5 книг о том, что такое терроризм в Российской империи
Тема истории терроризма в отечественной историографии многострадальна. Сама проблематика истории терроризма как особого феномена — явление достаточно позднее. После революции 1917 года стала публиковаться масса документов, мемуаров, исследований по истории революционного движения. Термин «террористы» вполне употреблялся, но во всех случаях он был привязан к деятельности той или иной организации. Шли активные дискуссии о «Народной воле», тем паче что некоторые видные народовольцы были вполне дееспособны, активно писали и принимали участие в дискуссиях. В меньшей степени, но шли дискуссии об эсеровском терроре, потому что социалисты-революционеры были действующими врагами. Активно функционировало Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, возобновилось издание журнала «Былое», выходил журнал «Каторга и ссылка», в котором публиковались материалы на историко-революционные темы. Выходили замечательно интересные сборники, например о цареубийстве 1 марта 1881 года.
Число публикаций стремительно сокращается с начала 1930-х годов, когда историческая наука стала унифицироваться, — отсчет здесь можно вести с публикации установочного письма Сталина в редакцию журнала «Пролетарская революция» («О некоторых вопросах истории большевизма») в 1931 году. От Сталина досталось любителям вести дискуссии и «архивным крысам». Жирной точкой стало убийство Кирова. Казалось бы: где убийство Кирова, а где история революционного движения? Дело в том, что дома у убийцы Кирова, Леонида Николаева, был найден портрет народовольца Андрея Желябова. В его записях содержалась фраза: «Я веду подготовление подобно А. Желябову». Сталин заявил (его слова передал Андрей Жданов), что если мы будем воспитывать людей на примере «Народной воли», то воспитаем террористов. История рассматривалась прагматически, в буквальном смысле как учительница жизни: если люди читают о террористах, они могут взять с них пример. Это примитивный взгляд на историю, но он был свойствен советским властям; рудименты его мы наблюдаем и сейчас.
В результате были свернуты исследования, закрыт журнал «Каторга и ссылка», ликвидировано Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, а некоторые бывшие народовольцы, не говоря уже об эсерах, вновь отправились по знакомому маршруту. История народничества, с которым прежде всего связывалась история революционного терроризма, из научного оборота была исключена на четверть века. Что касается анархистского или эсеровского террора, то об этом и говорить нечего, поскольку, повторюсь, вопрос касался противников советской власти.
В послесталинский период произошла реабилитация революционного народничества: его принимаются активно изучать, естественно, в рамках «марксистско-ленинской» идеологии. Терроризм начала XX века рассматривался сугубо как «совлечение» рабочих с правильного пути. Всерьез можно было говорить только об изучении истории «Народной воли».
При этом тематику активно осваивали литераторы. Не могу не упомянуть серию «Пламенные революционеры». В ней публиковалась целая плеяда диссидентов, впоследствии де-факто высланных за границу или уехавших по доброй воле, — Василий Аксенов, Владимир Войнович («Степень доверия», не лучшая книга о Вере Фигнер), Анатолий Гладилин. В этой серии вышел замечательный роман Юрия Трифонова об Андрее Желябове — «Нетерпение». У Юрия Давыдова опубликованы две книги: «Завещаю вам, братья» о народовольце Александре Михайлове и «На Скаковом поле, около бойни» о Дмитрии Лизогубе. Возможно, повышенный интерес к народничеству объяснялся поисками альтернативы большевизму.
Дополнительный интерес к истокам терроризма вызвала череда терактов в 1970-х годах и на Западе, и на Востоке. «Красные бригады» и убийство бывшего премьера Альдо Моро в Италии, Аксьон директ («Прямое действие») во Франции, «Фракция Красной армии», известная и как банда Баадера-Майнхоф в ФРГ. Волна взрывов в универмагах, убийства политиков и бизнесменов, захваты заложников... К этому следует прибавить Красную армию Японии, палестинский терроризм, «городскую герилью» в Латинской Америке. «Борцы за свободу» отметились захватами самолетов, убийством израильских спортсменов во время Мюнхенской олимпиады. Список далеко не исчерпывающий. Тема терроризма прочно заняла место в мировой повестке. В СССР выходили книжки о терроризме на Западе, свидетельствовавшие, по мнению их авторов, о приближающемся крахе капитализма.
