1. Вышел новый номер сетевого журнала «Двоеточие». Его тема — «Открытка», все тексты так или иначе связаны с открытками — от классики в новых переводах (Уоллес Стивенс, Андре Моруа, Готфрид Бенн) до самой что ни на есть современности:
где тебя носит дождь собранный в сноп
лоб в лоб боль в боль изредка чей-либо
голос к праздничному столу кленовый сироп
изображение подношения чаши из черепа
императора открытое письмо во вложении
отказ от претензий наследства гражданства
языка каких бы то ни было взаимоотношений
от имени от того что когда-то рождался
в поздравительной открытке соболезнованием
дождливым днём трухлявым пнём которые цветут
выцветают флэшбэки и другие несущественные
детали скопившиеся там и тут
(Виталий Зимаков)
достать
из старого комода
и высыпать на пол
красные флаги
звезды гвоздИки
новогодние елки
долго сидеть
разглядывать
(Алексей Кияница)
2. Объявлен лонг-лист премии Пятигорского, в этот раз поражающий своим эклектизмом. Помимо романов и философских исследований, здесь есть сборник статей про 1990-е, «Империя должна умереть» Зыгаря*Признан в России иностранным агентом, периодическое издание «Бюллетень Комиссии по социальным и культурным проблемам глобализации ИНТЕЛРОС», фейсбук Льва Рубинштейна и поэма (sic) Оксимирона*Мирон Федоров признан в России иностранным агентом «Горгород». Сразу три номинации получила книга Марии Степановой «Памяти памяти»; отказались от номинаций Владимир Сорокин и Ксения Голубович (последняя — по той простой причине, что в этом году она председатель жюри). Ждем, сохранится ли жанровое разнообразие в коротком списке.
3. На сайте Art Territory опубликован арт-дневник Кирилла Кобрина: он начат в самом конце 2017-го в электронном виде, и это именно дневник «для других» — в отличие от бумажного дневника «для себя», который Кобрин ведет вот уже 36 лет. Новый проект — заметки «любопытствующего человека», который бродит по пространству жизни, понимаемому как огромный (и, пожалуй, концептуальный) арт-объект. В первом выпуске Кобрин, в частности, любовно пересказывает эссе Джулиана Барнса о Дега, на которое мы ссылались в прошлый раз, и желчно пишет о скандале с картиной Бальтюса, которую хотят убрать из Метрополитен-музея противники сексуальной объективации. «Могу поспорить на немалую сумму, что в ближайшие лет пять они доберутся и до Набокова. Чувствую себя Христом, распятым меж двух разбойников: справа — идиотические святоши требуют запретить всё живое, слева — идиотические поборники Равенства, Справедливости и Идеальной Моральной Чистоты того же самого требуют, но иными словами». Из читательских впечатлений — роман польской писательницы Ольги Токарчук; еще — мысли о новом альбоме Бьорк и великом лондонском коллекционере Гансе Слоане.
4. На «Сигме» — цикл стихотворений Галины Рымбу «Космический проспект». У Рымбу всегда получается совмещать очень зримую, почти экзистенциалистскую социальность (какая удается, например, Елене Костюченко) с лирическим дыханием; такие тексты, как «Увидела своего первого парня», «Орбита» или «Человек из Нефтеюганска», хочется перечитывать несколько раз.
спортивные штаны на шнурках, должно быть,
у человека из Нефтеюганска и подруга, которую он оставил,
медленно мертвую рыбу фасует в печальном цеху;
что происходит? почему по-прежнему глухо движутся поезда РЖД,
перевозя тяжелых людей и гробы с двух войн
и живых людей с двух войн? грузные мужчины снимают носки
и лежат в темноте вагона и лапшу едят, насыщаясь, и тревожатся, проверяя,
зашитые в подкладку куртки мятые деньги, вырученные на вахте или за войну,
но не те, что выручат, которые сидят повыше и ездят иначе.
