Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Дэн Джонс. Война Алой и Белой розы: крах Плантагенетов и воцарение Тюдоров. М.: Альпина нон-фикшн, 2023. Перевод с английского Анастасии Макаровой, научный редактор Николай Сайнаков. Содержание
Про Войну Алой и Белой розы так или иначе слышали все. Во-первых, потому что это красиво. Во-вторых, потому что она с лихвой восполняет все пробелы в наших познаниях из области позднесредневековой английской истории. В-третьих, потому что с легкой руки Шекспира, Вальтера Скотта и Роберта Луиса Стивенсона мы помним, что эта война сопровождалась разгулом самых мрачных страстей, макиавеллиевскими интригами и непреклонной решимостью всех ее участников добиться высшего приза — королевской короны. Словом, нам легко представить себе Англию второй половины XV века в декорациях какой-нибудь «Игры престолов», только без драконов и белых ходоков, — да и, кстати, придумал бы Джордж Мартин своих Ланнистеров и Старков, если бы не читал о настоящих Ланкастерах и Йорках? Очень сомнительно.
И все бы ничего, кабы не профессиональные историки. Они, как обычно, не церемонятся с удобными символическими конструкциями, которые большинству людей заменяют погружение в конкретный исторический материал. К лагерю таких историков принадлежит уже знакомый российскому читателю британец Дэн Джонс, популяризатор знаний о европейском Средневековье, автор ряда бестселлеров, посвященных династии Плантагенетов, ордену рыцарей Храма, становлению новой Европы на обломках Римской империи и другим подобным предметам. В этот раз издательство «Альпина нон-фикшн» выпустило русский перевод его книги «Война Алой и Белой розы: крах Плантагенетов и воцарение Тюдоров». Так вот, несмотря на название, явно продиктованное маркетинговыми резонами, автор с самого начала предупреждает: речь пойдет о гораздо более сложных исторических процессах, чем просто борьба двух враждующих кланов за политическое первенство. По сути, подчеркивает Джонс, мы имеем дело с довольно неординарным, даже по средневековым меркам, явлением:
«Период с середины до конца XV века был отмечен вспышками жесточайшего насилия, беспорядками, военными столкновениями и кровопролитием. Так часто силой трон не захватывали больше никогда, королевская власть ослабла, английское дворянство участвовало в военных политических переворотах, это было время убийств, измен, заговоров и мятежей... Масштаб насилия, размах и количество сражений, быстро меняющиеся симпатии и устремления соперников, а также невиданные доселе проблемы, с которыми они сталкивались, озадачивали современников и до сих пор ставят в тупик многих историков».
Раскрутить подобный водоворот беззакония, вовлечь целую страну в состояние, близкое к катастрофе, было бы не под силу даже придуманным Ланнистерам и Старкам, не говоря уже о старинной английской аристократии, меньше всего склонной к подобным экспериментам. Причины этих событий — совсем не в личных амбициях тщеславных феодалов, а в самих основах политического устройства Англии того времени (ничуть, впрочем, не уникальных в сравнении с другими странами континентальной Европы, например с той же Францией). По большому счету, хочет сказать Джонс, Англии в XV веке просто не повезло, но ее пример тем нагляднее свидетельствует о том, как непрочно положение любой традиционной монархии, благополучие которой в конечном итоге зависит от одного-единственного человека, восседающего на троне.
Сам термин «Война роз» в английской литературе впервые встречается лишь в начале XIX века. Возможно, его авторство принадлежит Вальтеру Скотту, автору романа «Карл Смелый» (1829), где упоминаются розы как символы двух династий. Джонс, правда, ссылается не на него, а на королевскую наставницу леди Марию Калькотт, назвавшую гражданские войны XV века «Войной роз» в книге «История Англии для маленького Артура» (1835). В любом случае, подчеркивает автор, легенда о противостоянии двух кланов, чьими эмблемами были алая (Ланкастеры) и белая (Йорки) розы, уходит корнями в тот же XV век, но и тогда она сложилась задним числом, в начале правления первого короля из новой династии Тюдоров. С помощью этой легенды Генрих VII стремился легитимизировать свое право на престол, добытое в бою и по большому счету не подкрепленное почти никакими династическими основаниями. Иными словами, «Война Алой и Белой розы» — по сути пропагандистское, пусть и красивое клише, придуманное сторонниками очередного узурпатора с целью оправдать его действия. Генрих, сын безвестного валлийца, по материнской линии притязал на родство с Ланкастерами и, следовательно, на право носить алую розу; взяв себе жену из семейства Йорков, а впридачу к ней — и белую розу, он якобы примирил два враждующих клана, и новым символом этого союза стала «роза Тюдоров», сочетавшая в себе алые и белые лепестки. Именно тюдоровский миф навязал современникам и потомкам представление о раздоре между Ланкастерами и Йорками как о ключевой причине тех бедствий, которые обрушились на Англию во второй половине XV века. Генрих Тюдор, «излечивший» этот раздор, якобы уже этим заслужил право на корону. В действительности, как показывает Джонс, все было совсем не так.