Немного о личном. В 1984 году после разных мытарств я поступил в заочную аспирантуру Института истории СССР Академии наук СССР. И напросился в ученики к Борису Самуиловичу Итенбергу, автору фундаментальной монографии «Движение революционного народничества» и многих других замечательных книг. Я предложил тему, по которой у меня уже были кое-какие наработки: «Терроризм в системе борьбы „Народной воли“». Борис Самуилович пристально посмотрел на меня и сказал, четко артикулируя слова: «Молодой человек! Вам кан-ди-датскую диссертацию защищать надо! Вы что, с ума сошли? Какой терроризм!» Мудрый Б. С. знал, о чем говорил. Россия могла быть родиной слонов, но не терроризма. Во многом можно обвинить советскую власть, но не в том, что она недооценивала историю. Что там терроризм! Проблемы датировки «Слова о полку Игореве» или переписки Ивана Грозного с Андреем Курбским вызывали пристальный интерес контролирующего историческую науку отдела ЦК КПСС. И соответствующие действия в отношении ученых, отступавших от «марксистско-ленинской» концепции истории России. В конечном счете мы с Б. С. сошлись на «Истории изучения „Народной воли“ в конце XIX — начале XX в.». Фактически я написал работу о дебатах по поводу народовольческого террора.
Для характеристики времени. Перед тем как подать тему на утверждение в ученый совет института, тогдашний руководитель сектора историографии, к которому я был приписан (очень достойный человек и ученый), скорректировал, без моего ведома, ее название, добавив политически правильное пояснение: «История изучения „Народной воли“ на пролетарском этапе революционного движения в России». Потом он объяснял, что этот жуткий аппендикс необходим, чтобы тема стала «проходной». Но тут грянула перестройка, и мои страдания по поводу названия завершились неожиданным образом. На заседании ученого совета, на котором диссертация рекомендовалась к защите, председательствующий вдруг спросил: «А что это за название такое и причем тут „пролетарский этап“? Платон ведь не знал, к примеру, что живет на стадии рабовладельческой формации?». Название вернули, перефразируя Бабеля, «в первобытное состояние». Ирония истории заключалась в том, что председателем совета был тот самый человек, который тремя годами раньше утвердил «пролетарский этап». Мой научный руководитель не удержался от того, чтобы тут же, на заседании совета, подойти к председателю и показать его прежнюю резолюцию. Тот, не моргнув глазом, отреагировал: «Ну что ж, времена меняются, мы умнеем».
Не прошло и 10 лет, как мне довелось защищать в моей научной аlma мater, именовавшейся теперь Институтом российской истории Российской академии наук, докторскую диссертацию на тему «Терроризм в российском освободительном движении». Речь шла о терроризме как феномене, который появился в России сначала в качестве идеи в начале 1860-х годов и сопутствовал российскому революционному движению на протяжении полувека. Меня интересовали причины этого феномена, идеология, этика и психология людей, считавших, что путь к свободе и справедливости лежит через политические убийства. В монографии, написанной на основе диссертации, впервые в историографии была предпринята попытка выработать концепцию истории терроризма в российском освободительном движении. Так что могу с чистой совестью рекомендовать ее читателям.
Насколько мне известно, это первая и, кажется, до сих пор единственная книга, в которой предпринята попытка проанализировать развитие террористических идей — конечно, в связи с террористической «практикой» — на протяжении полувека. Наряду с генезисом террористических идей в книге рассматриваются этические и психологические основы различных направлений терроризма, идейная борьба по вопросам применения террористической тактики между разными течениями в российском революционном движении; прослеживается воздействие терроризма на российское общество и власть. Принципиально важной считаю главу об отношении российской социал-демократии к терроризму. Традиционно считалось, что социал-демократы боролись с терроризмом, «революционным авантюризмом» эсеров и прочих. На практике, когда дело дошло до вооруженной борьбы, и большевики, и меньшевики отнюдь не чуждались террористической тактики. Важнейшим фактором революции 1905–1907 годов стал терроризм — в невиданных до этого в мировой истории масштабах. Статья Ленина «Партизанская война» (1906), по сути, — апология терроризма и экспроприаций.
Первое издание книги вышло в 2000 году в издательстве РОССПЭН. При подготовке второго издания я решил дополнить его главой об историографии вопроса за 15 лет, прошедших после первой публикации книги. Если бы я сразу мог представить масштаб бедствия, не уверен, что взялся бы за это предприятие. Карты смешал теракт 11 сентября 2001 года, в колоссальной степени стимулировавший интерес к проблеме. На момент, когда я собирал материалы для главы, новая книга о терроризме выходила в свет каждые шесть часов. Конечно, в основном это книги о современном терроризме, но и об истории российского терроризма стали писать на порядок больше, причем на разных языках. Непохоже, что интерес спадет в обозримом будущем. Причины понятны: о новых терактах мы узнаем едва ли не каждый день. Увы, в том числе и в нашей стране.
