Шведы шутят
«Долгое время секретарь Шведской академии Андерс Олссон пытался связаться с авторами из длинного списка Нобелевской премии, но его смс и голосовые сообщения остались без ответа. Если кто-то всё же снимал трубку, то говорил, что не сможет приехать в Стокгольм.
Джойс Кэрол Оутс запланировала на эту дату стирку. Кенийский писатель Нгуги ва Тхионго сообщил через агента, что именно на этот день у него назначен техосмотр машины. Австриец Петер Хандке играет в футбол в Канаде, а канадка Маргарет Этвуд будет на занятиях йогой. Парижский литагент Адониса сказал, что тот не может оставить друзей одних. А Амоз Оз, по словам родственников, просто не отвечал на звонки с номеров, начинавшихся с +46. Сообщение Олссона на стене Фейсбука южнокорейского поэта Ко Ына было удалено. Харуки Мураками сообщил, что восстанавливает поврежденное колено и не может совершать такие долгие авиаперелеты. А когда Олссон разыскал автора под псевдонимом Ферранте в издательстве Edizioni e/o, там сообщили, что Ферранте, скорее всего, вообще не существует.
Трудности в поисках лауреата, который согласился бы принять премию, заставили Академию задуматься о посмертном присуждении. Чаще всего упоминалось имя Астрид Линдгрен, которое наверняка бы удовлетворило весь мир».
Этот сатирический очерк, вышедший в одном шведском журнале, лишь один из тысяч и тысяч ему подобных. Целый год тут только и говорили, что о так называемом «секс-скандале» вокруг Нобелевки. Шутили и так: теперь, при одном только упоминании Шведской академии шведы спешно переключают канал, а увидев в газете фото Гораса Энгдаля (о нем ниже), сминают ее и отправляют в мусорный бак.
Сегодня состав Академии обновлен, Жан-Клод Арно (главный злодей прошлогоднего скандала) сидит в тюрьме, а его жена Катарина Фростенсон выпустила мемуары «К» о своих страданиях из-за всей этой истории — я своими ушами слышала, как эту книгу обсуждали официантки в баре Старого города.
День N
О потрепанной репутации Шведской академии говорили даже в день объявления лауреатов. Правда, эта тема интересовала только шведов. Двери Академии открылись в 11:00, за два часа до выхода постоянного секретаря к журналистам. В 11:05 все телеоператоры уже стояли на своих местах, а первые ряды были заняты. Пока журналисты маялись в ожидании, будущие лауреаты занимались своими делами: Ольга Токарчук ехала в машине через Германию, а Петер Хандке искал грибы в лесу под Парижем.
Чтобы не было скучно, журналисты брали друг у друга интервью. Зарубежные корреспонденты болели за своих и гадали, кто получит премию. Шведы же спрашивали коллег только о том, насколько повредил Нобелевской премии секс-скандал: «Упал ли авторитет премии?», «Обсуждают ли случившееся до сих пор в вашей стране?», «Не ассоциируется ли теперь Нобелевская премия с харассментом и насилием?» Группа китайских журналистов из разных изданий долго совещалась, чтобы выработать общую линию партии. Остальные ответили, что никого не волнуют скандалы, все хотят знать имена лауреатов.
С лауреатом 2018 года было более-менее очевидно. Все понимали, что Нобель, отложенный из-за #metoo, достанется женщине. Была даже версия, что обе премии получат женщины. Надо же как-то исправлять гендерный перекос: 14 женщин-лауреатов на 113 лауреатов-мужчин. Но Шведская академия, к счастью, не стала так сильно ограничивать свой выбор.
Доктор Джекилл и мистер Хайд
Ольга Токарчук — лауреат, к которому не придерешься. Женщина, умеренно левая, в скандалах не замечена. В Швеции Токарчук много лет издавалась в маленьком издательстве Ariel (оно упоминалось на «Горьком» в статье о шведских издательствах). И, к ее чести, очень долго не хотела переходить в издательство покрупнее, несмотря на то, что ее издатель Микаэль Нюдаль сам обсуждал с ней этот переход. Только за несколько недель до Нобеля она подписала контракт с издательским медиахолдингом Bonniers. В общем, Токарчук — персонаж положительный во всех смыслах.
С Петером Хандке не так однозначно. Одни считают, что он типичный, даже хрестоматийный нобелиат: престарелый, маститый, 50 лет в литературе. Всё же Шведская академия устала не только от «секс-скандала», но и от издевок по поводу сомнительности награждения Боба Дилана. С другой стороны, Хандке поддерживал Милошевича и отрицал резню в Сребренице. Коллеги по писательскому цеху даже устраивали ему обструкции, а журналисты называли монстром. Некоторых из недругов он, кстати, даже умудрился пережить, вот так долго в литературе Хандке. А еще он отметился критикой самой Нобелевки, заявив лет пять назад, что премию давно нужно отменить как «ложную канонизацию». Но сам, тем не менее, от ложной канонизации отказываться не стал.
Некоторые уже сравнили лауреатов с доктором Джекиллом и мистером Хайдом. В самой читаемой шведской газете Dagens Nyheter написали: «Ольга Токарчук — гражданский образец для подражания. Петер Хандке, без сомнения, великий писатель, но есть много великих писателей, которые не поддерживали Милошевича и живут в других частях света, а не в Европе». В общем, комбинация Токарчук — Хандке близка к идеальной. Всё хорошо, но есть о чем поспорить.
Кому не досталась Нобелевка?
