Роберт Сапольски. Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки. М.: Альпина нон-фикшн, 2019. Перевод с английского Юлии Аболиной, Елены Наймарк
Чему животные учат нас в политике
Прежде чем начать говорить о книге Роберта Сапольски «Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки», расскажем две другие истории.
Первая — из книги его коллеги (по части приматологии) Франса де Вааля «Политика у шимпанзе. Власть и секс у приматов» (эту работу Сапольски в рецензируемой книге цитирует, но по другому поводу). Если совсем коротко: Вааль говорит, что «политика старше человечества», иллюстрируя это заявление описанием пертурбаций в сообществе шимпанзе — с ее альянсами и иерархиями. Разве что без праймериз.
Некий самец Лейт стал альфа. Это случилось, поскольку прежний альфа по имени Никки вступил в конфликт с бетой Йеруном, начал всячески третировать его и запретил совокупляться с самками. Йерун обозлился, сделав несколько открытых выпадов, после чего трон Никки пошатнулся (оставим подробности). Освободившееся место занял Лейт — но он удержался на позиции альфа меньше года. Однажды его обнаружили без пальцев рук и ног (их все до единого отгрызли) и тестикул (мошонку нашли на полу клетки). Это сделали Йерун и Никки, позабывшие вражду и решившие, что дружить против нового альфа им будет выгодно. Случилось это в 1980 году.
А в 1979-м на американском телевидении показали очередной выпуск шоу «Семейное сражение», в котором участвовали потомки легендарных семейств Хэтфилдов и Маккоев, вошедших в американский фольклор. Это вторая история.
Их вражда длилась десятилетиями, в ходе распри убили без малого полтора десятка членов семейств, еще по меньшей мере десять человек получили ранения. Во время Гражданской войны в США Аса Хармон — один из Маккоев — вступил в армию Союза. Этот поступок Хэтфилды восприняли как бык красную тряпку — семейство поддерживало Юг. Хармон сломал ногу, поэтому досрочно уволился с военной службы — но его предупредили, что ему лучше не возвращаться. Его убили в пещере, где он прятался — нашли по следам раба, ежедневно приносившего ему еду и предметы первой необходимости.
Клан Хэтфилдов в 1897 году
Потом Хэтфилды и Маккои поспорят из-за свиньи — судились, кому она принадлежит. Местным судьей был один из Хэтфилдов — понятно, в чью пользу было его решение. Но против Маккоев на суде выступил Билл Стейтон, состоявший в родстве с каждым из семейств. Через два года его убьют представители Маккоев.
Потом Розанна Маккой решит связать свою жизнь с Джонсоном Хэтфилдом, сыном предводителя вражеского клана по прозвищу «Дьявол Энс». Джонсон бросит беременную Розанну (эту историю экранизировали).
Потом ее братья убьют брата «Дьявола Энса» — 26 ножевых ранений и контрольный выстрел в упор.
Потом Хэтфилды поймают братьев Маккоев, привяжут к дереву и расстреляют.
Короче говоря, история отношений семейств — это шекспировские страсти в экранизации Тарантино. Лишь в 2003-м представители Хэтфилдов и Маккоев подписали договор о мире. Но уже в конце 1970-х они сошлись в телевизионном шоу (Маккои выиграют три из пяти раундов, но Хэтфилды получат больше денег). Телеиндустрия оказалась сильней, чем смерть и рок, — при наличии соответствующего бюджета она переварит и сделает «гвоздем программы» что угодно. С тех пор в Америке проводятся фестивали, посвященные многолетней борьбе кланов. А в 2012 году о них сняли остросюжетный сериал.
Итак, у нас есть две лютые истории из жизни людей и зверей, а также книга Роберта Сапольски, вооружившись которой мы вроде бы должны разобраться, что сподвигло шимпанзе и крутых американских парней к столь экстравагантным деяниям.
Это и верно, и неверно. Несмотря на название, исчерпывающего биологического объяснения этических категорий читатель в книге не найдет. Зато он обнаружит подробное описание процессов, предшествующих тому или иному поступку («За секунду до...», «За минуту до...», «За несколько дней до...» — так названы некоторые главы), а после осознает степень детерминированности всякого поведения, в том числе и своего, читательского. Как выяснится, на это поведение влияет буквально все: гормональный фон, гены, условия внутриутробного развития, среда и даже особенности пищеварения.
Уменьшит ли это уровень ответственности за тот иной поступок? Нет. Более того, логичнее сделать вывод, что понимание всех этих процессов ответственность скорее повысит — пусть знание это и умножит чью-то скорбь.