Позволю себе порекомендовать художественное произведение. С оговоркой: Юрий Давыдов не только замечательный писатель — он был писателем-исследователем, изучал материал в архивах. Мне неоднократно попадались его росписи в листах использования в Государственном архиве Российской Федерации, в частности в фонде В. Л. Бурцева. «Глухая пора» — роман о поздней «Народной воле», о гибели организации и попытках ее возродить. Это мрачная история провокации, неизбежного и неизменного спутника терроризма. Один из главных героев — Сергей Дегаев, отставной штабс-капитан, активный народоволец, участник подготовки некоторых покушений. После ареста его завербовал инспектор тайной полиции подполковник Георгий Судейкин, лучший розыскник империи. Отчасти запугал, отчасти заболтал Дегаева байками о том, что в результате сотрудничества они оба станут править страной и поведут ее к светлому будущему. К 1883 году одних народовольцев уже схватили, казнили или посадили, другие уехали за границу. Единственным членом Исполнительного комитета (ИК), высшего органа «Народной воли», оставалась в России Вера Фигнер. Дегаев ее сдал и фактически стал главой российской части организации. Его стали подозревать, сам он колебался; в итоге поехал за границу и во всем признался Льву Тихомирову, еще одному члену ИК. Дегаеву предложили искупить вину, а именно — организовать убийство Судейкина. Дегаев устроил засаду на конспиративной квартире, которую снимал для него Судейкин. Сам стрелял в своего соблазнителя — правда, только ранил его; инспектора, пытавшегося скрыться в сортире, добили ломами народовольцы Николай Стародворский и Василий Конашевич. Дегаев убежал, опасаясь, что народовольцы заодно прикончат и его. Ему удалось выбраться за границу, где он все-таки явился на партийный суд в Париже, приговоривший его к изгнанию из России.
Дегаевщина продолжает привлекать внимание исследователей. Делу Дегаева посвятил одну из своих последних книг Ричард Пайпс (The Degaev Affair: Terror and Treason in Tsarist Russia, 2003). Дегаеву, кстати, довелось прожить вторую жизнь — вполне добропорядочного гражданина. Правда, гражданина США. Народовольцы купили Дегаеву билет на пароход в Южную Америку. Однако он все равно боялся мести бывших товарищей и поэтому сошел в США, сменил имя — стал Александром Пеллом. Окончил аспирантуру, получил ученую степень. Стал профессором математики в Университете Южной Дакоты, а затем и деканом инженерного факультета. Преподавал математику в Институте Армора в Чикаго. В Университете Южной Дакоты до сих пор присуждают стипендию имени Александра Пелла за достижения в математике. Вот так бы с самого начала.
Народовольческие процессы — неотъемлемая часть истории движения. Как узнавало общество о том, чего хотят эти люди? В основном из отчетов о процессах. Листовки, прокламации, газеты имели ограниченное хождение, а отчеты о процессах народовольцев, в том числе цареубийц («первомартовцев»), можно было прочесть в «Правительственном вестнике». В этой книге есть сведения об истории более 80 народовольческих процессов за 1880–1894 гг., о поведении на них подсудимых, об их мужестве и слабостях, о дальнейших судьбах. Книга содержит прекрасный справочный материал — таблицу, в которой даны сведения обо всех процессах, всех подсудимых, с приговорами. Это вполне академическое исследование, написанное замечательным историком и подлинным трудоголиком, и в то же время очень страстная книга. Для Николая Алексеевича народовольцы были бесспорными героями. Самодержавие он ненавидел всеми фибрами души. Александра II, не самого худшего из российских императоров, называл вешателем. Вообще представление о том, что исторические труды можно писать беспристрастно, «не ведая ни жалости ни гнева», — мифология. Если, конечно, речь о настоящих историках.
Настоящим феноменом терроризма в России было участие женщин в боевых организациях. На заседании Исполнительного комитета, который вынес смертный приговор императору Александру II, половину составляли женщины, а Софья Перовская непосредственно руководила покушением на царя. Женщины составляли треть Боевой организации партии социалистов-революционеров. Между тем исследований этого феномена крайне мало, в том числе биографических. Книга Григория Кана — редкое исключение, и героиней его «романа» (исследование местами читается как приключенческий, иногда как любовный роман) совсем не случайно стала Наталья Климова. Кан не первый, кто пишет о Климовой. Среди его предшественников — Михаил Осоргин («Свидетель истории», Наташа Калымова), Варлам Шаламов («Золотая медаль»), Александр Солженицын («Август Четырнадцатого»). Судьба Климовой и необычна, и типична одновременно. Девочка из хорошей семьи (отец — помещик Рязанской губернии, один из лидеров местных октябристов, член Государственного совета), отличница, умница, красавица, в 1906 году она примкнула к фракции крайних террористов — эсеров-максималистов. Лично участвовала в подготовке покушения на Столыпина, доставила одну из бомб. Взрыв дачи Столыпина на Аптекарском острове 12 августа 1906 года стал самым кровавым терактом в истории русской революции. В общей сложности пострадали почти 100 человек, 33 были убиты на месте или скончались от ран. У Климовой был бурный роман с лидером максималистов Михаилом Соколовым по кличке «Медведь». Роман был недолог: Соколова схватили и повесили 2 декабря 1906 года. Ее история чем-то напоминает роман Перовской и Желябова — тоже роман дворянки и выходца из крестьян.
