, которая в среднем насчитывала 80 и больше моряков, капитан получал в 3–5 раз больше, чем обычный пират, тогда как доля квартирмейстера могла быть в 2 раза больше доли обычного моряка, остальные же получали равные доли, причем юнги — половину доли взрослого мужчины. Чтобы избежать споров, любой ценный предмет добычи выставлялся на аукцион или продавался и распределялась уже денежная выручка. Таким образом устранялись любые проблемы с оценкой.

По мнению некоторых историков, пиратские суда часто были организованы лучше и спокойнее, чем многие равнозначные им военные или торговые суда, которые подчинялись автократии капитана, чье диктаторское правление подкреплялось морским законом».

Виталий Задворный. Кухня Древнего мира. М.: Новое литературное обозрение, 2025. Содержание

К сожалению, даже самому усердному исследователю кухни Древнего мира непросто отыскать источники, которые не были тысячекратно рассмотрены со всех сторон в научной литературе, количество их ограничено, а предоставляемые ими сведения, скажем прямо, скупы. Поэтому человека, интересующегося античной и древневосточной историей, при чтении книги Виталия Задворного с неизбежностью ждет эффект дежавю: в самом деле, кто не в курсе, что греки и римляне пили вино, а шумеры пиво, и что пиво было для них жидким хлебом, и что римский гарум, соус из ферментированной рыбы, был, судя по тому как его готовили, редкостной гадостью, и что оливковое масло употреблялось не только в пищу, и т. д. и т. п. Интересны скорее детали, которых в этой книге в избытке: когда дело идет о такой близкой и понятной каждому теме, частности производят порой даже большее впечатление, чем общая картина. Скажем, даже если вы внимательно читали и перечитывали Гомера, то могли не заметить, что там фигурирует такой привлекательный напиток, как вино с покрошенным в него козьим сыром (признайтесь, захотелось), а о том, что гладиаторы набирали мышечную массу с помощью ячменной каши, а не мяса, как можно было бы подумать, многие тоже наверняка не слышали. Не менее интересен тот факт, что римляне были знакомы с рисом, но использовали его совсем не так, как в тех местах, откуда он ввозился в ограниченных количествах:

«Рис был известен в Римской империи — о нем сообщает Плиний Старший: „Наиболее излюбленная пища в Индии — это рис (oryza), из которого они готовят питательный отвар, который прочие смертные делают из ячменя“. О рисе пишет и Страбон, ссылаясь на греческого историка Аристобула, участника походов Александра Македонского, во время которых европейцы познакомились с этим злаком: „Рис стоит прямо в воде, в огороженных местах, и посеян в грядах. Растение достигает 4 локтей высоты, дает много колосьев и зерен. Жатва риса происходит около времени захода Плеяд, а его зерна толкут как полбу“. Однако сами римляне рис не возделывали — его привозили из Индии или Персии и использовали, как правило, в качестве лекарства. Также рис применяли для приготовления соуса и блюд под названием „амулятум“, заменяя им в рецептах крахмал».