Старые новые правые левые

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Ренцо де Феличе. Интерпретации фашизма. СПб.: Владимир Даль, 2025. Перевод с итальянского Е. Пудова, Ф. Станжевского

Когда Бенито Муссолини, кряжистый автократ с крестьянскими обветренными припухлостями на лице и буржуазным сластолюбием в глазах, предложил барону Юлиусу Эволе, вчерашнему артиллеристу, дадаисту и метафизику войны, возглавить в качестве редактора какой-то очередной «Вестник фашизма», тот, как известно, мягко улыбнулся и ответил: «Ну что вы, дуче... Я же не фашист». 

Так Эвола намекнул, что для него фашистское движение слишком народное, левое, революционное. Но также в этой реплике звучит непонимание того, как интеллектуалу действовать в рамках подчеркнуто антиинтеллектуальной доктрины, воинственные сторонники которой сами не могут толком сформулировать собственные установки, вместо этого апеллируя к моральным рефлексам: национальным обидам, жажде сильной руки, вечной тоске неизвестно по чему. 

Какое же содержание кроется за словом «фашизм», если вообще кроется? В поисках ответа на этот вопрос историки, философы, социологи, политики исписали бесчисленные тома, однако никто из них не удовлетворил Ренцо де Феличе — автора многотомной биографии Муссолини. В 1969 году он выпустил книгу «Интерпретации фашизма», которая моментально вызвала скандал в академической среде. Коллеги обвинили де Феличе в ревизионизме и чуть ли не в симпатиях к одному из самых жестоких режимов Европы. В свою защиту он последовательно возражал, что историк не имеет права на политическое высказывание — его дело изучать свершившиеся факты прошлого.   

Собственно, этим отношением к фашизму как чему-то оставшемуся далеко позади во многом и обусловлена скандальная репутация де Феличе. Он настаивал: фашизм как массовое движение имеет строгие временные и географические границы. Согласно де Феличе, эта доктрина сугубо европейская, утвердившаяся маршем на Рим 1922 года и исчезнувшая в 1943-м с освобождением Италии — Республику Сало ученый считает не преемницей фашистского государства, а марионеточным образованием немецких нацистов. Точно так же он отказывается рассматривать в рамках фашизма диктатуры стран Африки, Азии и Латинской Америки, а также режим «черных полковников» в Греции. Более того, де Феличе считает дискуссионным вопрос о фашистской природе недемократических государств интербеллума: Болгарии, Польши, Венгрии. Подобные государства де Феличе вслед за австрийским социал-демократом Отто Бауэром обозначает как «контрреволюционные режимы, во многом подражавшие фашистам».  

Неочевидными для оппонентов были и собственные взгляды де Феличе. В 1950-е он состоял в Итальянской коммунистической партии, из которой был исключен в 1956-м за подписание манифеста против подавления Венгерского восстания. После этого он некоторое время был социалистом, но в итоге отказался от участия в политических организациях. Свои политические предпочтения он с тех пор описывал весьма расплывчато как либеральные — не самая прочная позиция для европейского интеллектуала той поры. 

Хотя де Феличе настаивает на необходимости деполитизации исследований фашизма, трудно не заметить, что подобная позиция сама по себе является политическим жестом. И весьма символичен год выхода этой книги — сразу после студенческих волнений, когда в Италии социальное напряжение достигло предела перед разрядкой через массовое уличное насилие, наступившей в «свинцовые семидесятые». Неудивительно, что в таких условиях интеллектуальный нонконформизм де Феличе был считан как сознательная провокация — в нервные времена любое слово, ставящее под сомнение общественный консенсус, может быть воспринято как «разжигание». Однако в защиту де Феличе стоит сказать: сознательно отказавшись от моральной оценки фашизма как феномена, он остается верен этому принципу на протяжении всей книги, не позволяя себе ни симпатий, ни антипатий, а последовательно излагая все мало-мальски убедительные интерпретации европейского тоталитаризма, известные на тот момент. 

Академический истеблишмент конца 1960-х признавал «классическими» три интерпретации фашизма. 

