Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Николь Краусс. Быть мужчиной. М.: Книжники, 2023. Перевод с английского Марины Синельниковой. Содержание
1
Во второй половине ХХ века еврейские интеллектуалы часто упрекали Сола Беллоу (потомка русских евреев) за то, что он не слишком еврейский писатель (даже по сравнению с Филипом Ротом, не говоря уже о Бернарде Маламуде, Синтии Озик или Исааке Башевисе-Зингере). Одна журналистка как-то спросила Беллоу: почему вы, такой известный писатель, нобелевский лауреат, ничего не писали о страданиях евреев в Палестине и Европе в 1930–1940-е годы? Беллоу ответил: «Америка не была для нас очередной страной. Она была целым миром».
Журналистка не подозревала, что в это время Беллоу работал над повестью «Соприкосновение с Белларозой» (1989), посвященной отношению американских евреев к Холокосту. В основе этой повести лежит реальная история о том, как в годы Второй мировой американский импресарио и шоумен еврейского происхождения Билли Роуз спас от гибели сотни еврейских беженцев из Европы. Правда, Роуз принципиально не встречался ни с кем из них, несмотря на то, что многие мечтали выразить ему благодарность или хотя бы пожать руку. Одним из них был Гарри Фонштейн. Спустя более сорока лет ему наконец удалось встретиться с Роузом в Иерусалиме, но Роуз не проявил никакого уважения к человеку, которого он спас. Фонштейн пережил потрясение, осознав, что Роуз спасал европейских евреев не из благородных побуждений. Он занимался этим, потому что это было часть шоу, и все, что он делал для Израиля, было продолжением этого шоу.
Сол Беллоу делает неутешительный вывод: американские евреи не хотели признаваться себе в страданиях евреев в Европе или Палестине. Они помогали им — помогали неоценимо, — но не осознавали до конца, через что тем пришлось пройти, что пришлось им пережить. Американского в них оказалось больше, чем еврейского. Именно по этой причине Беллоу ответил журналистке: «Америка не была для нас очередной страной. Она была целым миром».
2
Я часто вспоминал эти слова Беллоу, когда читал сборник рассказов «Быть мужчиной» современной американской писательницы Николь Краусс.
Почти все рассказы сборника посвящены американцам еврейского происхождения: светским мужчинам и женщинам, юношам и девушкам. Они образованны, талантливы, живут в достатке и благополучии. Правда, от героев Беллоу эти люди отличаются тем, что Америка так и не стала для них целым миром. Не стал для них домом и Израиль. Да, у них есть квартиры — в Нью-Йорке или в Тель-Авиве, — но чувства дома, безопасного места, где ничего не угрожает их существованию, у них нет. По мнению Краусс, причина этого — в кризисе идентичности. Гарри Фонштейн был цельной личностью и не сомневался в том, кто он и откуда. И Билли Роуз не ставил под сомнение то, что он американец, потому что Америка подарила ему все. Но для героев Николь Краусс идентичность снова стала проблемой — проблемой экзистенциальной.
В рассказе «Швейцария» современная еврейская семья не может найти дом. Сначала она пробует жить в США, но у нее ничего не выходит. «Даже в Америке, — вспоминает рассказчица, — мы оставались европейскими евреями, то есть всегда помнили об ужасах прошлого и о том, что это может повториться». Затем семья переезжает в Швейцарию, надеясь хотя бы в столь благополучной и безопасной стране избавиться от постоянных денежных, жилищных и семейных проблем. Но это, конечно, не более чем иллюзия. Они все равно сталкиваются с насилием.
В «Зусе на крыше» пожилой профессор Бродман, интеллектуал и человек светских взглядов, переживает клиническую смерть. Очнувшись, он с горечью осознает, что не испытывал радости от жизни на земле, а виной тому — ветхозаветное чувство долга. «И не только его жизнь, но жизнь его народа — три тысячи лет опасного копания в воспоминаниях, почитания страданий и ожидания». Тогда же ему становится известно, что, пока он был «мертв», родился его единственный внук. Правда, дочь профессора хочет воспитать малыша в согласии с заветами Торы и Талмуда. Бродман протестует, боясь, что внук повторит его трагическую судьбу. «Сколько мы еще будем продолжать разыгрывать этот спектакль? — спросил он. — Мы больше не рабы в Египте. Больше того, мы никогда и не были рабами в Египте». В день, когда малыша должны обрезать, старик крадет его и сбегает с ним на крышу.
