Long story short: интернет и роботы убьют капитализм и построят социализм. Более того, они уже начали это делать за нашими спинами — и их не остановить.
Пол Мейсон — британский экономический тележурналист, освещавший громкие экономические и политические события последних лет, от мирового финансового кризиса 2008 года и протестного движения Occupy Wall Street до референдума о независимости Шотландии и прошлогодней победы леворадикальной партии СИРИЗА в Греции. Что не менее важно, он бывший член троцкистской группы Workers' Power и, как сам себя называет, «радикальный социал-демократ». Автор Huck Magazine указывает на характерную черту Мейсона, взорвавшего интернет телерепортажем о Royal Bank of Scotland: журналист буквально рвет и мечет напротив здания банка, недоумевая, почему банкиры не привлечены к ответственности, несмотря на многочисленные скандалы и свидетельства нарушений. Экономика для него не высоколобая кабинетная наука, занятая абстрактными расчетами, а теоретическое подспорье для тех самых 99% угнетенных, позволяющее приблизить экономическое равенство и социальную справедливость. Поэтому «Посткапитализм» отчасти академическая работа, но в то же время и манифест альтернативной экономической науки от противника неолиберального мейнстрима, и руководство к действию от активиста, и, наконец, как гласит заглавие, «путеводитель по нашему будущему».
Мейсон в самом начале отсылает к парадоксу философа Фредрика Джеймисона: нам легче представить конец света, чем конец капитализма. Но, во-первых, капитализм — как экономическая, политическая и культурная система — не предпосланный раз и навсегда закон природы, во-вторых, мы живем в эпоху, когда пора приучать себя мыслить большими категориями: «Абсурдно, что мы спокойно наблюдаем за тем, как на наших глазах распадается сорокатысячелетняя система гендерного угнетения, но при этом считаем упразднение двухсотлетней экономической системы нереалистичной утопией». Мейсон считает, что скорое упразднение капитализма весьма вероятно по нескольким причинам, — вот главные из них.
Интернет и роботы убьют капитализм и построят социализм. Более того, они уже начали это делать за нашими спинами — и их не остановить
Основой тезис «Посткапитализма» в том, что прямо сейчас можно наблюдать терминальные состояния капиталистической экономики и первые ростки экономики посткапиталистической. Информационные технологии уничтожают не только права собственности, но и трудовые отношения, и механизм рыночного ценообразования. Мейсон развивает эту гипотезу на протяжении нескольких глав с детальным разбором теории предельной полезности и трудовой теории стоимости (порой чересчур детальным, однако на закономерный вопрос, зачем уделять полкниги экономическим теориям прошлых веков, Мейсон отвечает не колеблясь: «затем, что они объясняют ослиное упрямство сегодняшней экономической науки»). Согласно первой стоимость товара определяется тем, сколько готов заплатить за него покупатель, соответственно не существует никакой изначальной, «дорыночной» стоимости; во второй же источником стоимости является объем труда, затраченного на производство товара. По Мейсону, только трудовая теория объясняет «информационный капитализм», в котором товары могут производиться без применения человеческого труда. В цифровую эпоху рынок перестает играть ключевую роль в ценообразовании: в отличие от цены виниловой пластинки, в 99 центов, которые стоит трек The Beatles «Love Me Do» в iTunes, не заложена динамика спроса и предложения. Классическая капиталистическая экономика зиждется на дефиците товара (как писал один из апологетов теории предельной полезности Леон Вальрас, «нет товаров, которые можно было бы увеличивать без ограничений»), тогда как цифровая информация — один из главных товаров XXI века — принципиально не может быть дефицитной. Стоимость товара, существующего в неограниченном количестве, стремится к нулю, и этой стремящейся к нулю стоимостью информация заражает все, к чему прикасается.
Ценовой механизм рушится не только онлайн, но и офлайн — информационные технологии въедаются во все большее число вещей, нивелируя издержки их производства. Автор отсылает к собственному опыту: когда он работал в 1981 году на машиностроительном заводе, его коллегами были двадцать пять низкоквалифицированных рабочих. Сегодня роботы и оставшиеся пять сотрудников производят за час столько же, сколько прежние двадцать пять за день. С программным обеспечением, на котором работает завод, дело обстоит так же, как с треком iTunes, полагает Мейсон, — воспроизводство единожды купленного и установленного промышленного ПО само по себе не стоит ничего. Да, стоимость воспроизводства ПО сводится к стоимости носителя или канала связи, но эти издержки стремительно сокращаются: информационные технологии дешевеют по экспоненте. За десять лет стоимость печатания миллиона транзисторов упала с одного доллара до шести центов, одного мегабита высокоскоростного соединения — с одной тысячи долларов до двадцати трех долларов.