1. Фашизм — моральная болезнь Европы. Сторонники этой интерпретации видят в фашизме следствие нравственного кризиса, охватившего некоторые европейские народы после Первой мировой войны. Речь прежде всего идет о немцах, для которых самая страшная на тот момент война обернулась «национальным унижением», и об итальянцах — формально победителях, не получивших ровным счетом ничего за эту победу. Авторы, развивающие эту интерпретацию, полагают, что фашистское движение было сугубо иррациональным, оно не представляло интересов какого-либо класса и пришло к власти благодаря послевоенной «массовизации» европейского общества, создавшей почву для агитаторов, одурманивших и «возбудивших» толпу. «Успех Гитлера был основан на том, что он „демократизировал“ или вульгализировал для масс некоторые из великих интеллектуальных и политических традиций Германии», — приводит де Феличе слова философа и историка Ганса Кона.

2. Фашизм — неизбежный результат исторического развития некоторых стран. Исток такого рода интерпретации (надо заметить, несколько шовинистической, если смотреть из 2025 года) понятен: Италия и Германия почти синхронно прошли через процесс объединения своих земель в национальные государства с последующими периодами экономической нестабильности, во время которых буржуазия отказалась от политической власти в пользу сохранения власти социальной и вступила в союз с крайне реакционными движениями. В итальянском контексте из этой интерпретации возникает представление о фашизме как «парентезе» — «случайной вставке» в истории страны, а также как об «откровении», которого можно было избежать.  

3. Фашизм — продукт распада капиталистического общества. Это «классическая» марксистская интерпретация, оформленная в первые годы прихода итальянских фашистов к власти. Большинство коммунистов тех лет видели это движение в качестве союзника капитала в антипролетарской борьбе крупных землевладельцев за сохранение своих позиций в экономике и обществе. В этом смысле итальянские фашисты, по наблюдению, например, Владимира Ленина, оказываются близки к русским черносотенцам. Де Феличе не без сожаления замечает, что в 1920-е годы крайне левые интеллектуалы предлагали интереснейшие исследования в этом направлении, которые были прерваны в 1930-е — эпоху сталинских «чисток» и торжества политического конформизма в рядах Коминтерна.   

По мнению де Феличе, каждая из этих интерпретаций, взятая по отдельности, не способна полноценно описать феномен фашизма. И в самом деле: скажем, апелляция к «моральной болезни» выносит далеко за скобки множество социально-экономических факторов. Догматизм марксистской интерпретации не позволяет рассматривать антикапиталистические и вообще революционные установки Муссолини и его соратников. Ну а предположение о том, что у некоторых стран и народов есть некое «естественное историческое развитие», в котором случаются досадные сбои, и вовсе не выдерживает никакой критики, являясь концепцией глубоко идеалистической и непроверяемой. (Обратная сторона этого подхода характерно отражена в наблюдении антифашиста Джузеппе Донати о том, что фашизм — «это хроническая болезнь в истории и характере итальянцев».)   

Не удовлетворившись «классическими» интерпретациями фашизма, де Феличе обращается к тем, которые называет «второстепенными». И здесь современного читателя ждет масса удивительного и в чем-то даже поучительного — если читать этот раздел книги как демонстрацию удивительной подвижности научного консенсуса. Так, среди «побочных» исследователей фашизма в 1969 году оказывается Ханна Арендт — фигура, без которой в наши дни трудно представить дискуссии о природе экстремальной власти. Тем не менее де Феличе лишь пунктирно указывает на ее описание тоталитаризма как продукта атомизации и индивидуализации массового общества, последовавших за утратой традиционных классовых отношений.  

К «побочным» интерпретациям де Феличе также относит концепции разной степени проработанности: католическую («фашизм как следствие краха христианской общности, на смену которой пришла секулярная религия тоталитаризма»), психоаналитическую («фашизм как проявление садомазохистской воли подчиняться и подчинять»), трансполитическую («фашизм как нигилистический ответ на коммунизм») и так далее. 

Закрывает книгу раздел, посвященный, собственно, итальянским рецепциям фашизма: в текстах современников-антифашистов, созданных до и после запрета на свободу печати, в работах эмигрантов, бежавших от диктатуры, а также в послевоенных полемиках. Здесь читатель вновь обнаружит, что фашизм не был в состоянии самостоятельно описать свое содержание — и в этой интеллектуальной ущербности оказалась его демоническая сила, заставившая даже самых прозорливых граждан посчитать диктатуру чернорубашечников досадным эксцессом, который сам исчезнет из-за своей изначально хаотической природы. «Пока невозможно говорить о культурной и исторической роли фашизма, потому что он решил проблему правления раньше, чем проблему своей собственной идентичности», — пишет, например, в 1923 году публицист Пьеро Гобетти. Как узнает читатель этого труда, до конца не решит он ее и после, оставив будущим исследователям бездну противоречий и самоотрицаний.  