Облако читает хайку
«Нейробиология производит мощное впечатление, но все же мозг — не то место, где зарождается поведение. Оно „исходит” не из мозга. Мозг — это просто точка сбора, где все сходится вместе и, собравшись единым фронтом, инициирует поведение», — пишет Роберт Сапольски.
А также он говорит в интервью: «Если повредить 80 % нейронов префронтальной коры, повысится вероятность, что человек станет убийцей. Или будет громко портить воздух на свадьбах — это будет его преступлением против общества. Итак, мы знаем степень повреждения коры и уровень тестостерона... Допустим, точность прогноза увеличилась до 80,1 %. Давайте теперь узнаем, рос ли он в культуре, где можно бить детей. Ок, теперь 80,13 %. Можно добавлять и добавлять эти факторы, но, сопоставив их вместе, в конечном итоге мы поймем, что они складываются нелинейно. Простая аналогия. Если необходимо понять, почему часы не работают, редукционизм может быть полезен. Разбираем часы, находим сломанную деталь, чиним и собираем обратно. А если вы хотите понять, почему нет дождя, хотя облака на небе есть, то бесполезно делить облако пополам и, не найдя ответа, продолжать изыскания в том же духе. Да, вы поймете, как устроено облако на самом базовом уровне. И что? Почините „дождливость”? Это так не работает. Люди гораздо больше похожи на облака, из которых не идет дождь, чем на часы, которые сломались. Нас не так-то просто редуцировать».
Роберт Сапольски. Фото: Thompson McClellan Photography
Мы начали с описания агрессии — традиционно ее связывают с тестостероном. Это некорректное утверждение. Тестостерон укрепляет уверенность, повышает оптимизм, снижает страх и тревогу, порождая «эффект победителя». Победа стимулирует выработку гормона, а он увеличивает поставку глюкозы в мышечные ткани и ускоряет метаболизм. Всякий успех — в бизнесе, спорте, игре в го — поднимает уровень тестостерона.
Но это вовсе не означает, что у доминантных индивидов тестостерон зашкаливает:
«В стабильных иерархических системах у высокостатусного самца уровень тестостерона не самый высокий. Высоким тестостероном отличаются низкостатусные самцы-подростки, которые затевают драки и не могут их закончить. Если и есть соответствие между высоким статусом и высоким уровнем тестостерона, то оно отражает интенсивное половое поведение у возбужденных доминантных особей».
В неспокойные времена смены власти у высокостатусных самцов действительно может быть очень высокий уровень тестостерона — но только первое время (до наступления стабильности). Однако и этот повышенный уровень — скорее следствие частых драк между представителями верхушки иерархии. Мало стать альфа, нужно удержаться на этой позиции. При частых драках подъем уровня тестостерона связан не столько с агрессией, сколько с «вызовом», который бросили претендующему на главенство.
«Если для удержания статусной позиции требуется агрессия, то тестостерон повышает агрессию; если статус поддерживается изящно написанным стихотворением хайку, то тестостерон позаботится именно о стихосложении» — вот как это работает.
Пока альфу не хватит кондрашка
Хронический стресс приводит к болезням, поскольку вызывает повышенный уровень глюкокортикоидов, оказывающих антистрессовое воздействие, — это один из адаптационных механизмов организма. Однако переизбыток глюкокортикоидов чреват снижением иммунитета, повышением кровяного давления, замедлением сердечно-сосудистых реакций, нарушением минерального и белкового обменов, язвой желудка и т. д.
Традиционно считалось, что самый высокий стресс испытывают подчиненные особи, поэтому они самые нездоровые (при этом в таком положении они могли оказаться именно по причине плохого здоровья — замкнутый круг). Роберт Сапольски приводит в пример павианов, которых наблюдал в естественной среде. У низкостатусных самцов был повышенный фоновый уровень глюкокортикоидов. Если случалось что-то волнующее, глюкокортикоиды реагировали довольно вяло. А когда причина стресса пропадала, уровень глюкокортикоидов возвращался в исходное положение, но сравнительно медленно. То есть образовывался переизбыток вещества, когда оно не требовалось. И недостаток, когда в нем возникала необходимость.
«С позиций базовой работы мозга, гипофиза и надпочечников повышенный фоновый уровень глюкокортикоидов у подчиненной особи выглядит точно так же, как клиническая депрессия. У павианов социальное подчинение напоминает выученную беспомощность, тоже характерную для депрессий», — пишет Роберт Сапольски.