Здесь необходимо сделать отступление и вспомнить, о чем говорилось в предыдущей книге Джонса «Плантагенеты», о которой мы уже писали. Там автор, в частности, задавался вопросом: когда пресеклась эта прославленная династия? Тут возможны два ответа. Если мы, как средневековые англичане, считаем законной передачу права на трон только по линии кровного старшинства, то последним по всем правилам коронованным Плантагенетом был Ричард II, свергнутый своим двоюродным братом Генри Болингброком в 1399 году. Именно бесславным концом правления Ричарда, внука великого Эдуарда III Плантагенета, и завершил свою предыдущую книгу Джонс. Однако если оставить вопрос старшинства и считать Плантагенетами всех законных потомков того же Эдуарда III, то историю династии придется продлить еще почти на сто, а то и на все сто пятьдесят лет. Тот же Болингброк, после свержения Ричарда воцарившийся под именем Генриха IV, тоже был внуком Эдуарда, вот только его отец Джон Гонт, герцог Ланкастерский, был третьим по счету выжившим сыном старого короля. Правнук Эдуарда Генрих V по всем правилам наследовал отцу и благодаря своим выдающимся победам во Франции убедил всю Англию, что занимает трон по праву — никому тогда не приходило в голову называть правящую династию «ланкастерской», подчеркивая тем самым узость ее притязаний. В начале 1420-х годов Генрих V, победитель при Азенкуре и по условиям договора в Труа наследник французской короны, в глазах подданных был королем не только всей Англии, но и Франции, воскресив тем самым память о былых владениях Плантагенетов на континенте.
Что позволило Генриху V добиться столь блестящих побед и едва не завершить Столетнюю войну в свою пользу? По мнению английских хронистов, решающая роль, помимо доблести молодого короля и стойкости его солдат, принадлежала Богу, вставшему на сторону тех, кто якобы сражался за правое дело. Но Джонс находит другую причину, иллюстрирующую его главный тезис: благополучие средневекового государства напрямую зависит от способностей того, кто им правит. Франции начала XV века с монархом не повезло: «На протяжении почти тридцати лет Карл VI страдал от приступов паранойи, бреда, шизофрении и тяжелой депрессии... Психическое расстройство короля повлекло за собой или по меньшей мере усугубило междоусобицу, вспыхнувшую в 1407 году между двумя сильными группировками французских аристократов и их сторонниками». Эти группировки, бургиньоны и арманьяки, воспылали друг к другу такой ненавистью, что друзья герцога Бургундского, предательски убитого приверженцами графа Арманьяка, предпочли заключить против них союз с англичанами. Невменяемый Карл VI не смог помешать катастрофе, и в 1420 году Генрих V вступил в Труа, женился на его дочери Екатерине и провозгласил себя наследником французской короны. Вот-вот должен был пасть Париж. Казалось, Бог и в самом деле благоволит англичанам.
Все переменилось в конце лета 1422 года, когда Генрих V в возрасте 36 лет скоропостижно скончался от дизентерии. Ему наследовал сын, которого по всем правилам провозгласили новым королем Англии и Франции (Карл VI к тому времени тоже умер). Однако новоявленному Генриху VI на тот момент не исполнилось и девяти месяцев. Подданным оставалось ждать добрых два десятка лет, пока король вырастет и сможет взять бразды правления в свои руки. А пока надо было сделать так, чтобы власть над страной не была узурпирована каким-нибудь единоличным регентом. Генрих V, умирая, предусмотрел такую опасность и оставил подробные распоряжения, разделив властные полномочия между представителями разных политических групп. В итоге был создан попечительский совет из 17 человек, правивших от имени юного монарха. Они длительное время сохраняли если не единство, то его видимость, и никто из знатных аристократов не пытался поднять мятеж с целью захватить власть. Общие интересы были выше личных амбиций.