Кризис национальной идентичности провоцирует кризис семейный. Герои Краусс чтут традиции, уважают родителей, дорожат тем, что у них большая семья, что в Израиле у них есть дом или родственники, — и в то же время это очень одинокие и несчастные люди, пережившие развод.
В рассказе «Конец дней» мы смотрим на мир глазами девочки-подростка Ноа. Ее либеральные родители недавно развелись по взаимному согласию, отец уехал в Израиль заниматься археологическими раскопками, мать — в Европу, ухаживать за больной бабушкой. А Ноа осталась одна в семейном доме в американской глубинке. На город надвигаются лесные пожары, но Ноа назло родителям отказывается уезжать.
В рассказе «Муж» мы знакомимся с историей разведенной женщины и мамы двух детей, которая приезжает из США в Израиль. Сначала она навещает овдовевшую мать, которая, к удивлению дочери, нашла нового партнера и приютила его в семейной квартире. Затем она наносит визит брату-гею, который вместе со своим партнером обзавелся ребенком, которого вынашивала в Непале суррогатная мать. Но никто из членов семьи не может быть уверен в будущем, потому что смерть, как писал Чезаре Павезе, неусыпно сопровождает нас с утра и до ночи.
Семейный кризис провоцирует кризис гендерный. Каково сегодня быть женщиной или мужчиной, каково это вообще — быть кем-то, кто хочет равных отношений, построенных на уважении, а не на власти и подчинении?
В «Будущих катастрофах» молодая девушка находится в отношениях с мужчиной сильно старше ее и вскоре осознает, что она не принадлежит себе рядом с ним, что она должна бросить его, — правда, понимание это приходит к ней с опозданием.
В финальном рассказе сборника, «Быть мужчиной», главная героиня рефлексирует над ролью мужчин в ее жизни. Она вспоминает всех, кто как-то повлиял на ее судьбу: отца с чертами ветхозаветных пророков; немецкого любовника-боксера, читавшего по ночам «Отче наш»; лучшего друга из Тель-Авива, который разрушил свой брак, согласившись на открытые отношения; своих сыновей, которые скоро вырастут и покинут мать.
Герои Краусс копят в своих душах сомнения в идентичности — национальной, семейной, гендерной, — словом, взваливают на себя все проблемы современного мира. Естественно, следствием этого становится глубокий экзистенциальный кризис. Проще говоря, их настигает депрессия.
3
Дэвид Фостер Уоллес признавался в интервью, что настоящей литературой считает ту, в которой можно услышать загадочный щелчок. Этот щелчок раздается каждый раз, когда писатели достигают пугающе точного описания реальности. Федор Достоевский называл это «поймать зайца за задние ноги». Джеймс Джойс — эпифанией, зримым или слышимым проявлением мистической силы. Марсель Пруст — впечатлениями, которые нельзя упускать. А Винфрид Зебальд — головокружением.
Загадочные щелчки можно услышать и в рассказах Николь Краусс.
В рассказе «Я сплю, но сердце мое бодрствует» главная героиня получает в наследство квартиру своего отца, профессора права из Тель-Авива. Она приезжает в его израильский дом и впервые осознает, как далеки они были друг от друга: «Посреди его гостиной я вдруг почувствовала боль, как будто меня предали». Затем в рассказе возникает новый персонаж — неизвестный мужчина, который представляется другом отца и почему-то живет в его доме. Главная героиня старается прогнать незнакомца, часто спорит с ним, убеждает, что он не должен жить здесь, и даже преследует его, когда тот ненадолго покидает квартиру. Но чем дольше она борется с присутствием незнакомца у себя дома, тем необычнее становятся его поступки, а ее переживания — глубже. В финале рассказа, идя на кухню, она замечает этого мужчину на полу: он свернулся клубочком, подтянув колени к животу, и спит сном младенца. Она задается вопросом, сколько это еще будет тянуться. В глубине души она сразу понимает: очень долго. Ей придется привыкнуть перешагивать через этого незнакомца по пути на кухню, «потому что так люди обычно и живут, небрежно перешагивая через подобные вещи, пока они не перестают нам мешать и не удается совсем о них забыть». Говоря иначе, иного пути примирения с утратой тех, кто был нам близок — будь то наши родители, мужья и жены или даже дети, — просто нет. Рано или поздно мы привыкаем к их смерти, «перешагивая» через них.
