5 книг о том, чем и почему актуальны идеи междисциплинарного ученого-обществоведа Александра Чаянова
Наша подборка посвящена актуализации чаяновского наследия. Книги, о которых пойдет речь, иллюстрируют масштаб таланта Александра Чаянова, значимость его научных, художественных, культурных исканий, показывают их важность в мировом контексте.
Чаянова много издают и переиздают — за последние 30 лет увидели свет его основные научные произведения, а также фантастические повести, утопии. Чаяновский исследовательский Центр МВШСЭН, журнал «Крестьяноведение» изыскивают и публикуют забытые архивные материалы Чаянова и его коллег. Интерес к чаяновскому наследию тем временем возрастает и в России, и за рубежом. Можно по-разному относиться к наукометрическим изысканиям, но они показывают, что в России было три титана общественной мысли России, занимавшиеся социальными исследованиями: это Питирим Сорокин, Николай Кондратьев и Александр Чаянов. Работы Александра Васильевича открыли на Западе в 1966 году, у нас бурный всплеск интереса к его имени произошел после реабилитации, в 1987—1988 годах. Сейчас Чаянов стал самым цитируемым из троицы великих ученых-обществоведов. Я думаю, он удержит эту пальму первенства.
Одна из причин заключается в том, что Чаянов невероятно междисциплинарен, его мышление крайне пластично. И про Кондратьева, и про Сорокина можно сказать, что они великие умы и почти энциклопедисты, однако по способности синтезировать в своем творчестве науки и искусство Чаянов в XX веке, пожалуй, не имел себе равных в российской интеллектуальной традиции.
Интерес к его фигуре также пластичен. Когда труды Чаянова только открыли, его рассматривали как строгого экономиста, который создал емкую и изящную модель крестьянского хозяйства. Затем обнаружился Чаянов — социальный политик, который предлагал свой путь кооперативного развития России, за что был расстрелян фактически по приказу Иосифа Сталина. Годы идут, открываются все новые пласты его творчества. Скажем, сейчас Чаянов популярен как футуролог, автор утопических повестей, с которыми работают в самых разных междисциплинарных контекстах. Как писатель Чаянов, с одной стороны, дилетант, но с другой — им занимаются профессиональные литературоведы, которые считают, что его романтические повести вдохновили Булгакова на «Мастера и Маргариту». Чаяновские культурологические, искусствоведческие труды по истории Москвы, археологии, гравюре также востребованы специалистами.
Выбранные мной книги стремятся отразить широту интереса нашего времени к наследию Чаянова.
В этой работе Чаянов представлен как социальный мыслитель — активист — человек, который всю жизнь что-то организовывал. Автор, немецкий историк Катя Бруиш работала сотрудником немецкого исторического института в Москве, много времени проводила в архивах, собирала сведения о школе Чаянова. В результате получился глубокий и по-немецки фундаментальный труд. Название книги можно перевести так: «Когда у деревни еще было будущее. Аграризм и экспертиза в Российской империи и Советском Союзе». Это исследование, конечно, не только о Чаянове, но он один из главных героев книги, блестящий лидер профессоров-аграрников, земских агрономов, статистиков, чья фигура отражала глубину и мощь этого интеллектуального движения.
Все мы знаем, что на рубеже XIX-XX веков в Европе происходила ускоренная индустриализация и урбанизация. Менее известно, что интеллектуальные элиты центрально-европейских стран и России плодотворно искали альтернативные пути развития. Бруиш рисует масштабный портрет этих социальных исканий, которые в Германии получили название «аграризм». У нас этот термин не прижился, хотя по факту Чаянов и его коллеги были типичными аграристами.
С точки зрения традиционных теорий прогресса крестьянство представлялось гигантским социальным материком отсталости и консерватизма, который следовало растворить в потоке технического прогресса справа или слева. Представители аграризма, напротив, доказывали, что в условиях развития науки, прогресса и техники у крестьянства возникает второе дыхание, оно может стать основой для иной, более гуманной и менее болезненной трансформации человечества в новые гуманные формы жизни. Аграристы предлагали двигаться прочь от страшных дымных фабрик, кварталов рабочей нищеты и пьянства, городов-гигантов в сторону малых городов-садов и по-городски обустроенных деревень, где ресурсы человечества распределялись бы децентрализованным кооперативным социально справедливым образом. Первая и самая знаменитая утопия Чаянова «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» в художественной форме — в виде фантастической волшебной сказки — показывает основные идеи аграризма.
