Daniel Baumann, Edward M. Gomez. The Art of Adolf Wölfli: St. Adolf-Giant-Creation, 2003
Разговор об истории становления ар брюта невозможен без рассказа об Адольфе Вельфли, знаменитом подопечном швейцарского психиатра Вальтера Моргенталера. Он наблюдал Вельфли с 1908 года, а в 1921 году выпустил посвященную ему монографию «Душевнобольной как художник» — одну из главных работ, благодаря которым позже оформилась сама концепция ар брюта. Впоследствии выйдет еще немало книг, посвященных творчеству Вельфли, и книга, вынесенная в заголовок этой главы, — один из наиболее свежих примеров.
Работы Адольфа Вельфли начнут коллекционировать еще при жизни автора, но на момент знакомства с Моргенталером он прославился лишь попыткой оторвать ухо одному пациенту и откусить нос другому.
Будущий художник родился в семье прачки и каменотеса. Отец-алкоголик бросил многодетную семью, когда Адольф был еще ребенком. Вскоре умерла и мать. Впоследствии Адольф скитался по детским домам, подвергался сексуальному насилию, был батраком, просил руки и сердца дочери фермера, на которого работал, получил отказ, впал в депрессию, пошел наемником в армию, потом отбывал срок за неоднократные приставания к молодым девушкам (несовершеннолетним) и в итоге оказался на пожизненном принудительном лечении.
Тогда-то он и начал заниматься творчеством, причем не только рисовать, но и писать, сочинять музыкальные партитуры (не владея никаким инструментом), а также выдавать алгебраические выкладки и делать коллажи из журнальных вырезок. Среди прочего он создал коллаж с изображением банки супа Кэмпбелл — за тридцать лет до того, как к образу этого продукта обратился Энди Уорхол.
Фото: www.adolfwolfli.cz
Адольф Вельфли работал безудержно и не знал творческих кризисов:
«Каждый понедельник утром Вельфли дают новый карандаш и два больших чистых листа газетной бумаги. Через два дня карандаш израсходован; тогда ему нужно обходиться огрызками, которые он сохранил, или тем, что он сможет выпросить у кого-нибудь. <...> На Рождество ему дают коробку цветных карандашей, которой хватает на две или три недели».
Наследие Вельфли колоссально. Его выдуманная автобиография о «святом Адольфе» включает 45 томов (~ 25 000 страниц) с 1 620 рисунками и 1 640 коллажами. На этих страницах он описывает жизнь, которой, по сути, был лишен, и путешествия по городам и странам, в которых никогда не был. Иных мест, упомянутых в этом объемном труде, и вовсе не существует на карте. На пути автору встречаются говорящие растения, рыцари, дикие звери и рептилии, насекомые-музыканты и природные стихии. Сюжеты динамичны и насыщены событиями: катастрофами, пожарами и космическими апокалиптическими войнами. Женские образы у Вельфли всегда идеализированы: это либо мать, либо работница фабрики («новая женщина»), либо актриса или певица (объект поклонения). Автобиографию он писал до конца жизни. Цикл «Похоронный марш», включающий 16 книг, остался незаконченным из-за смерти автора в 1930 году.
Hans Prinzhorn. Artistry Of The Mentally. Springer. Verlag New York. Heidelberg. Berlin: 1972
В 1922 году, через год после выхода книги Моргенталера, его немецкий коллега Ханс Принцхорн выпустил обильно проиллюстрированный фолиант «Художественное творчество душевнобольных», собрав под одной обложкой множество историй о художниках с ментальными особенностями. В книге представлены 187 работ и теоретическая часть — исследования десяти конкретных случаев «мастеров-шизофреников».
Благодаря обилию иллюстраций, этот труд сделал творчество душевнобольных предметом устойчивого интереса для мира искусства. Он стал настольной книгой Пауля Клее и Макса Эрнста. В 1940-е Жан Дюбюффе придумает термин «ар брют» (франц. art brut, «сырое», «неотесанное») — и на это его тоже вдохновит книга Принцхорна.
Прежде чем обратиться к психиатрии, Ханс Принцхорн получил искусствоведческое образование в Венском университете. Такой бэкграунд помог ему в 1918 году устроться в Гейдельбергскую психиатрическую клинику, в коллекции которой на тот момент было порядка 4 500 работ авторства 435 пациентов.
