Ольга Токарчук. Диковинные истории. М.: Эксмо, 2019. Перевод с польского Ирины Адельгейм
Хотя самый известный роман Ольги Токарчук «Бегуны» выходил на русском еще в 2010-м, внимание на нее закономерно обратили после вручения польской писательнице Международной букеровской премии. Ну, хоть на что-то эти премии еще годны. Токарчук наблюдает за человеком в мерцающем, нестабильном мире. Ее герои постоянно оказываются вытеснены из жизни в другое тревожное пространство. Поэтому ее любимым сюжетом становится путешествие — так и «Бегуны» на самом деле не совсем роман, а сто с лишним историй странствий, подсмотренных в странствиях рассказчицы-наблюдательницы. «Диковинные истории» тоже объединяет тема «чужака в чужой стране», при этом, для того чтобы пережить этот сюжет, иногда необязательно покидать пределы собственной спальни: так, герой рассказа «Пассажир», открывающего сборник, все детство боится некой фигуры, возникающей в темноте у окна, — а потом вырастает и узнает эту фигуру в своем собственном отражении.
Но чтобы услышать чужие истории, тоже надо двигаться в пространстве: героиня едет исследовательницей в Цюрих, где встречает монахиню, которая рассказывает ей, как отправлялась в Индию в поисках последней праведницы и как ее поразил «мир механический, биологический, словно муравейник, организованный по определенным правилам, бессмысленным и непоследовательным». Шотландский ботаник едет из Парижа к польскому королю и вместе с ним совершает путешествие по разоренной Польше XVII века: с одной стороны грозят шведы, с другой — москали. А в лесу живет что-то загадочное, перед которым и короли, и крестьяне — ничто. Записывая свое путешествие уже из «центра мира», откуда, по его определению, все кажется исполненным смысла и гармоничным, рассказчик сетует, что «периферия мира всегда оставляет на нас печать загадочного бессилия».
Если у рассказов Токарчук и есть общая цель, единое заданное направление, то она именно в том, чтобы погрузиться в бессилие, испытать его как новый, необходимый и даже в чем-то спасительный опыт. А еще объединяющий — потому что у Токарчук его испытывают граждане любых стран, государств, прошлого и будущего. И, кажется, единственная совершенно безвыходная и трагическая история случается в неназванной, но легко определяемой по вторичным признаком Москве, где заезжий, как всегда, герой, профессор, пытается оказать помощь избитой бездомной женщине в метро и сам в итоге попадает в передрягу. «Диковинные рассказы» впервые вышли в 2004-м — удивительно, насколько с тех пор ничего не изменилось.
Уильям Мелвин Келли. Другой барабанщик. М.: Эксмо, 2019. Перевод с английского Олега Алякринского
Когда в начале 2018-го года был переиздан, 56 лет спустя выхода, роман афроамериканского писателя Уильяма Мелвина Келли «Другой барабанщик», он произвел на читателей настоящий «Эффект «Стоунера»: это когда старая книжка оказывается точнее и актуальнее многих новых книжек. На фоне современных беспомощных книг о расовой сегрегации вдруг оказывается, что можно было о том же писать легко, изобретательно и даже с некоторой стилистической игрой. Примечательно, что на русском языке текст Келли выходит почти одновременно с переводом романа Колсона Уайтхеда «Подземная железная дорога», где хорошую идею затопили реками крови до такой степени, что «Дороге» просто пришлось дать Пулитцеровскую премию. Уайтхед — выпускник Гарварда, обитатель бруклинского Форт Грина и биографии, благополучнее которой некуда, пишет о том, как мечтавших о свободе негров били, насиловали и убивали, убивали, а потом еще и всех, кто им помогал, убивали тоже. Келли за полвека до этого придумал роман о сложности, которой современному прямолинейному миру так сильно не хватает.
Уильям Мелвин Келли в Париже, 1968 год. Фотограф: Анри Картье-Брессон
Итак, 1957 год, вымышленный штат на глубоком Юге США, откуда исходят все негры, а за их исходом наблюдают с крыльца местные белые, безуспешно пытаясь разгадать, что и зачем, собственно, происходит. Начинается все с того, как к Такеру Калибану прибывает грузовик соли, и тот разбрасывает соль по своему полю, пристреливает домашний скот, поджигает ферму и уезжает вместе со своей беременной женой. Вслед за ним тянутся другие — и к концу романа в штате не останется ни единого чернокожего жителя. Пытаясь как-то объяснить их исход, старейший житель города рассказывает байку об Африканце, великане и силаче, который так и не дал себя поработить и устроил целую освободительную войну прежде, чем его пристрелили. Но ни миф, ни факт не способны объяснить в этом романе происходящее прямо сейчас. Или может быть все дело в том, что Такера происходит от того самого Африканца? Или что он перестал расти, когда его в 16 лет выпороли — за то, что не уследил за временем, обучая сына хозяина дома езде на велосипеде? Келли не интересуют моменты разобщений. Его больше завораживают сближения: моменты дружбы между детьми хозяев дома, потомков генерала армии Юга, и прислугой, потомками их чернокожих рабов; дружба Такера с белым мальчиком. Или тот единственный житель города, кто считал, что негры в своем праве уехать, тот, кто пытался эти их права защитить. У каждой главы здесь — новый рассказчик, тот, чьими глазами мы видим историю, как будто главное здесь именно в том, чтобы запечатлеть во всех возможных подробностях сам момент великой перемены.