Книга состоит из четырех частей. Первая — это социально-философское введение, где обосновываются основные постулаты европейского и русского аграризма. Остальные три части носят исторический характер. Вторая рассказывает о представителях русского аграризма в период Первой мировой войны. По мере того как страна была вынуждена мобилизовать свои ресурсы, царское правительство с неохотой, но все же привлекало интеллигенцию (мы бы сейчас сказали, «силы гражданского общества») к реорганизации общественной жизни, чтобы устоять в войне. В результате этого вовлечения в создание новых общественно-политических институтов времен великой войны (кооперативных и земских организаций) к моменту революции многие профессора, журналисты, публицисты вдруг оказались в кругу политических элит.
Чаянов и его коллеги стали ключевыми экспертами, которые разрабатывали рациональные аграрные реформы в условиях революции. Но они оказались слишком учеными, а не практиками, слишком увлеклись поиском оптимальных безболезненных решений. Время ждать не позволяло: миллионы крестьян вернулись из армии и требовали землю. В результате ленинский декрет по мотивам чаяний левых эсеров поделил землю через «черный передел» и произошла новая пугачевщина. Чаянов и его коллеги делали ставку на «культурного», «кооперированного» крестьянина — подобные слои существовали в некоторых уездах. Но под воздействием Гражданской войны, экономической разрухи все это потонуло в разгуле крестьянской самодеятельности, направленной на восстановление патриархально-общинных ценностей.
Третья глава рассказывает о том, как российские аграристы во главе с Чаяновым пытались найти общий язык с советской властью. Казалось, что им это удается, особенно в годы НЭПа, когда делалась ставка на «культурного крестьянина», на культурничество. Показаны кооперативные планы, т. е. наработки русской земской интеллигенции, которые предлагались в 1920-е годы для кооперативного развития. Очевидно, что у Советской России, которая оставалась гигантской крестьянской страной, был вполне реальный шанс пойти по пути чаяновско-бухаринского аграризма. Но в результате форсированной коллективизации и индустриализации первой пятилетки страна свернула в сторону зияющих высот суперидустриализма и суперурбанизма кровавого сталинского образца.
Четвертая глава книги посвящена выжившим аграристам. Многие коллеги Чаянова, как и он сам, были расстреляны в годы Большого террора. Но кто-то пережил репрессии, оставил дневники, мемуары, публикации. Катя Бруиш с большой любовью и тактом представляет эти тексты, показывает, что искры аграризма еще тлели в 1950–1960-е, когда последние из аграристов-могикан пытались представить свое интеллектуальное наследие в условиях хрущевской оттепели.
Много сейчас выходит различных монографий по утопиеведению, но я бы обратил особое внимание на эту книгу. Она основана на материалах фундаментальной международной научной конференции, которая проходила на базе Института мировой литературы. Сборник охватывает чрезвычайно широкий спектр тем, представленных в статьях о философских и культурологических аспектах утопии и эсхатологии модерна.
Впечатляюще освещены работы русских космистов во главе с Николаем Федоровым. Особый раздел отведен взаимоотношениям утопии и музыки; многие композиторы начала XX века были обуреваемы утопическими идеалами, которые пытались отразить в своих произведениях. Так, Скрябин был любимым композитором Чаянова — неслучайно знаменитая скрябинская музыкальная поэма «Прометей» исполнялась как государственный гимн в чаяновской утопической повести о Москве.
Подняты в этой книге и вопросы крестьянских утопических идей в произведениях таких писателей, как Мережковский, Брюсов, Клюев. Наконец, в сборнике есть пара текстов, посвященных непосредственно Чаянову. Статья Натальи Михаленко анализирует «Путешествие моего брата Алексея...» в контексте поэзии и прозы крестьянских писателей начала XX века. Текст бельгийской исследовательницы Джулии Джиганте посвящен крайне интересной проблематике: как правило, утопии обращены в будущее и настроены к настоящему и прошлому критически и наоборот — антиутопии припоминают прошлое с ностальгией Особенность чаяновской утопии заключается в том, что автор рисует позитивный идеал крестьянской страны 1984 года, но повесть проникнута все же ностальгией, элегическим переживанием по прошедшим временам. Джиганте показывает, что ностальгия является одним из ключевых нервов, понятий, культурных смыслов чаяновского наследия.