Своим подопечным Принцхорн давал псевдонимы, чтобы сохранить «врачебную тайну». Впрочем, второе имя часто было очень похоже на первое. Например, Карл Брендель (настоящее имя Карл Гензель) — единственный скульптор из сборника. Он родился в конце XIX века в бедной многодетной семье, работал на литейном заводе, женился на вдове с тремя детьми. Брак распался из-за преступных наклонностей Карла — за грабежи и нападения он оказался в тюрьме, где потерял ногу, после чего тюремный врач обнаружил в нем признаки бреда величия. Карл утверждал, что пережил жертвенную смерть и близок к обожествлению. Его перевели в клинику неподалеку от города Липпштадт.
В 41 году он начал лепить фигуры из хлебного мякиша — все равно что Ленин чернильницы. К сожалению, ни одна его хлебная скульптура не сохранилась. В какой-то момент врач посоветовал ему переключиться на резьбу по дереву, и Карл начал усердно работать с этим материалом, покрывая древесину лаком или краской. Он создал множество скульптур странных животных и мифических персонажей, многие из которых — с гипертрофированными гениталиями и/или гермафродиты.
Другой пример из книги — Август Наттерер (по паспорту Август Нетер) — электромеханик, пытавшийся покончить с собой из-за безработицы. Еще в школе он начал переживать «видения» («могло привидеться 10 000 фигур за полчаса»), и с появлением в его жизни взрослых материальных проблем видения только участились. После попытки суицида он оказался в клинике, где и прожил оставшиеся 26 лет. Там Наттерер начал рисовать, воссоздавая и интерпретируя «увиденное». Так, по утверждению автора, его работа «Мировая ось с кроликом», написанная между 1911-м и 1917-м, — предсказание Первой мировой войны.
Август Наттерер. Мировая ось с кроликом, между 1911 и 1917
А у «Чудесного пастыря» две версии происхождения: одна связана с «видением» дерева с головой, вторая — с «ногами, сделанными из репы». На ступне одной ноги появляется лицо тестя Нетера, на другой — женские гениталии. «Затем приходит еврей, пастух, которого обернули в овечью шкуру»... В общем, что пересказывать — лучше увидеть воочию.
Еще один характерный персонаж из книги Принцхорна — сельскохозяйственный работник Герман Бейл. Он вырос в неблагополучной семье в Нижней Саксонии. Когда Герману было 13, умер его отец, а когда исполнилось 18, его мать попала в психиатрическую клинику. Позже туда же отправится брат Германа с маниакально-депрессивным психозом, а в 37 лет — и сам Герман. В течение следующие четырех лет несколько вспышек ярости у него будут чередоваться с периодами покоя. Затем его выпустят из клиники, примерно два года он проработает на своего зятя, успеет отсидеть в следственном изоляторе за кражу овец, а затем снова будет госпитализирован в маниакально-депрессивном состоянии.
В клинике у Германа проявится мания величия: он будет «увольнять» медперсонал и, наоборот, «повышать зарплату», в подтверждение своих полномочий изготовит из крышки пивной бутылки печать, а также будет говорить от лица своей гипотетической невесты: «я должна оставаться в приюте, этот [указывая на себя] слишком тупой».
Герман Бейл. Идол
В периоды обострений запертый в одиночной палате Герман начнет рисовать. Как подчеркивает Принцхорн, это скорее связано с неудержимым желанием к действию, выражающемся не только в навязчивом многословии, но и в необходимости занять чем-то руки: Герман покрывал рисунками всю попадавшуюся ему бумагу — преимущественно туалетную, которая была в большей доступности.
Образы на его рисунках размазаны, глаза героев, как правило, навыкате и неподвижны, а отличительная особенность письма — эффект «карандаша, который не может остановиться». Часто фигуры нарисованы одной непрерывной дрожащей линией, без последующей штриховки.
П. И. Карпов. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники. М.: Государственное издательство, 1926
Отечественное издание, в чем-то похожее на книгу Принцхорна, вышло четырьмя годами позже — в 1926 году. Российский психиатр, действительный член РАХН Павел Иванович Карпов был одним из первых исследователей арт-терапии и собирателем искусства своих пациентов — и относился к нему не только как к части «истории болезни». В чем и заключается важность его книги, в которой можно найти стихи, прозу, графику, а также размышления автора о месте ментальных расстройств в жизни и устроении общества:
«Душевнобольные были и будут реформаторами во всех областях человеческой жизни, поэтому изучение творчества душевнобольных может дать новые данные для понимания в высокой степени темного вопроса творчества вообще».