Своим предтечей Мейсон считает ни много ни мало самого Маркса, отсылая к его достаточно темному «Отрывку о машинах», написанному в 1858 году. В этом небольшом тексте автор «Капитала» описывает экономику, основанную на «автоматической системе машин», которая может целиком обеспечить производственный цикл, а людям останется лишь «наблюдать и предохранять от помех». Главная производительная сила в такой экономике — «всеобщий интеллект», то есть достижения науки и прогресса, обеспечивающие производительную мощь машин. Знания, запертые внутри машин, по природе своей «общественны», то есть никого не эксплуатируют, но приносят всем пользу и освобождают. И когда экономика начнет в первую очередь зависеть от знаний, противостояние между общественными отношениями и производительными силами «взорвет» основы капитализма; начнется «свободное развитие индивидуальностей» и наступит коммунизм. Если следовать рассуждениям Мейсона и перенести эту логику на сегодняшний день, окажется, что Google, конечно, монопольная корпорация — но, широко используя «общественное» знание в виде открытого кода Linux, она предвосхищает некапиталистические формы собственности и обмена. Мейсон победоносно провозглашает, что предсказанное Марксом наконец-то начало сбываться, — вот вам и интернет в качестве «всеобщего интеллекта». Однако на самом деле трудно сказать, что имел в виду Маркс под «всеобщим интеллектом» в середине XIX века на волне строительства телеграфных линий и железных дорог, поэтому анализ «Фрагмента о машинах» в «Посткапитализме» кажется весьма натянутым. Как ни крути, речь идет об одном раннем наброске, но в целом Маркс не был техноутопистом и никогда не считал, что капитализм погибнет от машин, а не через классовую борьбу, экспроприацию и прочие неотъемлемые атрибуты коммунистической революции.
Стремящейся к нулю стоимостью информация заражает все, к чему прикасается
Утопизм же Мейсона налицо, недаром один из эпиграфов он взял из главного техноевангелиста планеты, основателя журнала о технологиях Wired Кевина Келли: «Сегодня мы вовлечены в огромную систему, которая увеличивает, расширяет, усиливает и растягивает отношения и связи между всеми существами и всеми предметами». За этой расплывчатой цитатой стоит вполне конкретное убеждение — новые технологии порождают не только новую экономику, но и новый тип людей. Можно было бы не обращать внимания на эту уже довольно затасканную идею, если бы техноевангелисты не верили свято в то, что благодаря технологиям новые люди качественно лучше, умнее и красивее прежних. У Мейсона эта вера проходит красной нитью через всю книгу: явилось новое поколение, цифровое, поколение миллениалов со смартфоном в кармане, и тут же организовало с помощью микроблогов и иранскую Зеленую революцию, и баррикады в Гези, и тридцатитысячную забастовку в Шэньчжэне. «Сетевые движения доказывают, что появился новый исторический субъект», резюмирует автор. Это эрудит широкого профиля, он применяет «теорию хаоса в экономике, генетику в археологии или анализ данных в социальной истории». И, конечно же, показывает небывалые уровни гражданской антикапиталистической консолидации. А чтобы стать киберэрудитом, «достаточно иметь базовое образование и смартфон».
Этот новый исторический субъект исполняет у Мейсона те же функции, что у Маркса рабочий класс (смерть которого диагностируется в «Посткапитализме»): «сетевые индивиды разбивали палаточные лагеря на городских площадях, блокировали площадки, где проводили работы по гидроразрыву пласта, устраивали панк-молебны в русских соборах, поднимали пивные банки, бросая дерзкий вызов исламизму на траве парка Гези», и так далее и тому подобное — заслуги сетевого индивида чрезвычайно велики. Рано или поздно эти люди настолько распространят нерыночные виды производства, в рамках которых товары либо бесплатны, либо обладают гораздо более низкой стоимостью по сравнению с рыночными (от Википедии и Linux до Uber и разнообразных секторов шэринговой экономики), что мы окажемся в кардинально ином мире, — и переход будет настолько же глобален, как смена феодализма капитализмом. Надо ли говорить, что посткапиталистическое общество экологически и финансово стабильно и в нем будет всеобщий базовый доход.