Но так обстоят дела не только у омега-самцов. Исследования показали, что повышенный фоновой уровень глюкокортикоидов есть у альфа и бета. В этом смысле низы и верхи очень похожи — жизнь серьезно треплет им нервы. Самцам альфа часто пытаются бросить вызов менее статусные коллеги (кстати, альфа — это не лидер, а просто самец, позволяющий себе очень многое; лидером может быть, например, опытная самка, на которую другие члены сообщества ориентируются, скажем, при поиске еды).
К тому же самцам альфа, чей статус дает доступ к самкам, нужно охранять свой гарем от других претендентов. Как отмечает Сапольски, ирония ситуации в том, что главная выгода от альфа-положения — доступ к интимным связям — может стать и основным источником стресса.
Значит, вывод таков, что страдают и угнетатели, и угнетенные — и в этом справедливость? Нет, потому что относительно последних это не всегда верно — все зависит от «коллектива». Имеет значение не само положение в иерархии, а его значение. Уровень глюкокортикоидов у подчиненных особей повышен, если альфа имеет обыкновение вымещать агрессию на нижестоящих и/или если у подчиненных нет доступа к родственным особям и/или нет партнера (хотя бы по грумингу).
А если с этим все нормально, то самый высокий уровень глюкокортикоидов будет только у альфа. Не бережет он себя.
(Ситуация, кстати, напоминает положение рабов и несовершеннолетних в греческом полисе — у них было определенное преимущество, а именно возможность молчать и получать знания.)
Лучше праздника может быть только его ожидание
Окей, а если поговорить о чем-нибудь приятном? И здесь нет однозначности, поскольку дофаминовая система работает вовсе не как табулятор для перфокарт.
Например, Сапольски описывает такой эксперимент. Мартышку научили нажимать на рычаг — за 10 нажатий она получала изюминку. При каждом нажатии в прилежащем ядре выделялась порция дофамина — таков был нейрологический результат обучения. Но однажды после 10 нажатий мартышке выдали две изюминки! От такого сюрприза выделилось 20 порций дофамина. Эксперимент продолжили и после каждого жима выдавали по две изюминки. Но порций дофамина каждый раз было уже 10 — как на начальной стадии. А потом стали снова выдавать по одной изюминке — уровень дофамина стал снижаться.
«Почему? Да потому, что мы уже в мире привычек, а в нем ничто не радует нас так, как это было в первый раз. <...> Дофаминовый ответ в результате выражается не в абсолютных единицах, а в относительных, поскольку системе приходится сравнивать возможное удовольствие от разных поведенческих следствий. То есть система вынуждена постоянно масштабировать удовольствия, чтобы адекватно реагировать на интенсивность различных стимулов. <...> При повторении стимула ответ становится привычным, и теперь система со всеми своими возможностями обращается к новым стимулам».
То есть дофаминовая система отвечает на стимул двояко. Она реагирует на несоответствие между размером награды и ожиданиями: дай ожидаемое — и дофаминовая система останется на прежнем месте. Но если дать больше или быстрее — она тут же встрепенется и выдаст увеличенную порцию. Если же дать меньше или позже — выброс дофамина снизится.
Но это еще не все — роль дофамина намного интереснее. Если перед вышеописанным экспериментом каждый раз загорается свет в лаборатории, то это будет сигналом для обезьяны: «Ага, все только начинается. Я отлично знаю, как тут все устроено — сейчас я получу свое». Уровень дофамина в этот момент резко подскакивает. Это значит, что дофамин реагирует не столько на саму награду, сколько на ее ожидание.
Роберт Сапольски приводит слова своего приятеля, настрадавшегося от дел сердечных: «Близость — цена, которую приходится платить за ее предвкушение».
Иными словами, речь идет об удовольствии от предвкушения награды при хороших шансах ее получить. Таким образом, понятна природа мотивации или ее отсутствия (как во время депрессии, когда из-за стресса тормозится выделение дофамина). И понятен источник силы воли, которую организует лобная кора. Если приходится выбирать между немедленным удовольствием и отсроченным, сиюминутное желание возбуждает дофаминовые центры в лимбической системе, а обдумывание отложенной награды активирует центры в лобном отделе. Чем больше активация в последнем, тем с большей вероятностью предпочтение будет отдано отложенному удовольствию.
Но человек и тут превзошел всех и вся. Как отмечает автор книги, мы способны откладывать удовольствие на невероятно долгое время.
«Ни одна мартышка не станет целый год ограничивать себя в еде и считать калории, чтобы следующим летом выглядеть сногсшибательно <...>. Ни одна белка не станет с детства работать изо всех сил, чтобы получать в школе отличные отметки, а потом <...> попасть в хороший колледж и институт с перспективой на карьеру и устроенный дом», — резюмирует Роберт Сапольски.