Один из его пациентов до 43 лет работал бухгалтером, никакого интереса к творчеству не проявляя — ни как творец, ни как потребитель. Потом — тяжелая паранойя и бред преследования. Ложась спать, он привязывал одни концы веревки к ножкам кровати, другие — к дверной ручке и окнам (чтобы мгновенно отреагировать на вторжение). Днем запирал дверь на множество замков и баррикадировался мебелью. И почему-то начал рисовать. Сначала наносил невнятные карандашные штрихи в книге повседневных расходов, а потом стал создавать более масштабные работы.
«Больные ранним слабоумием (устаревшее название шизофрении — Ред.) иногда <...> заканчивают свою болезнь и покидают стены больницы; <...> многие даже поступают на службу и считаются аккуратными чиновниками <...> Обычно они приходят раньше всех, уходят после всех, что нравится их начальникам, а потому они, обыкновенно, хотя и мелкие чиновники, но состоят на хорошем счету у начальства».
Павел Карпов пишет о характерных чертах данного расстройства — это «стереотипия», свойственная «только раннему слабоумию, и если она не была обнаружена клиническим наблюдением, то ее легко выявить путем рисования. Как пример, приводится снимок, изображающий на бесконечном количестве листов лиственное дерево».
«Стереотипия» может проявляться и не так явственно. Вот, например, рисунок с вполне динамичным сюжетом. Однако стоит обратить внимание на однотипные головы змея и множество колец на его теле.
Карпов приводит пример персеверации — «застревания» в сознании и монотонного повторения одних и тех же фраз. Так, один больной с утра до вечера читал мантру: «Борух Спиноза жив остался, остался жив Борух Спиноза».
Литературному творчеству в книге Карпова отводится не меньше внимания. Знатоков текстов Владимира Сорокина может охватить дежавю по прочтении приведенного в его книге письма-ходатайства о выделении нескольких сот тысяч десятин земли на юге России для организации коммуны:
«В. В. С. С. Идея, Требует, согласно своих Великих Правил, Изложения Высоты Учения, Торжества Торжеств, Вековечности Всеправды и Вековечности Всемира, Добра и Блага, Велико-Разумного Бытия Человека; — Иметь Свое Личное Национальное Государство, — Национальности В. В. С. С. Всепресладоропрецеланонеролан; Наименования В. В. С. С. Всепресладоровсеправдовсемироролана Таинственного Значения: «Всепресладость Всепрееладости, — Всепресовершенства, Всеправды и Всемира, Вековечности Торжества Торжеств. Данное Государство, или Владение В. В. С. С. Может открыть на Площади Предела, Между Реками: Днестром и Днепром, в Пространстве Четырех Губерний: Подольской, Херсонской, Киевской и Волынской. Данную Площадь, В. В. С. С.<...>».
Анна Суворова. Аутсайдерское искусство в России: тенденции, темы, образы. М.: Издательский дом «Городец», 2020
С середины XX века и до наших дней ар брют, оставаясь предметом интереса психиатров, привлекает все больше внимания кураторов и искусствоведов. Характерный итог можно проиллюстрировать, например, знаковым изданием «Искусство с 1990 года: модернизм, антимодернизм, постмодернизм», в котором ар брют включен в общий контекст истории искусства ХХ и XXI веков. А одна из последних отечественных работ на эту тему — книга историка искусства, арт-куратора и автора ряда образовательных программ Анны Суворовой — иллюстрирует современный искусствоведческий подход к теме.
В книге дается обзор разных традиций терминологического различения искусства, находящегося в «онтологической оппозиции профессиональному» (что важно, поскольку о содержании и взаимоотношении терминов «ар брют» и «аутсайдерское искусство» до сих пор ведутся дискуссии). В пропедевтической части работы немало внимания уделяется упомянутому нами психиатру Павлу Карпову и его книге. А в главах «Искусство аутсайдеров и религия», «... и политика», «... и наука» дается соответствующий обзор сношений ар брюта и обозначенных институтов. И, конечно же, есть немало рассказов об отечественных художниках-аутсайдерах с репродукциями их работ.
Так, публичному становлению художника Александра Лиханова поспособствовали (сами не зная того) Авдотья Смирнова и Татьяна Толстая, а также открывшийся в Перми в 2009 году музей современного искусства PERMM и Марат Гельман, который на тот момент был его директором. Именно в этот музей ранее неизвестный художник впервые принес (а точнее даже подкинул) несколько своих деревянных скульптур:
«О существовании в Перми Музея современного искусства PERMM Лиханов узнал из телепередачи „Школа злословия” <...> Также во сне у Лиханова было видение, что именно Гельману он должен передать свои деревянные скульптуры, идеи и образы».