Однако по ту сторону Английского пролива начали сгущаться тучи: совсем было раздавленные арманьяки подняли голову и, воодушевленные Жанной д’Арк, нанесли англичанам несколько очень чувствительных ударов, а их лидер, дофин Карл, в 1429 году короновался под именем Карла VII, оспорив права Генриха VI на французскую корону. Но по-настоящему плохо дела в Англии пошли тогда, когда выяснилось, что подросший Генрих совершенно не соответствует занимаемому им месту. Его с малых лет пытались привлечь к участию в публичных церемониях, старательно делали вид, будто он сам принимает важные государственные решения, но Генрих проявлял ко всему этому на удивление мало интереса:
«Чем старше он становился, тем очевиднее было, насколько это безвольный и, более того, пустой человек. Казалось, его парализовало бездействие, когда речь шла о выполнении королевских обязанностей... Он был целомудрен, щедр, набожен и добр, но все эти качества совершенно бесполезны для монарха, который должен управлять страной, примирять знатных подданных и время от времени переправляться через пролив, чтобы сражаться с французами. С точки зрения этих требований к королевской власти Генрих VI был неудачником».
В 1435 году Карл VII сумел примириться с былыми противниками, бургиньонами, для борьбы против общего врага. С этого времени для англичан на континенте началась череда военных и политических неудач — как будто полностью перевернулась ситуация начала 1420-х годов, когда Генрих V, бывший «эффективным, возможно, даже сверхэффективным правителем», уверенно одерживал верх над французами, находившимися под властью безумного короля. Теперь энергичный Карл VII теснил подданных английского правителя, явно неспособного к сопротивлению: «В Средневековье у короля было две основные функции. Во-первых, он поддерживал правосудие. А во-вторых, вел войну. В 1440-х годах сложилось впечатление, что Генрих VI не способен ни на то ни на другое». Неудивительно, что в итоге Столетняя война завершилась в 1453 году полным поражением англичан, утративших практически все свои земельные приобретения на континенте. Узнав о разгроме, Генрих VI продемонстрировал, что ему отчасти передалось безумие Карла VI, его деда по матери: внезапно он «впал в некий ступор и в этом обездвиженном, отсутствующем, бессознательном состоянии... провел следующие пятнадцать месяцев».
Государство, пишет Джонс, к середине века оказалось в тупике, в состоянии тяжелейшего кризиса, хорошего выхода из которого просто не было. Наряду с поражениями во Франции в самой Англии накопилось достаточно противоречий и конфликтов, которые в отсутствие сильной королевской власти грозили благополучию страны, например восстание Джека Кэда в Кенте или повсеместные вооруженные столкновения между знатными семьями, и в особенности локальные войны, развернувшиеся на севере между Невиллами и Перси и на западе между Бонвиллами и Куртене. Кто-то должен был взять на себя ответственность за происходящее, но никто, кроме полубезумного Генриха, не обладал для этого соответствующими полномочиями. Главная особенность традиционной монархии заключается в исключительной роли короля как источника власти, без которого другие, сколь угодно хорошо устроенные властные органы (например, парламент), просто не обладают легитимностью и не могут функционировать на законных основаниях.
«...Несмотря на всю разветвленность и сложность, английская система управления не могла работать сама по себе. То, насколько успешно действовала государственная машина, и благополучие королевства в целом все еще полностью зависели от личных качеств короля. Свободная воля монарха была тем волшебным ингредиентом, который позволял запустить работу королевского правительства».
Всякого, помимо короля, кто начал бы диктовать свою волю окружающим, немедленно сочли бы изменником и узурпатором. Поэтому приближенные Генриха, такие как граф Саффолк или герцог Сомерсет, могли лишь скрытно действовать из-за его спины. Но кардинально изменить происходящее таким образом было невозможно, и им оставалось только интриговать, защищая свое место у трона. Многим казалось, что они действуют неправильно, но действовать правильно они и не могли — у них были связаны руки. Появление нового сильного игрока со стороны взорвало ситуацию.