5. В новом выпуске рубрики Льва Ганкина на «Арзамасе» — литературные аллюзии и цитаты у Стинга. Певца знают как интеллектуала, причудливые рифмы в его песнях становились объектом пародий. Из текста мы узнаем, что в вещах Стинга есть отсылки к Набокову и Артуру Кёстлеру, Юнгу и Гурджиеву, Теду Хьюзу и Т. С. Элиоту, а песня «Tea in the Sahara» — «музыкальное переложение вставной новеллы из романа Пола Боулза „Под покровом небес”, который Стингу посоветовал гитарист The Police Энди Саммерс. „Это один из самых красивых, поэтичных, надолго остающихся в памяти романов, которые я когда-либо читал, — восхищался Стинг. — В нем рассказывается об американцах, которые чувствуют себя путешественниками, но не туристами — то есть, в сущности, обо мне”».
6. По случаю 50-летия романа Филипа Дика «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» Алексей Поляринов сравнивает книгу с ее знаменитой экранизацией «Бегущий по лезвию» и отмечает, что от Дика в ней «почти ничего не осталось»: «[Режиссер Ридли] Скотт сам признавался, что не читал роман. Сценаристы, кажется, тоже ограничились аннотацией, поэтому кое-где фильм не просто не похож на книгу, но иногда и вовсе противоречит ей». Скотт игнорирует одни важнейшие мотивы романа (например, безнаказанность зла) и иначе трактует другие, вырезает важнейший диалог книги, который «очень хорошо отражает суть корпоративной философии, когда борьба с фирмой-конкурентом оправдывает любые потенциально опасные побочные эффекты продукта».
7. На сайте Asymptote Ханна Вебер хвалит недавно переведенную на английский книгу Алисы Ганиевой «Жених и невеста». Рецензент сравнивает Ганиеву с Джейн Остин («нежность, традиционность, тонкость, которые Остин бы точно приняла и оценила»). «Ганиева с успехом деконструирует романтизм, издавна чтимый на Кавказе, и заменяет элегические воспоминания о горных вершинах интимностью семейных ссор», — пишет Вебер. Она также называет Ганиеву мастером социального наблюдения, в превосходных тонах отзывается о переводе Кэрол Аполлонио, разъясняет значение в романе суфийской традиции (обращение к которой позволяет даже сгладить некоторые недостатки сюжета) и завершает так: «Да, постоянно твердят, что Ганиева — первый дагестанский автор, переведенный на английский, и это действительно большое дело! Но пусть это не заслонит ее писательских достоинств: она не боится описывать отчужденных, несовершенных людей, живущих затем, чтобы пролить свет на дорогие нам универсальные парадоксы».
8. Элена Ферранте стала колумнистом The Guardian — и дебютную колонку написала о своей первой любви. Этот небольшой текст начинается с разговора о феномене первых впечатлений и первого опыта вообще: «Даже если они, в силу своей природы, основаны на неопытности и потому, как правило, неудачны, мы вспоминаем их с жалостью… Их скрадывают все последующие повторы, превращение в привычку — и, однако, именно им мы приписываем силу неповторимости». Как раз из-за этого внутреннего противоречия, продолжает Ферранте, как следует описать свою первую любовь у нее не получается: конкретных деталей вспоминается мало: «Он был очень высоким, очень худым, казался мне красивым. Ему было 17, мне 15. Мы встречались каждый день в шесть вечера. Мы шли в пустынную аллею за автобусной остановкой. Он говорил со мной, но мало; целовал меня, но мало; ласкал меня, но мало. Его интересовали в первую очередь мои ласки. Однажды вечером — вправду ли вечером? — я поцеловала его так, как хотела, чтобы он целовал меня; с такой жадной и бесстыдной силой, что после этого решила больше с ним не встречаться. Но вот я и не знаю: тогда ли это случилось или во время других мимолетных романов?» Сейчас первая любовь вспоминается Ферранте как замешательство — больше помнится неопределенность, неуверенность, неудовлетворенность, чем ощущение счастья. Это заставило ее отказаться от плана описать все свои «первые разы» — от первой встречи с морем до первого секса. «То, чем мы были вначале, видится лишь неопределенным цветным пятном с того края, на котором мы стоим теперь». Такую тему Ферранте могла бы выбрать, чтобы развеять миф о своей неуловимости или даже несуществовании, но, как видим, она его элегантно поддерживает.