Совсем другая история — о Евгении Габричевском, ученом-генетике. Он родился в семье известного бактериолога Георгия Норбертовича Габричевского (участвовавшего в изобретении вакцины от скарлатины и разработке новых методов стерилизации), получил разностороннее домашнее образование с частными преподавателями и гувернерами: языки, музыка, танец, живопись, скульптура. Выбрал биологию, работал в Московском университете, где получил стипендию одного из фондов Рокфеллеров, что позволило ему продолжить обучение в Америке. В Колумбийском университете Габричевский провел два года (с 1925-го по 1927-й), а после его пригласили в институт Пастера в Париж.
Но все кардинально изменилось:
«Работа <...> прервана рядом приступов психического расстройства, которые начались в 1929 г. В 1931 г. Габричевский помещен в психиатрическую больницу Энгфинг-Хаар, находившуюся недалеко от Мюнхена. В течение следующих 50 лет, вплоть до смерти в 1979 г., Габричевский так и не вернулся к своей прежней научной деятельности, но создал большой корпус картин, которые сначала привлекли внимание его лечащих врачей, а позже деятелей искусства и коллекционеров».
Брат художника Юрий тайно вывез его из клиники во время Второй мировой войны (душевнобольного могли уничтожить) и прятал в подвале своего дома в Мюнхене до самого конца гитлеровского режима.
Alice Wexler. Art Education Beyond the Classroom: Pondering the Outsider and Other Sites of Learning. Palgrave Macmillan, 2012
Однако в итоге тот факт, что ар брют вписался в историю мирового искусства окончательно и бесповоротно, не означает, что его терапевтическая составляющая отошла на второй план. Именно такого подхода придерживается арт-педагог Элис Векслер, составившая сборник статей различных специалистов, чья работа связана с условным «исцелением искусством».
Сборник разноплановый — в нем, например, есть история об афроамериканском ребенке с аутизмом, рисовавшем мусоровозы, трейлеры и эстакады (казалось бы, что в этом необычного). Он жил в южном Чикаго вместе с бабушкой, их дом располагался между съездом с автомагистрали и бетонным заводом. Постоянный грохот тяжелой техники, экология на грани катастрофы, разгул криминалитета на близлежащих улицах. Позже социальные службы поместят ребенка в спецшколу, где он начнет постепенно приходить в себя, и выяснится, что немота (усомниться в которой ребенок до сих пор не давал повода) выборочна. «Физиологически он был способен говорить, но оставил речь только для тех, кому доверял».
Сменив место жительства, мальчик начал активно рисовать: за четыре месяца он заполнил 11 альбомов рисунками не дававших ему спокойно жить машин и окружавшего его индустриального пейзажа. Автор объясняет, что эти образы стали для героя предпочтительными объектами: грузовики и мусоровозы, без которых ранее не проходило ни одного его дня, были необходимы ребенку, чтобы сохранить привязанность к жизни, стимул к существованию. Без этих образов он находился словно в вакууме.
Другая статья посвящена опыту преподавания рисования в тюрьме. Это тоже арт-терапия, поскольку заключенные раскрываются и учатся разговаривать с собой и миром языком искусства. У этого проекта, кстати, есть сайт с обширной галереей.
В книге Art Education Beyond the Classroom упомянута и история музыканта Дэниеля Джонстона, всю жизнь страдавшего от биполярного расстройства и покинувшего этот мир в сентябре прошлого года в возрасте 58 лет.
В 1980-е Джонстон начал записывать песни на домашний кассетник, сам рисовал обложки для альбомов и раздавал их всем подряд. Переехав из Сакраменто в Остин, он получил определенную известность, но отказался работать с Elektra Records, поскольку с этим же лейблом сотрудничала молодая группа Metallica, участников которой он считал одержимыми дьяволом.
Поклонником Дэниеля Джонстона был Курт Кобейн, каверы на его песни записывали Бек, Том Уэйтс и Pearl Jam.
Любовью всей его жизни была Лори Аллен, с которой он учился в Кентском университете (Дэниелю тогда было 19). С ней связана одна из самых пронзительных и трогательных его песен — True Love Will Find You in the End.
А спустя много лет организаторы показа документального фильма о Джонстоне устроят встречу Дэниеля и Лори.