Юлия Яковлева. Укрощение красного коня. М.: Эксмо, 2017
Вторая книга серии «Хранить вечно. Криминальное ретро Юлии Яковлевой» продолжает рассказывать о похождениях следователя угрозыска Василия Зайцева в Ленинграде 1930-х годов. И несколько озадачивает читателя, который ждал продолжения ленинградского детектива с легким флером искусствоведения, леденящего душу разными способами.
Скорее всего, недостатки «Укрощения...», или по крайней мере явное несовпадение с читательскими ожиданиями, обязаны той марафонской дистанции, к которой приготовилась писательница. Очевидно, что следователь Зайцев явился, чтобы остаться с читателем на годы. Очевидно, что поэтому же, дабы не уподобиться Дарье Донцовой, с первых страниц сообщающей, сколько у ее очередного героя детей, собак и денег, Юлия Яковлева поднимает завесу тайны над зайцевской биографией с черепашьей скоростью, обещая превратить ее в отдельную сюжетную линию. Наконец, не очевидно, но не исключено, что неуловимый злодей из первой книги, о котором во второй Зайцев вспоминает не то чтобы каждый день, претендует на роль советского Мориарти. И все это в сумме рисует такую размашистую перспективу, что мобилизованный первой книгой читатель с огорчением расслабляется: резких поворотов не будет.
«Вдруг охотник выбегает» был хорошо сбалансирован на грани романа жанрового и «большого», удачно использовал атмосферу темных советских времен в качестве естественного нуара и сплетал сюжет из двух постепенно пересекающихся интриг. «Укрощение красного коня» уже совсем не нуар, да и детектив такой, что по мере расследования становится не так важно, от чего внезапно погибли на скачках наездник по фамилии Жемчужный и звезда ленинградского ипподрома — конь по кличке Пряник. То есть Зайцев упорно расследует именно это дело, но внимание читателя постоянно рассеивается, а прицел сбивается.
Просветительский пафос Яковлевой, которая в прошлый раз сумела ненавязчиво показать гнетущую атмосферу тридцатых, в этот раз, как бодрый рысак, вырвался вперед фабулы (и да, удержаться от лошадиных метафор, говоря об этой книге, очень сложно). Социальный феномен «бывших», ад коллективизации, политическое поло Буденного и Тухачевского и воспитание будущих советских маршалов на кавалерийских курсах разворачиваются перед читателем как глава неформального учебника истории, в то время как расследование плетется, спотыкаясь о бытовые детали и сюжетные ответвления. Внимательный читатель рискует разоблачить преступника задолго до развязки, и тогда ему останется только наблюдать за другой главной линией — отношениями Зайцева со случайным новым напарником, — занимающей, честно говоря, незаслуженно много места.
Решить, что жанровая неопределенность «Укрощения» — признак литературного новаторства, увы, не получается: автор все-таки явно завис между ретродетективом и популярным историческим романом, и это желание быть шире жанра не пошло на пользу книге. В какую бы сторону сериал ни двинулся дальше, хочется пожелать ему более прямой и ясной дороги. Норовящую излишне разветвиться историю стоит, как говорят садоводы, слегка «прищипнуть», чтобы кустилось и не торчало. Для писательских амбиций это может быть обидным советом, зато читатель станет куда счастливее.
Антон Понизовский. Принц инкогнито. М.: Редакция Елены Шубиной, 2017
А вот от автора «Обращения вслух» вообще вряд ли ждали второго романа. Предыдущий, вышедший в 2013-м, казался амбициозным журналистским экспериментом: увлекательный вербатим, собранный в больнице и на рынке, и несколько вымученная художественная часть — Dostoevsky-trip туристов, застрявших на швейцарском курорте и рассуждающих о русском народе.