Читая дифирамбы информационным технологиям и сетевым индивидам, быстро понимаешь, что Пол Мейсон — антипод белорусско-американского публициста Евгения Морозова, заклятого врага технологических инноваций, написавшего несколько бестселлеров с говорящими названиями «Сеть как иллюзия: темная сторона свободного интернета» и «Кликни сюда, чтобы все сохранить». Последняя направлена против «солюционизма» — идеологии, рассматривающей технологии как универсальное решение (solution) для любой проблемы. Что бы ни писал Маркс про «общественное» знание, благодаря которому работают машины, мы видим, что технологии могут быть абсолютно антиобщественным — достаточно почитать откровения Эдварда Сноудена или новости о том, что российское МВД закупает программное обеспечение, собирающее личные данные пользователей соцсетей. Нет такого закона, согласно которому в Китае прибавится демократии, если у каждого китайца появится последний iPhone, — тогда как Мейсон, солюционист высокого полета, клонит именно к этому. Немудрено, что Морозов посвятил «Посткапитализму» разгромную рецензию в The Guardian, заметив, что пока информационная революция ведет не к миролюбивой социал-демократии, а к еще более жесткому неолиберальному капитализму. В качестве примера он приводит Uber, который, с одной стороны, просто не удосужился обеспечить необходимые условия для перевозки пассажиров-инвалидов, с другой — проводит такую кадровую политику, что бесправное положение таксистов (типичного прекариата) хуже, чем у рабочих на фабрике век назад. А повышающие коэффициенты Uber — типичный пример ценообразования товара, созданного на стыке неолиберализма и информационных технологий; аналогичная ситуация благодаря механизмам сбора пользовательских данных широко распространена в интернет-торговле. Технологические инновации Силиконовой долины не могут быть ангажированы социалистическим проектом будущего, потому что сама Силиконовая долина — плоть от плоти рынка. Мейсону следовало бы спросить Билла Гейтса: хотел бы он жить в социал-демократическом welfare state, заложен ли в Windows марксистский посыл? Он ответил бы то же самое, что экономисту Томе Пикетти, написавшему бестселлер «Капитал в XXI веке» и тоже призывающему к социал-демократии: «Книга хорошая, но предлагаемый вами прогрессивный налог я платить не буду».
Нет такого закона, согласно которому в Китае прибавится демократии, если у каждого китайца появится последний iPhone
Сетевая мобилизация такое же амбивалентное явление, как и технологические инновации. Никакого универсального сетевого поколения не существует — интеллектуальные, социальные, экономические, культурные различия внутри группы гораздо больше, чем тот объединяющий фактор, что все ее представители с рождения находятся в сети. Иными словами, Pussy Riot провели панк-молебен не потому, что они сетевые индивиды, — равно как и Арабская весна началась не из-за того, что тунисцы завели себе аккаунты в твиттере. Для политической идентичности большинства цифровых граждан давно придуман термин «слактивизм», обозначающий солидарность, которую выражают не поднимаясь с офисного кресла: подписи в онлайн-петициях, репост статусов с просьбой о помощи, треды в протестных пабликах и прочие атрибуты «активистского» солюционизма, подменившего традиционные формы политической самоорганизации. По данным Pew Research Center, пользователи от 18 до 24 лет меньше всех шлют обращения в госучреждения и жертвуют на гражданские инициативы, зато больше всех распространяют политические новости: как писал Морозов, они просто «имитируют свое участие в общественной жизни, передавая гражданскую ответственность по цепочке своим друзьям в соцсети». Если это и есть обещанная посткапиталистическая солидаризация, то она просто смешна в сравнении с профсоюзной борьбой ХХ века.
Мейсон заканчивает книгу в духе Жижека: слепые утописты вовсе не 99%, а тот самый 1% элиты, спрятавшейся в своем обособленном мирке от стучащей в дверь посткапиталистической действительности. Жижек обычно сравнивает 1% сверхбогатых с койотом из Looney Tunes, который выбегает со скалы в пропасть и некоторое время продолжает бежать по воздуху. Но сетевой индивид пока что абсолютно такой же койот, у которого под ногами твердой почвы никогда и не было. Однако читать «Посткапитализм» нужно — хотя бы для того, чтобы узнать, как «Генрих VIII» Шекспира помогает объяснить подноготную капитализма и кто такие киберсталинисты.