В начале 1450-х годов, когда кризис в государстве был уже всем очевиден, свои услуги короне предложил один из самых знатных и могущественных феодалов Англии, двоюродный брат короля Ричард, герцог Йоркский. Три последних года он провел в Ирландии и не был причастен к недавним провалам во внешней и внутренней политике. Однако Генриха убедили ответить ему отказом. Йорк, по-видимому, затаил обиду, но ни тогда, ни в течение еще нескольких лет после этого не собирался покушаться на трон — «он скорее видел себя в роли спасителя и короны, и страны». Однако он понял, что его противником при дворе оказался Сомерсет, и вступил с ним в борьбу, длившуюся пять лет. Наконец, в 1455 году случилась первая крупная вспышка насилия — отряды йоркистов столкнулись с отрядами короля под командованием Сомерсета. Йорк одержал верх, Сомерсет был убит, но эта победа не ставила под сомнение положение Генриха VI — Йорк воевал не против короля, а против, как он считал, его недостойных советников. Однако победителя уже ждал новый противник, куда более опасный, чем прежде, — королева Маргарита, к тому времени родившая Генриху сына Эдуарда и теперь претендовавшая на управление страной от имени юного наследника трона. Близко связанная с Сомерсетом, она ненавидела Йорка и четыре года спустя смогла взять реванш: войска герцога были разбиты, сам он бежал в Ирландию, а его жена с двумя маленькими детьми (одним из них был Ричард, будущий герцог Глостер и король Ричард III) попала в плен и, по словам хрониста, «подверглась недостойному и жестокому обхождению и была испорчена».
Лишь после этого Йорк понял, по всей видимости, что дальнейшая борьба за возможность руководить страной при короле Генрихе лишена смысла: он мог действовать против его советников и приближенных, но законного способа нейтрализовать влияние королевы и королевского сына не существовало. Поэтому, когда в 1460 году союзники герцога, вернувшиеся в Англию из изгнания, нанесли войскам Маргариты поражение и захватили Генриха в плен, Йорк ступил на английскую землю не как претендент на должность королевского канцлера, а как новый король. Даже для его сторонников такой шаг был неожиданным — ведь он означал, что прежний король свергнут, а подобные потрясения, чреватые смутой и гражданской войной, мало кому могли прийтись по душе. Но у Ричарда Йорка, внезапно вспомнившего, что по линии матери он старший из ныне живущих потомков Плантагенетов, уже не было выбора.
«Не происхождение заставило Йорка бороться за престол. В действительности дело было в общем ощущении того, что неспособность Генриха VI править вкупе с тираническими инстинктами королевы Маргариты терпеть больше нельзя. К этому примешивалось чувство чрезмерной собственной важности. Все предыдущие попытки герцога улучшить и изменить что-то в работе правительства провалились. Династическое право было его последним шансом».
Йорк успел назначить себя законным наследником Генриха VI, которому оставили жизнь, но не свободу. Но трон Англии старому герцогу так и не достался. Всего через несколько месяцев Маргарита вновь собрала вооруженных сторонников, и на этот раз Йорк потерпел поражение, был схвачен на поле боя и обезглавлен — перед смертью ему напялили на голову корону, сделанную из бумаги. У лоялистов были все основания называть своего противника узурпатором и издеваться над его якобы слишком амбициозными помыслами, но, подчеркивает Джонс, изначально Йорком двигало намерение вывести страну из тупика, в котором она оказалась по вине безвольного Генриха VI и его окружения, включая королеву Маргариту.
Лишь на этом этапе охвативший страну кризис перешел в фазу кровавой междоусобицы, в которой не на жизнь, а на смерть сошлись две феодальные клики, боровшиеся за полное уничтожение друг друга:
«Теперь королевство было по-настоящему расколото: окружение королевы превратилось в точно такую же группировку, как йоркисты. С этого момента первых мы можем называть ланкастерцами по названию герцогства Ланкастер, принадлежавшего лично Генриху VI и бывшего собственностью английских монархов со времен его дедушки, Генриха IV».