Климову арестовали и приговорили к повешению, однако заменили казнь каторгой. В ожидании казни она написала письмо, которое сумела передать через адвоката на волю. Это философское эссе о страхе смерти, его преодолении, осознании того, что такое жизнь, которой надо радоваться во всех проявлениях. В 1908 году это письмо Климовой без ведома автора было опубликовано в журнале «Образование». Оно произвело сенсацию: молодой критик Корней Чуковский писал, что это самое значительное событие в русской литературе. Это еще не конец истории — Климова бежала из Московской Ногинской каторжной тюрьмы в составе группы из 13 каторжанок вместе с распропагандированной надзирательницей. В последний момент произошел просто кинематографический эпизод: кто-то позвонил из охранного отделения в тюрьму узнать, все ли в порядке, именно тогда, когда связали последнюю надзирательницу на выходе. Климова сняла трубку и сказала «заспанным» голосом, что все хорошо. Ей удалось перебраться на Дальний Восток, оттуда через Китай, Японию и США во Францию. Здесь она вышла замуж за выходца из крестьян эсера Ивана Столярова, родила трех дочерей, отошла от революционного движения. В 1918 году собиралась вернуться в Россию, но умерла от испанки в 33-летнем возрасте. Ее дочь Наталья Столярова приехала в СССР в 1934 году, в 1937-м была арестована, провела 8 лет в ГУЛАГе. Была затем литературным секретарем И. Г. Эренбурга, помогала переправлять на Запад рукописи Солженицына.
Автора научной биографии Климовой Григория Семеновича Кана отличает редкостная научная добросовестность. Если он приводит какие-то сведения — будьте уверены, что они проверены не один раз. Книга снабжена замечательно интересными приложениями и примечаниями: письма, воспоминания, литературные произведения Климовой. Автор не может скрыть симпатии и даже некоторой влюбленности в свою героиню, но, если вы хотите узнать, как обстояло дело в действительности, вам сюда.
Наконец, последняя книга — в прямом смысле этого слова, ибо она вышла в свет на этой неделе. Она носит научно-популярный характер и адресована любому человеку, интересующемуся историей России. Надеюсь, что окажется полезной и для тех, кто ее преподает и изучает.
В первом, наиболее обширном разделе книги, озаглавленном «Хроника террора», содержится перечень наиболее важных или характерных террористических актов в хронологической последовательности. В сжатом виде дается история идеологии терроризма, террористических и боевых организаций, экспроприаций, борьбы имперских властей против терроризма, реакции общества на террористическую борьбу. Отдельная глава посвящена Сергею Нечаеву, организатору первого «успешного» террористического акта в истории России. «Успешного» в том смысле, что цель была достигнута: намеченная жертва лишена жизни. Перу Нечаева принадлежит знаменитый «террористический манифест», известный под названием «Катехизис революционера». Он полностью воспроизводится в книге. Нечаев был «увековечен» Ф. М. Достоевским в образе Петра Верховенского в «Бесах».
Среди других сюжетов. Каким образом Михаил Гоц, мальчик из религиозной еврейской семьи, внук одного из богатейший людей России, «чайного короля» Вульфа Высоцкого, стал «самым опасным человеком в России» — идеологом, организатором и спонсором Боевой организации партии эсеров? Понять эту эволюцию отчасти позволяют воспоминания Михаила Гоца, написанные им в сибирской ссылке, своеобразный «роман воспитания» радикала. Чем объяснить феномен женщин-террористок, входивших в боевые организации партии эсеров и лично совершивших как минимум 15 терактов? Отдельная глава посвящена теории и практике анархистского террора. На долю сравнительно немногочисленных групп анархистов приходится наибольшее количество жертв террористических актов в императорской России. Еще один сюжет — «патриотический» террор: история «Святой дружины», члены которой намеревались убивать террористов; одним из инициаторов создания этой тайной организации «террористов его величества» был не кто иной, как будущий премьер «конституционной» России С. Ю. Витте. Никому из террористов они в итоге вреда не принесли, зато попали на острое перо Салтыкова-Щедрина, назвавшего их «взволнованными лоботрясами». В период революции 1905–1907 годов дело дошло до вполне реальных убийств депутатов Государственной думы, осуществленных черносотенцами. Среди прочего они пытались взорвать уже отставного премьера С. Ю. Витте в его собственном доме.
Главы книги логически связаны между собой; в то же время каждая из них посвящена законченному сюжету, а потому их можно читать по отдельности. Это как бы книга-конструктор. Одним словом, путеводитель по истории терроризма в Российской империи.