Научно-популярное произведение, написанное одним из столпов современной аграрной науки нидерландским ученым Яном Дауве ван дер Плугом в престижной серии международной ассоциации ученых-аграрников Critical agrarian studies. Это вторая книга в серии, и она посвящена актуальности чаяновской теории для современной экономики и сельского развития.
Ван дер Плуг, который очень много работал в качестве полевого экономического антрополога в разных районах земного шара, анализирует чаяновскую модель трудопотребительского баланса крестьян. Он показывает, что для традиционного крестьянского хозяйства, даже если оно находится в процессе модернизации, главным стимулом является вовсе не максимизация прибыли. Оно стремится к гармонии между трудом и потреблением, к нахождению оптимальной точки между трудовыми усилиями и потребительскими запросами крестьянской семьи.
Автор говорит о том, что крестьянские хозяйства, которые руководствуются этой моделью, в условиях кооперации по-прежнему могут достаточно успешно противостоять мощи мирового аграрного рынка с его капиталистическими законами. Они могут определенным образом отстаивать свои политические и экономические требования по отношению к национальным государствам. Ван дер Плуг творчески развивает теорию Чаянова и предлагает несколько вариантов экономического баланса для современных крестьянских хозяйств, например, связанных с производством экологически чистой продукции.
Книга, где впервые собраны основные искусствоведческие произведения Чаянова. Здесь мы, например, обнаруживаем статьи, посвященные проблематике собирательства и коллекционирования в старой Москве.
Александр Васильевич задался оригинальным вопросом: кем были собиратели искусств начиная со времен Московского царства? Какими принципами они руководствовались в своем коллекционировании? Ответы чрезвычайно увлекательны, иногда забавны, потому что Чаянов с большим изяществом приводит разного рода исторические анекдоты, показывая, как менялись вкусы коллекционеров — от собирательства кунсткамерных диковин к коллекционированию произведений западноевропейской живописи.
Чаянов подчеркивает, что для коллекционирования художественных произведений огромное значение имели всякого рода социальные катаклизмы и бедствия. Например, именно Великая французская революция способствовала возникновению и пополнению коллекций русских аристократов, скупавших замечательные произведения искусства у французских эмигрантов. Тем временем другой катаклизм — Отечественная война 1812 года вместе с отступающей армией Наполеона разоряет московские и подмосковные дворянские коллекции, стремится унести обратно в Европу сокровища мирового искусства. И все это в начале XIX века еще более усиливает моду на коллекционирование западноевропейского искусства, рассвет которого приходится на 1820-е. Начиная с 1830-х годов аристократическо-дворянское коллекционирование искусств идет на спад во многом из-за усиливающегося кризиса крепостнической экономики их хозяйств. У дворян уменьшаются экономические возможности и модный кураж эйфории собирательства первоклассных произведений искусств времен рубежа XVIII-XIX веков.
Чаянов также ставит вопрос о том, что делать с царским и дворянским наследием собранных произведений искусств после революции 1917 года. Здесь он, как активный кооператор, социальный деятель, призывал не только российское государство, но и органы местного самоуправления, кооперативные организации трансформировать дворянские усадьбы и их коллекции в музеи, научные и образовательные учреждения. Слишком утилитарное трансформирование этих гнезд дворянской культуры в совхозы или санатории Чаянов считал не лучшим путем сохранения историко-культурного наследия страны. Он полагал, что дворянские гнезда должны быть, прежде всего, хранилищами и рассадниками культуры, на их базе могли бы развиваться образовательные учреждения. Сам Чаянов был активным участником общества истории русской усадьбы и много сделал для сохранения и развития этих объектов в 1920-е.
В этой книге впервые опубликовано и чаяновское руководство по истории западноевропейской гравюры и ее собирательству. Кстати сказать, чаяновская коллекция старинных гравюр считалась одной из лучших в Москве, у него были редчайшие оттиски, относящиеся еще ко времени позднего Возрождения и XVII веку. После того как Чаянов был репрессирован, эту коллекцию гравюр передали в Пушкинский музей.