Иногда щелчки можно услышать не в метафорическом образе незнакомца, а в одном предложении-озарении. Так, в рассказе «В саду» мы знакомимся с биографией молодого садовника, который становится ассистентом всемирно известного ландшафтного дизайнера. Они живут в вымышленной латиноамериканской стране, которой правят очередные генералы-диктаторы. Время от времени ландшафтный дизайнер помогает генералам скрывать следы террора. Садовник знает об этом, но продолжает работать на него. Проходят месяцы, годы, диктаторы арестованы и брошены в тюрьму, а ландшафтный дизайнер по-прежнему на свободе. Однажды он и его садовник едут в путешествие по Италии, и садовник поднимается на крышу миланского собора, чтобы помахать уже постаревшему начальнику, который сидит внизу и пьет кофе. «Он снова помахал, и я тоже еще раз помахал. Он продолжал махать, будто по инерции. Как долго это еще будет тянуться, подумал я. А потом я осознал, что обдумываю, не уйти ли от него — оставить его в одиночестве со всеми призраками и демонами и начать жизнь заново где-нибудь еще. Для меня все еще возможно, дверь открыта». Но затем садовник спускается с крыши собора обратно к начальнику и узнает, что тот не махал ему в ответ, а прятал глаза от слепящего солнца. Садовник так и не уйдет от него. Дверь закрыта.
В другом рассказе, «Увидеть Эршади», молодая танцовщица во время очередного наплыва депрессии смотрит фильм «Вкус вишни» иранского режиссера Аббаса Киаростами. Главную роль в фильме исполняет актер Хомаюн Эршади, и героиня осознает, что «его лицо что-то со мной сделало». Однажды ей кажется, что она видит на улице реального Эршади, и бежит к нему, сама не понимая, что делает. Но он исчезает, и она остается в неведении, что это было — реальность или видение. Она переживает странное мгновение и понимает, что ее тяга к Эршади была своего рода любовью, а точнее — знаком, под которым она влюблялась и будет влюбляться: «Может, это прозвучит дико, но в тот момент мне казалось, что я могу спасти Эршади». Щелчок.
4
Щелчки в рассказах Краусс означают, что главный герой или вот-вот преодолеет кризис, или останется в его власти. Он/она либо переживут утрату отца, либо будут спотыкаться о чье-то тело на полу; либо расстанутся с человеком, которого на самом деле презирают, либо так и останутся у него в подчинении; либо разгадают суть загадочного образа Эршади, либо так и будут влюбляться в одних и тех же мужчин.
Здесь надо обратить внимание на название сборника. Перевод «Быть мужчиной» — правильный, хотя главные герои книги, конечно, не мужчины, а люди в целом. Английское «To Be a Man» можно перевести как «Быть человеком», и я рискну предположить, что́ имела в виду Краусс: быть человеком можно только тогда, когда мы проявляем мужество — не в гендерно-половом ракурсе, а в значении смелости, готовности пойти на риск. Экзистенциальное, что ли, мужество. Готовность самостоятельно решать свою судьбу, а не плыть по течению, оправдывая свои поступки тем, что тебе не оставили выбора. Краусс описывает именно этот роковой щелчок, когда ее герои впервые осознают, что они могут принять поворотное решение, могут выйти из депрессии. Или, говоря иначе, обрести надежду.
К слову, о надежде. В одном из рассказов Краусс упоминает старую песню «Хад Гадья», которую евреи часто поют во время Песаха. Песня посвящена мужчине, купившему за два зузима козлика; но затем козлика скушала кошка; затем кошку укусила собака; затем собаку ударила палка; затем палку съел пожар; затем пожар погасила вода; затем воду выпил бык; затем быка зарезал мясник; затем мясника убил ангел смерти; затем ангела смерти уничтожил Бог.
Возможно, эта старая песня лучше любой рецензии описывает, каким знанием Николь Краусс поделилась с читателями своей книги.