Дальнейшие события хорошо известны и подробно описаны в книге Джонса. Противников ждали новые сражения, в том числе самое кровопролитное из когда-либо происходивших на английской земле: в битве при Таутоне в 1461 году с обеих сторон пали 28 тысяч человек. Йорки взяли верх, корона увенчала голову Эдуарда IV, сына погибшего Ричарда, но борьба на этом не закончилась, и спустя десять лет Ланкастерам еще раз удалось, пусть и ненадолго, посадить на трон Генриха VI. Эдуард IV сумел вернуть себе власть и правил еще 12 лет, а после его смерти на историческую сцену вышел его брат, Ричард Глостер. Он отодвинул от трона (и, возможно, убил) своих малолетних племянников, Эдуарда V и его брата, а затем узурпировал английский престол под именем Ричарда III. Более поздняя традиция, укрепившаяся благодаря талантам Томаса Мора и Уильяма Шекспира, создала Ричарду репутацию патологического злодея, жестокого тирана, готового на что угодно ради власти. Но в действительности Ричард лишь повторил путь своего отца, поскольку не желал, чтобы мать Эдуарда и ее родственники гораздо менее знатного, чем Йорки, происхождения отодвинули его от престола. Тяжелейший кризис легитимности, поразивший Англию из-за неспособности Генриха VI выполнять королевские обязанности, продолжал диктовать современникам свою логику — они были обречены воевать друг с другом, поскольку ни один из тех, кто носил корону после Генриха, не мог ни избавиться от соперников, ни убедить их в своем безоговорочном праве на высшую власть. Именно в такое смутное время, утверждает Джонс, и могла взойти звезда Тюдоров.
«То обстоятельство, что некоторые видели в Генрихе Тюдоре возможного короля, было верным признаком беды, постигшей английскую корону. Его отец был единоутробным братом Генриха VI, а в жилах его матери Маргарет Бофорт текла лишь капля крови Плантагенетов. При обычных обстоятельствах это едва ли могло стать основанием для заявления о династическом праве на престол. По существу, в 1483 году Генрих был наследником опозоренной второразрядной валлийской ланкастерской семьи, бóльшую часть жизни провел в замках на юге Уэльса и на западе Бретани, и о нем мало кто знал как среди знатных, так и среди простых англичан. Но захват власти Ричардом III перечеркнул все прежние политические нормы и открыл новые, доселе немыслимые возможности».
Генрих Тюдор этими возможностями воспользовался — и история Англии свернула на известный нам сегодня путь. Но с феодальными раздорами, берущими начало во второй половине XV века, все еще не было покончено, и никакие манипуляции придворных пропагандистов с розами алого или белого цветов не могли скрыть того факта, что у Тюдоров прав на английский трон было еще меньше, чем у их предшественников. Это заставило и Генриха VII, и даже его сына, Генриха VIII, беспощадно истреблять всех, кто имел отношение к этой распре и теоретически мог заявить о своих правах на престол. Тюдоровская пропаганда говорила о примирении потомков Ланкастеров и Йорков и их сторонников, но в действительности все они так или иначе были убиты. Точку удалось поставить лишь в 1541 году, когда была казнена уже пожилая Маргарет Поул, дочь герцога Кларенса, брата Эдуарда IV, «последняя представительница династии Плантагенетов и живой осколок той эпохи, которую мы сегодня называем Войной Алой и Белой розы».
Несомненно, главная идея Дэна Джонса, согласно которой во всех бедах, постигших Англию в XV веке, виноват «нерешительный, миролюбивый и набожный» характер короля Генриха VI, выглядит чересчур прямолинейной и до известной степени упрощает сложную историческую действительность. Характерно, что в книге «Война Алой и Белой розы» речь идет только о противостоянии между Францией и Англией и о политической борьбе высокопоставленных английских аристократов. Читатель, например, ничего не узнает о том, что думали о событиях тех лет (то есть за что воевали и умирали) простые англичане, какую позицию по отношению к братоубийственной войне занимало английское духовенство или как все эти события повлияли на экономику и вообще материальную жизнь Англии. Но, если вспомнить, что главной задачей Джонса было развенчание тюдоровского мифа о Войне роз как о губительном состязании в тщеславии двух феодальных домов, следует признать: своей цели он вполне достиг.