9. На сайте Open Culture — попытка прочитать «Алису в Стране чудес» с точки зрения психиатра. «Можно ли поставить диагнозы сюрреалистическим персонажам?» — таким вопросом задается автор текста Джош Джонс. Он вспоминает, что Кэрролл посещал желтые дома и интересовался методами лечения психиатрических больных, а в честь Алисы названо расстройство, при котором неверно воспринимаются размеры частей тела или внешних предметов. Синдром Алисы в Стране чудес «может быть связан с мигренями, которыми, как известно, страдал и Кэрролл». Джош ссылается на несколько исследований: согласно одному из них, Шляпный Болванщик демонстрирует симптомы отравления ртутью, а в недавней статье на сайте Neuroscience News преподавательница химии и биологии Холли Баркер ставит диагнозы самой Алисе (она страдает от деперсонализации: часто не понимает, кто она такая, та ли самая девочка, которая проснулась сегодня утром; подобные состояния, между прочим, часто связывают с психотравмами, нанесенными взрослыми) и Шалтаю-Болтаю — у него типичная прозопагнозия: он не способен запоминать лица. Такое состояние бывает связано с травмой мозга — вероятно, результат того, что Шалтай-Болтай сидел на стене и свалился во сне.
10. В 2012 году Филип Рот объявил, что завершил писательскую карьеру. Но ему явно еще есть что сказать: он дал большое интервью The New York Times. Чарльз Макграт, несколько раз интервьюировавший Рота, решил узнать, как писатель в отставке живет сейчас: разгадывает судоку, смотрит телевизор? (Не настолько буднично, но близко к этому: ходит на концерты, встречается с друзьями, проверяет почту, смотрит старое кино.) Рот рассказывает, как ощущает старость: «Ложась спать, я улыбаюсь и думаю: „Вот, прожил еще один день”. А потом потрясающее чувство: через восемь часов просыпаюсь, а там утро следующего дня, и я все еще здесь. „Вот и еще одну ночь протянул”, — думаю я и снова улыбаюсь. <…> Это похоже на каждодневную игру с большими ставками: вопреки теории вероятностей, пока что я выигрываю». На вопрос, как он вспоминает свою 50-летнюю карьеру, Рот отвечает: «Радость и стенания. Отчаяние и свобода. Изобилие и пустота. Полет на полной скорости и бултыхание в грязи. В общем, ежедневные колебания между крайностями, знакомые всякому талантливому человеку, — а еще безмерное одиночество. И тишина. 50 лет в комнате, где тихо, как на дне бассейна, и, если все идет хорошо, за день набегает необходимый минимум пристойной прозы». Кроме прочего — дежурные вопросы о Трампе и силе предвидения (в 2004-м Рот выпустил роман «Заговор против Америки», где президентом становится пронацистски настроенный летчик Линдберг), о движении #metoo и агрессивной мужской сексуальности («Я проник не просто в голову мужчины, но в реальность желаний, которые постоянно давят на психику и способны лишить человека здравомыслия; порой они так сильны, что доводят до безумия, так что то экстремальное поведение, о котором я сейчас читаю в газетах, меня нисколько не удивило»), а также о том, что Рот сейчас читает (в основном нон-фикшн: Та-Нехиси Коутса, Стивена Гринблатта, воспоминания Брюса Спрингстина; книги Юрия Слезкина и Стивена Зипперштейна по истории еврейства; новую биографию Джойса). «У меня много близких умерших друзей, и многие из них писали романы. Мне очень жаль, что их новые книги не приходят мне по почте», — признается Рот.