F20 — код диагноза «шизофрения». Нарушение мыслительных процессов, расстройство восприятия и эмоциональных реакций, галлюцинации и бред, социальная дисфункция — болезнь, которую не лечат. Анютик переживает два первых психоза еще до того, как ей исполняется 11, и во второй раз выходит из «дурки» со справкой. Юля замечает у себя болезнь чуть позже и старается ее скрывать. Вместе сестры сидят на нейролептиках, слышат голоса и берегут друг друга от срывов. Суровая бабушка-врач, психологически нестабильная мама и ее бойфренд-шизофреник, наверное, хотели бы помочь девочкам, но их уже так разочаровала собственная жизнь, что они могут только жалеть себя. К несчастливому семейству добавляются старшеклассник Марек со склонностью к саморазрушению, безумный пес Лютер, мертвый сосед Сергей и еще пара-тройка второстепенных неудачников разного возраста. Всеобщий депрессивный ад был бы невыносим, не будь это роман Анны Козловой, которая умудряется рассказывать историю массового помешательства с парадоксально жизнеутверждающим цинизмом.
Анна Козлова — писательница и сценаристка. Самый известный ее проект на сегодня — сериал Валерии Гай-Германики «Краткий курс счастливой жизни», который должен был стать нашим ответом «Сексу в большом городе», а оказался, по выражению кинокритика Василия Корецкого, «человеконенавистническим рассказом о городской пульпе». Не будучи широко известной (хотя лет десять назад Козлову преждевременно называли в числе самых ярких дебютов нового тысячелетия), писательница успела создать себе имидж прямолинейной, бескомпромиссной и острой на язык. «Я не понимаю, как можно сказать „очень плохо”, когда происходит „******”. Это будет нечестно», — говорила Козлова в одном из интервью. В этом смысле «F20» действительно очень честный роман.
Его можно читать как историю болезни, но, как водится в произведениях с сумасшедшим главным героем, болезни не отдельного человека, а общества. Шизофрения доброй половины персонажей романа вводится в качестве контрастной жидкости, помогающей увидеть устройство среды. Разница между «нормальными» и «ненормальными» действующими лицами — всего лишь условность. Кому выдали справку, а кому нет, не имеет ни малейшего значения. Юля и Анютик оказываются в разных микросоциумах (от школы до дачного поселка, населенного престарелыми актрисами, которые питаются коньячным спиртом и лимонными кружочками) и в каждом сталкиваются со своей «клиникой», к которой нужно приспосабливаться. «Может быть, я и не вижу связей в жизни, но только потому, что их нет», — говорит Анютик. «Притворяйся нормальной — это все, что ты можешь сделать. Как и я», — советует она сестре.
Разницы между миром взрослых и детей тоже нет. Козлова демонстрирует это в остроумно точном эпизоде, когда родители Юли и Марека собираются за одним столом, чтобы обсудить проблемы своих трудных подростков. «Что же это такое?! — мама раскачивалась на стуле с рюмкой водки в руке. — Наши дети курят, пьют, занимаются сексом! Как мы могли это допустить?! Что мы сделали не так?» Таких ловко подмеченных достоверных картинок в романе много, и уже это делает его достойным прочтения.
Разговор о сексе без обиняков, за который в свое время Козлову и Германику порицали зрители (дескать, их героини не интересуются больше ничем — хоть бы книжку почитали), приобретает в этом тексте новое значение и становится еще одним его достоинством. Говорить об этом по-русски, как известно, не умеет почти никто. Тем ценнее, что решительной Козловой удается не только «поднимать тему», но и выводить ее на новый уровень осмысления. Секс как инструмент социального нормирования — мощное оружие, которое в России то и дело разрушительно палит по непредсказуемым мишеням. И, возможно, благодаря общественному контексту он работает убедительной иллюстрацией тезиса, что норма — это иллюзия. В «F20» сексуальные отношения между подростками или стариками возникают как странная и болезненная альтернатива любви, близости, пониманию, потребность в которых неизменно натыкается на пустоту. Если «нормальные» персонажи цепляются за само понятие нормы, требуют от мира соответствия своим ожиданиям и трагически разочаровываются, то «безумцы» смиряются с собственной социальной бесперспективностью, нарушают границы, в которых им заведомо нет места, и в итоге находят хоть какие-то жизненные решения.
Потенциально огромные и острые открытия Козлова упаковывает в небольшую историю, которую поверхностно можно прочитать как мизантропическую. Здесь все так или иначе больны, смешны, нелепы, жалки, неприятны и виноваты, хотя на общем фоне одни все-таки оказываются лучше других. Однако в этой мизантропии, прямоте и злой иронии, над которой смеешься, а потом стыдливо спохватываешься (как можно!), звучат неожиданно нежная интонация и даже — опять-таки прямолинейная — сентиментальность. В конечном итоге все это — разговор о любви, которой убийственно не хватает людям, единственном лекарстве от «*******».