Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Джон Гай. Англия Тюдоров: полная история эпохи от Генриха VII до Елизаветы I. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2023. Перевод с английского Ольги Строгановой. Содержание
Французский историк Поль Вен в книге «Как пишут историю» высказал мысль, способную удивить человека, далекого от специфики исторических наук: «нет Истории, есть истории». Действительно, чтобы написать историю чего бы то ни было, надо не просто собрать какие-то факты из прошлого, но еще и отобрать необходимые. И если я пишу про битву при Ватерлоо с точки зрения военной истории, то мне важна расстановка полков на поле боя, а что в тот день надел на себя герцог Веллингтон, для меня маловажная деталь. Но если я пишу про ту же битву в рамках истории костюма, то ситуация сложится ровно обратная. А если меня интересует политическая история Европы, то я цитирую слова Герцена о картине, изображающей встречу Блюхера и Веллингтона на поле битвы: «Они только что своротили историю с большой дороги по ступицу в грязь, — в такую грязь, из которой ее в полвека не вытащат». А если я вдруг историк кинематографа — то меня в первую очередь привлечет факт экранизации событий под Ватерлоо совместными усилиями Сергея Бондарчука и Дино де Лаурентиса. И так далее.
Долгое время история Европы (и не только) писалась как политическая история, как история войн и договоров, королей и министров, полководцев и дипломатов. Агентами исторического процесса, как и в реалистической теории международных отношений, были «солдат и дипломат». Немного особняком стояла церковная история, но и она понималась как история глав религиозных структур, лидеров учений, решений органов церковного управления. Ситуацию в известной степени изменило появление марксистской историографии, а затем и школы «Анналов», после чего объектами историописания стали идеи, социальные группы, профессии, особенности тела, эмоции, цвета, быт, гендеры, идентичности — то есть практически все сферы человеческого существования. Микроистория, экоистория, историческая антропология — все эти (и многие другие) способы написания истории завоевали себе место в спектре того комплекса знаний, который называют современной исторической наукой.
Казалось, что старый (или, если более уважительно, классический) подход ушел в тень. Тем не менее интерес к событийной политической истории сохранился, причем не только в научной среде, но и в массовой культуре. Дворцовые интриги, переломные сражения, «великие» люди — все это было и остается плотью и кровью сюжетов романов, поэм, фильмов, картин, а с недавнего времени и компьютерных игр, которые привлекают огромное количество людей.
Поэтому возвращения политической истории в область актуального историописания не пришлось долго ждать, и уже на рубеже 1960–1970-х годов стали выходить многочисленные работы ревизионистского или неоисторического направления, в которых факты отбирались и тексты писались с точки зрения истории власти и с учетом нового инструментария — от теорий администрирования до фукодианства.
В этом направлении строил свои исследования и Джон Гай — ученик одного из ведущих специалистов по институциональной истории Джеффри Элтона, в дальнейшем вступивший, в составе команды оксфордских историков с Дэвидом Старки во главе, в заочный спор со своим учителем*См. книгу Элтона «Тюдоровская революция в управлении» (Elton G.R. The Tudor Revolution in Government. Cambridge UP, 1967) и коллективную монографию «Переосмысление революции» (Revolution reassessed. Oxford UP, 1986). В последней Старки был соавтором и соредактором, Гай — еще одним соавтором.. Объектом спора была так называемая тюдоровская революция в управлении — концепция, связывавшая кардинальную перестройку государственного аппарата при Генрихе VIII с деятельностью королевских секретарей, прежде всего Томаса Кромвеля. В новой книге этому вопросу посвящена почти целая глава, причем Гай находит некую срединную линию между позициями Элтона и Старки: революция в управлении, считает он, все-таки была, но надо говорить не о резком переломе, а о растянутом во времени процессе, занявшем почти столетие, то есть, по сути, все правление Тюдоров.
По сравнению со своими ранними текстами, Гай несколько меняет угол зрения на «тюдоровскую революцию». В «Англии Тюдоров» акцент смещается с институциональной истории на историю неформальных связей, в область социологии и антропологии власти. И в этом смысле революция Тюдоров заключается в переходе от системы залогов и иных мер манипулирования провинциальными элитами, к которым прибегал Генрих VII, к контролю над ними с помощью раздачи придворных должностей и повышения привлекательности двора как центра распределения королевского патроната. По словам Гая, когда в 1549 году разразился конфликт между герцогом Сомерсетом и графом Уориком и возникла ситуация «наиболее острого противостояния в борьбе за власть со времен Войны роз», именно эта система управления позволила избежать новой гражданской войны. Завершающим же этапом подчинения элиты власти монарха, не обладавшего ни развитой бюрократической системой, ни полицейскими силами, стало подавление бунта графа Эссекса в 1601 году. Здесь Гай отмечает роль элементов формального контроля, например становление регулярной системы лейтенантств. Так, у Эссекса, одного из лордов-лейтенантов, не оказалось ни одного союзника среди других лордов-лейтенантов, и, хотя многие их заместители сочувствовали ему, они не обладали правом созывать ополчение графств без санкции своего начальника.