Экономист Чаянов часто подчеркивал, что для реформ главное даже не экономика, а культура, — эта мысль красной нитью проходит через все его творчество. Поэтому он, например, предлагал организовать систематическое распространение первоклассных западноевропейских гравюр в краеведческих музеях малых городов России. Надо понимать, что в 1920-е Россия была страшно бедной страной, и более-менее серьезные собрания изобразительных искусств существовали только в Ленинграде, Москве и Киеве. Провинциальные музеи не могли себе позволить пополнить коллекции картинами западноевропейского искусства, но хорошие оттиски гравюр им могли быть вполне по карману. Может быть, это выглядит несколько утопически, но Чаянов предлагал систематически приобщать российскую глубинку к западноевропейскому искусству через пополнение местных музеев именно оттисками старинных гравюр.
В России сейчас создана достаточно стройная система всякого рода чаяновских конференций и чтений. В основном они проводятся для и силами преподавательского и студенческого состава местных аграрных университетов и служат, прежде всего, стандартному поминанию значения крестьянско-кооперативных чаяновских идей для современной науки.
Но конференция, в результате которой появился этот сборник, интересна, во-первых, международным масштабом — 20 иностранных исследователей из 60 участников! Во-вторых, серьезностью попыток переосмыслить и актуализировать чаяновское наследие не только в российском, но и международном контекстах.
Упомянем лишь некоторые доклады с оригинальными чаяновскими идеями и фактами. Серджио Шнайдер рассказал, как чаяновская теория и практика реализуются в Бразилии. Когда я путешествовал с ним пару лет назад по сельским регионам этой страны, мне показалось, что я оказался в той самой чаяновской крестьянской утопии 1920-х. В Бразилии до сих пор много энергичных крестьян-фермеров и идеалистически настроенных сельских интеллигентов, которые достаточно успешно стремятся реализовать идеи аграризма уже XXI века, развивая мощные сельскохозяйственные кооперативы, — то, что у нас было разрушено в годы коллективизации, да так и не возродилось. В бразильских городах стоят памятники кооперации, о возведении которых мечтал Чаянов в своей утопической крестьянской России.
Алексис Берелович рассказал, как идеи Чаянова развивались во Франции, стране, которая одной из первых открыла его труды: в 1960-е там вышел восьмитомник избранных чаяновских работ с прекрасными комментариями, а в 1982-м крупный аграрный социолог Анри Мендра опубликовал свое трогательное, замечательное и прозорливое подражание чаяновскому «утопическому путешествию», предсказывая как бы мог развиваться французский аграризм к началу XXI века.
Доклад Амгалана Санжеева был посвящен анализу восприятия и развития идей Чаянова в Японии. В этой стране отнеслись к наследию Александра Васильевича трепетнее и бережнее, чем в Европе и США, никогда его не забывая, и систематически изучая на протяжении всего XX века в процессах развития японских крестьянских и кооперативных хозяйств. А чаяновский утопический след возможно обнаружить в 1930-е годы, когда Япония, вторгшись в Маньчжурию, пыталась здесь основать мультикультурное крестьянское сообщество маньчжуров, китайцев, корейцев, японцев и русских казаков, имея в виду и мотивы московско-крестьянской чаяновской утопии.
Также упомяну исследователей Шанинской школы Валерия Виноградского и Ольги Фадеевой, которые анализируют примеры нового окрестьянивания современной России по материалам новейших сельских социологических исследований. Все чаще мы наблюдаем исход из города в села представителей творческих профессий, пытающихся создавать новые сельские домашние хозяйства в сельской местности, и в их практике пульсирует кривая трудопотребительского баланса теории Александра Чаянова.
Последняя часть конференции была посвящена памяти Теодора Шанина, выдающегося крестьяноведа и чаяноведа, который внес громадный вклад в открытие и переосмысление наследия Александра Чаянова. Именно Шанин первым обратил внимание, как Чаянов умел создавать изящные аналитические модели в различных отраслях социального знания, что является образцом высшего пилотажа для всякого ученого. Да, Александр Васильевич легко, словно по мановению волшебной палочки — в своих научных исследованиях, футурологических прогнозах, художественной литературе, — создавал такие модели познания, которые по сию пору вдохновляют современных интеллектуалов и активистов на поиски новых научных открытий и альтернативных социальных миров.