Одно из ключевых таких противоречий, вызвавших гнев критиков де Феличе, — все та же революционная составляющая фашизма. Сейчас этот элемент доктрины Муссолини кажется неоспоримым, да и, в конце концов, мы уже давно привыкли к тому, что «консервативная революция» — никакой не оксюморон. И все же именно этот аспект работ де Феличе особенно рассердил его критиков из левого лагеря, заставив превентивно объяснять свою позицию следующим образом:

«Идея о том, что фашизм нельзя считать революционным явлением, имеет далеко идущие последствия для исторической науки. Она не позволяет понять, как тесно связан фашизм с массовым обществом и какую роль он сыграл в период, который [католический философ Аугусто] дель Ноче называет „эпохой секуляризации“. В таком случае уникальные черты фашизма по сравнению с традиционными авторитарными режимами не будут оценены должным образом, как и его новизна по сравнению с периодическими восстаниями прошлого, не находившими эффективного институционального выхода. Иными словами, в таком случае невозможно в полной мере понять важное отличие фашизма от других современных революций, таких как политическая и социальная революция коммунизма, фальшивая демократическая техническая революция неокапитализма и та „необходимая“ революция ценностей, которая, согласно Жаку Эллюлю, может быть единственной настоящей революцией».

Современного читателя «Интерпретаций фашизма» смутит скорее другое. Во-первых, мягко говоря, недоумение вызывает отношение автора к расовым законам, принятым Муссолини в 1938 году, как к сугубо прагматическому жесту, направленному на укрепление политической связи с Третьим рейхом накануне Второй мировой. Впоследствии де Феличе посвятит отдельные работы холокосту в Италии, однако замалчивание (вольное или невольное) участия итальянских фашистов в массовом уничтожении людей «неправильной» национальности, вероисповедания или сексуальной идентичности уже тогда делало труд де Феличе легкой мишенью для критики — даже с поправками на известный исследовательский имморализм. 

Обходит де Феличе стороной и систематические акции насилия чернорубашечников в отношении своих политических оппонентов, останавливаясь только на убийстве Джакомо Маттеотти и лишь в контексте того, что эта расправа спровоцировала окончательное разделение итальянского общества на фашистов и антифашистов. 

Наконец, читатель из 2025 года наверняка удивится тому, что в 300-страничной книге, посвященной интерпретациям итальянского фашизма, никак не упоминается вторжение в Эфиопию, являющееся своего рода самоинтерпретацией (или даже саморазоблачением) фашизма с его милитаристскими нарративами и крайне специфической колониальной политикой. Разгадка этого странного факта проста и по-своему интересна. В интервью, которое де Феличе дал в 1977 году Валерию Михайленко, историк замечает: «Исследователи мало занимались этой темой [колониальной политикой фашистской Италии]. Сейчас появились некоторые работы, в основном иностранных авторов».

Таким образом, в конце 1960-х ученый, целиком посвятивший себя истории фашизма, не обратил внимания на многие аспекты фашизма, которые нам кажутся самоочевидными, — не из злого умысла, а просто потому, что у него не было даже адекватного понятийного аппарата, позволившего бы увидеть эти составные части тоталитарной машины Муссолини. Несмотря на это, де Феличе все же удалось отстоять «новую историографию» и даже построить вокруг нее отдельную школу, самым известным представителем которой (по крайней мере в русскоязычной среде) стал Эмилио Джентиле — автор, как и его учитель, далеко не бесспорный.    

В целом к «Интерпретациям фашизма» можно (и нужно) придираться. В умелых (или, наоборот, по-фашистски скрюченных) руках эта работа и в наши дни может быть прекрасным инструментом для политических спекуляций и ревизий. И все же она симпатична своей интеллектуальной смелостью и похвальным презрением к академической морали, готовностью жертвовать авторской репутацией ради научной истины — или хотя бы возможности ее поиска.

Ну а кто изначально не бдителен, тому уже никакие книги не помогут быть бдительными. Поэтому будьте бдительны.