Новый роман Понизовского почти ничем не напоминает «Обращение», если не считать вновь двухчастную структуру и ответственный подход к подлинности: на этот раз в целях изучения матчасти автор поработал санитаром в психиатрической клинике. А сюжет такой. В провинциальной психушке служит гордый и незаменимый медбрат Дживан, который мог бы уже стать главным врачом, если бы жизнь позволила ему получить высшее образование. В подответственном Дживану учреждении начинаются поджоги. Точнее, кто-то явно хочет спалить клинику или напугать персонал, оставляя подпалины на разных поверхностях. Пиромана необходимо вычислить и изловить, но это не так уж просто в заведении, населенном, по выражению Дживана, «мизераблями» — от запойных алкоголиков со склонностью к суициду до болтливых шизофреников, мыслящих себя академиками. Параллельно психиатрическо-детективной линии разворачивается как будто бы авантюрно-исторический сюжет, а на самом деле — насыщенный цветами, звуками и запахами восхитительный бред кого-то из героев «реальной» части романа. В его основе — путешествие царских матросов на броненосце «Цесаревич» в Испанию, где вот-вот должна состояться коронация испанского принца, много лет скрывавшегося от вражеского ордена.
«Принца инкогнито» трудно не сравнить с прошлогодним романом Анны Козловой «F20». Здесь тоже в конце концов главным оказывается вопрос о границе нормальности и безумия, хотя и решенный в другом стиле. Бред сумасшедшего — мир, параллельный условно нормальному, матрица, к которой вольно или невольно может подключиться любой, да так там и остаться. Одно обидно: при всей барочности «безумной» части, Понизовский на удивление быстро сворачивает свою историю, как только интрига с поджигателем раскрывается, и как будто бы сводит ее суть к сентенции типа «деточка, все мы немного лошади». При этом в финале у читателя остается столько простора для интерпретации, что было бы не жалко поделиться этой опцией с автором. Тот редкий случай, когда еще сотня страниц тексту бы совсем не помешала.
Ксения Букша. Рамка. М.: Редакция Елены Шубиной, 2017
Свежий роман Ксении Букши — гибрид политической сатиры, остроту которой издатель сильно преувеличивает, и лирического переживания по многим вопросам разом; текст даже написан в столбик, потому что тяготеет скорее к поэме. Правда, на гоголевскую мощь рассчитывать не приходится.
Действие происходит в неопределенно недалеком будущем: память о белых ленточках еще свежа, но в стране уже есть управление нормализации, которое втыкает соотечественникам в головы нормализующие чипы; функциональные, вежливые и дешевые в производстве полицейские; а еще «позитивка» — успокаивающая галлюцинация, запускающаяся каждый вечер в мозгу любого гражданина для стабилизации его психики и лояльности к власти. В день коронации царя тысячи любопытных граждан стекаются в Островки, где случится церемония. В целях безопасности все они, разумеется, должны пройти через рамку контроля. Десять человек на рамке «пищат», и их аккуратно провожают в келью монастыря, где им предстоит просидеть сутки, пока мероприятие государственной важности не закончится. Среди жертв рамки — мать полутора десятков приемных детей; предприниматель южного происхождения; абсолютно нормальный человек; бывший разработчик нормализующих чипов, фанатеющий от своего дела; женщина, которая мечтает родить ребенка от царя; многократно битый оппозиционный журналист; француз, социализирующий детей с синдромом Дауна; женщина, которая умеет разговаривать с собаками; изобретательная тамада; бродяга, предсказывающий будущее. Каждый из них оказался на Островках по своей причине, каждый — хранитель серьезной психологической травмы, обиды или мучительной вины, каждый, разумеется, рассказывает свою историю товарищам по заключению.
Логично предположить, что в такого рода камерной драме локомотивом сюжета будет групповая динамика: неизбежные конфликты, эмоциональные качели и раскрытие страшных тайн. Но по большому счету ничего подобного с героями не происходит. Когда запас странных историй заканчивается, а вялое взаимодействие друг с другом и с охраной исчерпывается небогатым репертуаром мелких придирок, действие перемещается в область многозначительных сновидений. И тут уж ему совсем труба. Если вспомнить предыдущую книжку Ксении Букши, «Завод „Свобода”», которая изобретательно выводила жанр производственного романа на предельный уровень абстракции, провоцирующей рефлексию постсоветского читателя, то «Рамка», напротив, само по себе очень рефлексивное и потому малопродуктивное чтение. Лирическую медитацию на тему «система полетела у тебя на глазах, а ты остался таким же, как и был» можно прочесть как манифест бессмысленности и беспощадности каких бы то ни было ментальных отношений с государством. Но даже если эту небесполезную мысль автор и имел в виду, то текст настолько совпадает с ней по настроению, что вопрос «зачем я это прочитал» остается после прочтения самым настойчивым.