Институциональный аспект «тюдоровской революции» Гай теперь в большей степени связывает с Тайным советом, нежели с деятельностью Томаса Кромвеля лично или даже всех секретарей вместе взятых. В этом, пожалуй, главная особенность его монографии — история тюдоровской Англии в значительной степени оказывается историей становления и укрепления Тайного совета. В каком-то смысле именно Англия времен ренессансной монархии и раннего абсолютизма может быть названа «страной советов» (Большого, Тайного, региональных) — впрочем, такая шутка будет понятна только отечественной аудитории.
Именно история органов центрального администрирования, то есть в первую очередь Тайного совета и Личной палаты короля, становится тем стержнем, на который Гай нанизывает остальные исторические факты (можно было бы добавить: «и личности», но тогда возникнет исторически вредная ассоциация или с Владом Цепешем, или с Иваном Грозным — точнее, с популярными мифами о них). Логика каждой части его работы выстраивается по схеме: органы центрального управления — королевские финансы и налоговая политика — внешняя политика — социальные и культурные аспекты. Я специально не написал «каждой главы», поскольку разным Тюдорам тут повезло по-разному. Генриху VII досталась одна глава — третья (и по кусочку первой и второй, описывающих ситуацию в Англии конца Войны роз), его сыну, Генриху VIII, — три главы с небольшим, «малым Тюдорам», Эдуарду VI и Марии I, — две, а Елизавете — практически половина книги (главы с 9-й по 16-ю). Пожалуй, наиболее интересно и показательно то, как Гай поделил две главы, рассказывающие о традиционно выпадающих из поля зрения массового читателя и зрителя (и даже иногда профессиональных историков) Эдуарда и Марии. Вполне логично (и в соответствии с традицией) было бы уделить одну главу единственному законному (не забудем о Генри Фицрое) сыну Генриха VIII, а вторую — его старшей мятежной дочери. Такой подход был бы оправдан и с точки зрения персональной монархии, и с точки зрения религиозной борьбы (становления англиканства как ветви протестантизма при Эдуарде и попытки католической реставрации при Марии), и с точки зрения гендерной — между братом и сестрой пролег рубеж, разделивший мужское царствование и последующую полувековую историю женского правления.
Здесь как раз и дает о себе знать тот принцип отбора фактов и выстраивания материала, о котором я говорил выше. Гай, которого интересует только логика администрирования, делит период «малых Тюдоров» по-своему. Первый этап — это 1541–1549 годы, то есть конец правления Генриха VIII, когда после падения Томаса Кромвеля страной управлял коллегиальный совет с ядром примерно из 9 человек, сохранивший свое положение и в начале правления Эдуарда VI — с учетом регентства герцога Сомерсета. Второй — 1549–1558 годы, когда состав совета стал «подвижным» — теперь присутствие на заседаниях определялось кругом обсуждаемых вопросов, а количество более или менее регулярных его членов стало крайне невелико (из советников Марии I только четверо присутствовали на 60% заседаний). Поэтому даже бурные перипетии религиозной борьбы и становления англиканства историк подчиняет логике изменений в деятельности совета. Так, последовательный протестант и переводчик Библии на английский язык Уильям Тиндейл для Гая — в первую очередь автор трактатов, приведших к падению администрации кардинала Томаса Уолси, а самый, пожалуй, значительный персонаж ранней английской Реформации, Томас Кранмер, — прежде всего человек, обладавший огромным авторитетом в совете, через которого выстраивал свое влияние лорд-протектор герцог Нортумберленд.
В книге Гая довольно много цифр — статистики, денежных сумм, процентов и всего прочего, что многим читателям, убежденным в несовместимости гуманитарного знания и математики, может показаться скучным. Но если вспомнить мысль из Principia Mathematica Бертрана Рассела и Альфреда Уайтхеда о том, что «математика — это область гуманитарного знания, изучающего множества», то любовь Гая к цифрам не покажется столь уж неуместной. К тому же цифры обладают убедительностью, позволяющей Гаю заняться одним из своих любимых дел — развенчанием популярных мифов о тюдоровской эпохе.