И текст, при всей своей простоте, эту перемену фиксирует. Он вышел в 1962 году, когда самому Келли было всего 23 года. В то время перемены были в самом воздухе, их неизбежность была очевидна. Еще не прозвучала знаменитая речь Мартина Лютера Кинга, но Роза Паркс уже не уступила своего место в автобусе. В послесловии к роману дочь писателя рассказывает его биографию, весьма фантастическую. Например, что он вырос в Нью-Йорке, в районе, населенном итальянцами и евреями, был чуть ли не единственным чернокожим в школе и в интервью позже говорил «я знаю жизнь белых» — потому и писал о ней. Что он исповедовал иудаизм — не зря исход чернокожих на север так напоминает у него в романе исход евреев из Египта, и местные жители взирают на него примерно с таким же недоумением. Что в феврале 1965-го на глазах у его жены убьют Малколма Икс, в 1968-м он уедет из Америки, объявив битву с расизмом проигранной, но вернется через десять лет и еще сорок лет, до своей смерти, будет жить в Гарлеме и преподавать на курсах писательского мастерства. Не объясняет это послесловие только, почему книги Келли так запоздали к читателю. Но можно себе представить, что для своего времени он был недостаточно радикален. А вот в наше время роман «Другой барабанщик» вполне способен объяснить, что, хотя черные и белые маршировали под звуки разных барабанов, в конце концов в этой истории они все-таки оказались вместе.
Ахмед Саадави. Франкенштейн в Багдаде. М.: Эксмо, 2019. Перевод с арабского Виктории Зарытовской
Как и Ольгу Токарчук, иракского писателя Ахмеда Саадави широкая публика заметила, когда его первый и единственный роман «Франкенштейн в Багдаде» оказался в шорт-листе Международного Букера в 2018-м. А еще до этого, в 2014-м, он стал первым автором из Ирака, получившим Международную премию арабской литературы. В выступлении перед английскими читателями на Международном Букере Саадави рассказывал, что идея романа родилась у него, когда в 2005 году он стал корреспондентом BBC, освещал бесчисленные теракты в Багдаде и однажды наблюдал в морге сцену: человек пришел забрать тело погибшего в теракте брата, а патологоанатом вынес ему части тел и предложил собрать из них то, что ему захочется. Так родился роман, в котором обезумевший от горя человек собирает из частей тел погибших Франкенштейна, который начинает мстить всем виновным, а им нет конца. В Багдаде виноваты все — от правительства и спецслужб до журналистов и старьевщиков.
Здесь оказывается, пожалуй, главная сила романа Саадави: он показывает все срезы иракского общества. Тут есть и христианская старушка, разговаривающая с иконой святого Георгия, и ее шумные болтливые соседки, и жуликоватый риэлтор, под шум взрывов скупающий заброшенные в Багдаде дома, и полковник, собравший целую армию магов и астрологов, и бесчисленные зачинатели новых сект, среди которых Безымян — тот самый оживший Франкенштейн — сразу находит себе поклонников и почитателей. И все эти люди безумны: гремящие чуть ли не каждый день взрывы каждого способны лишить рассудка. Саадави пишет изнутри: о событиях, которые видел своими глазами, на военной компании, на багдадских улицах и моргах. Этот его сочувственный взгляд участника событий — самое ценное в романе, а пережить реки льющейся здесь крови удается именно за счет мистических деталей.
И все же роман, особенно к финалу, кажется слегка перегружен. Английский вариант, кстати, наверняка показался бы более литературным — нью-йоркский издатель перед публикацией перевода плотно поработал с текстом, сократив его на добрые 50 страниц. И наверняка эти сокращения пошли роману на пользу, потому что через пару сотен страниц в нем все начинает повторяться: выскакивают из-за угла карикатурные, как испанская инквизиция у Монти Пайтон, спецслужбы, что-то взрывается, кого-то режут. Довольно увлекательный текст так никогда и не становится по-настоящему захватывающим. В этом странное свойство романа Саадави — из европейской традиции он заимствует принцип всезнающего автора. И этот автор даже появится на последних страницах, и тоже побегает от карикатурных спецслужб, и пообщается со своими героями. Вот-вот вы узнаете (заманивает он как какая-то не очень талантливая Шехерезада) о событиях удивительных и ужасных. Но роман его после первых ста страниц уже не может стать ни более завораживающим, ни более ужасным. Чем напугать читателя после взрывов, ежедневно сотрясающих город, и явления монстра, сшитого из частей человеческих?