Ставки делались не только в русском Фейсбуке, но и во всех шведских СМИ. Многие даже составляли свои списки, которые вывешивали в редакции. Связку Токарчук — Хандке, пожалуй, не угадал никто.
«Раньше у нас была принята более европоцентричная литературная перспектива», — сказал как-то в интервью уже упоминавшийся в начале Андерс Олссон. Раз было употреблено слово «раньше», то «теперь» все ожидали, что европоцентричность наконец-то закончится. Поэтому многие верили в Нгуги ва Тхионго, Ко Ына, Джамайку Кинкейд, Ким Туй Ли Тхань, в Этвуд и Карлсон вместе и по отдельности, а также в Мариз Конде, которой, впрочем, ничего не светило из-за того, что в прошлом году ей вручили дурацкую альтернативную премию. Некоторые критики называли имена Хан Ган, автора «Вегетарианки», а также польской писательницы Ханны Кралл.
Говорили и о Рушди. Раз уж Шведская академия 2.0 должна была исправлять прежние ошибки, то было бы неплохо вспомнить скандал 1989 года. Тогда из Академии вышли трое академиков, протестовавших против невручения премии Рушди, и одно из кресел с того времени пустовало вплоть до прошлой осени.
Как сегодня выглядит Шведская академия, потрепанная секс-скандалом?
Раньше некоторые называли Академию литературной сектой и упрекали в том, что в ней рады только престарелым мужчинам, а на ее здании следует повесить табличку white only. После событий прошлого года здесь в первую очередь попытались исправить гендерный перекос.
Кресла № 7, 9, 13 и 18 пока пустуют и будут пустовать до торжественной церемонии 20 декабря. Но все они достанутся женщинам. № 7, кресло Сары Даниус (которая запомнится нам всем Бобом Диланом), займет член Шведской академии наук, философ Оса Викфорс. В кресло № 9 сядет писательница Эллен Маттсон, а № 13 получит Анне Свэрд. В России обе неизвестны и не издавались. Кресло Катарины Фростенсон, жены того самого Жана-Клода Арно, достанется финской шведке Туа Форстрем.
В выборе пары Токарчук — Хандке участвовали трое новых членов Академии. В кресле № 1 — Эрик Рунессон, который и не писатель даже, а юрист и член Верховного суда. В кресле № 11 — писатель и переводчик Матс Мальм, специалист по исландским сагам и шведскому готицизму. В кресле № 15 — шведка иранского происхождения Джила Моссаед. Это кресло как раз и пустовало с 1989 года, когда его в поддержку Рушди покинула Керстин Экман. Только в прошлом году правила Академии были изменены, и стало возможным выбирать нового академика, не дожидаясь смерти предыдущего. Учитывая продолжительность жизни в Швеции, это нововведение давно ждали.
Кстати, о возрасте. Ветеранами Академии остаются 95-летний Йоран Мальмквист, ставший академиком в 1985 году, и 90-летний Стуре Аллен, избранный в 1980-м. Дай им бог здоровья.
Как выбирали Токарчук и Хандке?
Работа Академии началась в феврале, когда были получены номинации от лауреатов прежних лет, ПЕН-центров и профессоров литературы. Также собственные кандидатуры предложили члены Нобелевского комитета и сами академики.
Весной началось чтение и совместное обсуждение, и в результате получился список из двадцати имен. В прошлом году академики едва не развалили Академию, потому что не могли договориться о том, что делать с Арно, Фростенсон и обвинениями в нечистоплотности, в том числе финансовой. Дело чуть не дошло до драки. Трудно себе представить, как же тогда происходит обсуждение номинантов на Нобеля. Впрочем, возможно, в литературных вопросах академики не столько принципиальны и эмоциональны.
После обсуждения лонг-лист из 20 имен сузился до шорт-листа из восьми. Обычно в коротком списке пять писателей, но в этом году он был больше из-за двойного присуждения. С этим списком для летнего чтения Академия ушла на каникулы. В Швеции ходит анекдот, что Элис Манро в свое время стала лауреатом потому, что у нее была самая тонкая книжка, а престарелым академикам было лень читать толстые книги, да и зрение в 90 лет уже не то.
Проштрафившаяся Шведская академия в этом году находилась под присмотром Нобелевского комитета. Он был сформирован из нескольких академиков и людей со стороны. Причем в числе этих академиков — Горас Энгдаль, друг Жана-Клода Арно, да и сам по себе довольно мерзкий тип. Некоторые из ушедших в прошлом году академиков говорили, что готовы вернуться, если уйдет Энгдаль. Но он не ушел и вообще прекрасно себя чувствует, несмотря на тонны критики, вылившиеся на его голову за этот год.
Зато двое сторонних членов комитета, литературные критики Микаэла Блумквист и Ребека Шэрде, родились в 90-х, когда большая часть нынешних академиков уже вовсю выбирала нобелиатов. Один из сторонних членов, писатель Кристофер Леандер, рассказал мне, как работал комитет. За год Нобелевский комитет и Академия собирались вместе раз восемь. В прошлые годы работа комитета заканчивалась тем, что комитетчики предлагали номинантов и участвовали в формировании шорт-листа. «В этом году влияние и вклад комитета был очень большим, в том числе при выборе лауреатов». Когда я попросила расшифровать, что означает «очень большой вклад», Кристофер сказал, что обсуждать это члены комитета не имеют права.
В целом в Шведских СМИ и литературных кругах сегодня празднуют возвращение старой доброй Нобелевской премии. Немного спорной, немного политизированной, немного непредсказуемой, но в то же время немного скучной — всё как шведы любят.