Таких «мифоборческих» фрагментов в книге много. Например, популярное мнение о том, что Генрих VII, захватив корону в бою, развернул настоящий террор в отношении додинастической знати, опровергается следующими фактами: 87% указов, объявляющих вне закона знатных лиц, были впоследствии отменены (йоменам повезло меньше — в их случае отмена составила лишь 50%). Также цифры не оставляют камня на камне от мифа, раскрученного Фрэнсисом Бэконом и распространенного даже в научных работах, будто Генрих VII оставил сыну набитые золотом сундуки, а любитель пиров, развлечений, игр и женщин (а также войны) Генрих VIII все промотал. На самом деле золото в сундуках копилось благодаря специфичной системе управления финансами, когда наличные деньги попадали не в Казначейство, а в Личную палату короля — перед нами картина, скорее рисующая богатого монарха при пустой государственной казне. В книге развенчивается и крайне распространенный миф об огораживаниях и «овцах, поедающих людей». Гай убедительно демонстрирует, что в условиях роста цен на продукты питания огораживания были не следствием сдвига сельскохозяйственных работ от производства еды на производство шерсти, а итогом укрупнения ферм и изменения условий арендных договоров. Вишенкой на торте оказывается эпизод, произошедший в 1527 году: Томас Мор, автор цитаты об «овцах-антропофагах», был вызван в совет по поводу нарушения акта, запрещавшего огораживания, и там автор «Утопии» вынужден был оправдываться, что уже вернул огороженные земли в сельскохозяйственный оборот и восстановил строения.
В духе подхода, ставшего популярным после выхода работы Николаса Хеншелла «Миф абсолютизма», Гай не сосредотачивает излишне много внимания на элементах будущего развития, чтобы избежать «пророчеств о прошлом» (о соблазнительности подобной практики для историков писал знаменитый французский историк Марк Блок), а также не злоупотребляет рассуждениями о становлении в тюдоровской Англии «национального духа», «английскости» и «инсулярности», крайне популярных в рамках националистической вигской историографии. Гораздо охотнее он обращается к архаическим, восходящим еще к временам Иоанна Безземельного и Ричарда II структурам и практикам, а также к явлениям, общим для ренессансных и ранних абсолютистских монархий того времени, прежде всего — Франции.
Впрочем, мифов о ренессансной Англии много, и с другими подробностями мифоборческого похода Джона Гая читатели смогут ознакомиться самостоятельно. Это подводит нас к главному вопросу — о месте его книги в историографии эпохи. Огромный объем знаний, накопленных историками, привел к детализации исследований (в частности, вырос интерес к микроистории). С одной стороны, это позволило поставить под сомнение многие казавшиеся незыблемыми истины и по-новому раскрыть исторические феномены. С другой — зачастую ученые начали изучать не то что отдельные деревья, а ветки, листья и жучков, за которыми окончательно скрылся невидимый отныне лес. А это, в свою очередь, отвратило от исторических работ массового читателя.
В английской литературе есть почтенная традиция популяризации истории — прежде всего можно назвать работы Джона Норвича и Яна Мортимера. Книга Джона Гая находится где-то посередине между специализированными научными исследованиями и популярными книгами названных авторов. В ней не так много обращений к художественным произведениям (хотя иногда мелькают цитаты из Шекспира), практически нет исторической психологии, часто раздражающей историков-профессионалов (откуда мы можем знать, что подумал или почувствовал тот или иной давно скончавшийся человек?), — словом, приемов, позволяющих «приблизить» исторических деятелей к читателю. Но при этом Гай дает живые характеристики основным участникам исторических событий; подчеркивает, что исследование установившейся к началу XVI века персональной ренессансной монархии неизбежно требует анализа этих персоналий; старается показать идеи, которые служили контекстом и определяли поступки основных участников событий: например, увлечение Генриха VIII спортом и войной не только и не столько свидетельствовало о его личных наклонностях, сколько отражало общее представление о том, что ренессансный монарх должен демонстрировать свою доблесть.
Двадцать шесть лет назад, когда я учился на первом курсе, мое знакомство с тюдоровской Англией начиналось с одного из текстов Джона Гая. И «Англия Тюдоров», в известной степени ставшая «суммой» его работ (разумеется, мы надеемся, что он еще порадует нас новыми книгами), — хорошее чтение, позволяющее не только получить широкие сведения о предмете, но и развить свои знания в сторону большей детализации, а также окинуть свежим взглядом популярные художественные произведения, фильмы и сериалы.