5 книг о том, чем занимаются критические исследования медицины
Медицина занимает особенное положение в истории общества и культуры. С одной стороны, это практика, тесно связанная с новыми технологиями диагностики, лечения, прогнозирования жизни и здоровья пациента. Потому важную роль в ней играют соблюдение стандартов научности и доказательности, а также технооптимизм глобальной системы здравоохранения. Так, например, машинный анализ рентгеновских снимков, кардиограмм, КТ, УЗИ и других методов визуализации организма был встречен общественностью одновременно с энтузиазмом и тревогой — не в последнюю очередь в перспективе полной автоматизации медицины.
С другой стороны, медицина должна воспроизводить «помогающее» отношение врача к пациенту. Пациент доверяет свой организм врачу, т. е. другому человеку, в надежде на то, что его физиологические сигналы будут верно распознаны и приведут к правильному решению. Коммуникация врача и пациента — это встреча двух живых существ, основанная на доверии, «заряженная» эмоционально и экзистенциально. Иногда говорят о власти врача, репрессивности врачебного взгляда. И действительно, медицина воплощает в себе микропрактики власти, когда тело пациента может стать объектом препарирования и манипуляций. Тем самым обнажаются структуры власти, воспроизводимые в микрособытии встречи врача и пациента. Потому некоторые требуют анализировать медицину не только с точки зрения ее внутренних стандартов доказательности и научности, но и извне, вскрывая неявные идеологемы и спорные предпосылки медицины как культивации определенного отношения к телу, здоровью, норме и патологии.
В этом обзоре я даю очень разные англоязычные книги, каждая из которых может наметить отдельное направление критических исследований медицины — от биоэтики и анализа технологий до социально-критической теории и постгуманизма.
Книжка основоположника биоэтики, американского врача-онколога и общественного деятеля Вана Ренсселера Поттера. По сегодняшним меркам она кажется наивной, если не сказать примитивной, да и въедливый взгляд найдет множество расистских и сексистских стереотипов.
Тем не менее эта небольшая и основательно забытая книга важна для становления биоэтики. Так, Поттер одним из первых применил кибернетическую модель к человеческому организму, предложив описывать его в терминах контуров обратной связи и контроля. Понимая значимость кибернетики для медицины, он использовал ее и для анализа глобальных экологических проблем. Придуманным термином «биоэтика» Поттер обозначал комплексный подход, нацеленный на создание «науки выживания» для всего человечества в эпоху риска тотального ядерного истребления. В этом смысле американец частично предвосхитил множество тем, актуальных для современной гуманитаристики, — от постгуманизма до антропоцена.
Огромный компендиум резюмирует несколько десятилетий работы ирано-немецкого врача и философа Казема Садиг-Заде. По существу эта книга — чуть ли не единственная систематическая попытка выстроить позитивную программу аналитической философии медицины. Автор затрагивает все основные темы, касающиеся медицины и ее философского осмысления. Занятно, что Садиг-Заде избрал в качестве исходной рамки именно аналитическую философию, которая сосредоточена на строгом разборе языков и практик коммуникации.
К примеру, он разбирает синтаксис, семантику и прагматику медицинского языка, выстраивает клиническую праксеологию, в которой анализируются роли врача («эксперта») и пациента («страдающего»). А еще он пытается вычленить и формализовать логику медицинских рассуждений: как думают врачи, определяя диагноз?
Как увидеть медицинскую практику «извне» с точки зрения гуманитаристики? Свежий сборник дает многообразные ответы на этот вопрос.
Некоторые философы говорят, что человеческое тело определяется возможностью расширять и пересматривать собственные границы. В медицине это особенно наглядно проявляется в технологиях визуализации, а еще при обследованиях, в которых анализируется биомолекулярный образ тела. Но при этом порой игнорируется то, ради чего медицина, собственно, существует — опыт болезни, болевых ощущений, телесного дискомфорта и психологических эффектов всего этого. Тут на помощь может прийти феноменология — философия опыта от первого лица.
Статьи, вошедшие в сборник, раскрывают темы цифровизации здравоохранения, эмоционального выгорания врачей, эмпатического «вчувствования» в боли пациента. А еще некоторые авторы пытаются применить концепт пациент-центрированности в ветеринарии, чтобы показать: в центре современной медицины не обязательно должен быть именно человек.
Что считать медицинской нормой? Можно ли говорить, что существует единственный, анатомически закрепленный стандарт тела и его использования?
Один из множества уроков, которые можно извлечь из современной медицинской гуманитаристики, — это то, что нормы не существует. А точнее, что она конструируется во множестве пересекающихся контекстов. Эти контексты затрагивают не только медицину и физиологию, но и общество, политику, культуру.
Книга одной из основоположниц критических исследований инвалидности (critical disability studies) Розмари Гарланд-Томпсон — настоящая рок-звезда критической теории. В своей классической работе автор анализирует такие понятия, как «уродство», «искалеченность», «изъян», и смотрит, как они конструируются в медицинских, правовых, политических, культурных и литературных нарративах. Собственно, начиная с этой работы тематика этики Другого находит свое применение к «биомедицинским Другим» — неизлечимо больным, имеющим тяжелые травмы или инвалидности.
Общий месседж книги интерсекциональный: норма устанавливается по образу и подобию белого, женатого, гетеросексуального горожанина-протестанта, трудоустроенного и имеющего высшее образование. То, что не встраивается в такую конвенцию, становится опасной, избегаемой аномалией, которая не вписывается в установленные представления о том, каким может быть тело, а каким — нет.
Медицинская гуманитаристика — не такое уж новое явление. Еще в прошлом веке исследователи изучали, как преломляется медицина в культуре, анализировали странствия ее метафор и фигур речи в социально-политической жизни. Сегодня сложно представить себе исследование медицины извне ее собственной перспективы, которое не применяло бы к ней критическую оптику «школы подозрения».
В этом сборнике можно увидеть, как работает так называемая постгуманитаристика — конгломерат исследований, которые возникают при перекрестном опылении новых критических дисциплин. Например, можно исследовать взаимодействия нарратологии и качественных методов «от первого лица» в нейронауке: так можно сделать науки о мозге рефлексивными и помочь им обрести политическое самосознание, которого они в общем-то лишены. Или можно смотреть, как работает понятие киборга в репродуктивных технологиях, чтобы показать: рождение — как и смерть — уже не только предмет биополитического регулирования, но и явление, конструируемое дискурсивно и материально. Можно отслеживать историю понятия инвалидности в нарративах о слепоте в литературе викторианской Англии и этим показать, по какой причине люди с инвалидностью — то есть совсем иным, «аномальным» опытом — лишены культурно-политической репрезентации и сегодня. Или же применить постколониальную эпистемологию к глобальным программам здравоохранения ВОЗ или ООН, дабы показать, что колониализм сегодня проник на микроуровень интервенций в жизнь каждого индивида, понимаемого как потенциальный источник заразы, некомплаентный и непокорный.
Биоэтики или медицинской антропологии уже недостаточно: специфика нынешних проблем здравоохранения требует искать новые методы, совмещающие очень разные оптики — от более привычных социально-критических исследований медицинской нормы и патологии до недавно возникших постгуманизма или нового материализма. Только так, по мнению авторов сборника, получится построить картину медицинской практики, где найдется место и дискурсу, и материальности, и телу во всей его «физиологичности».