Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Леонид Талочкин. «Завтра — см. вчера». Дневники. М.: Музей современного искусства «Гараж», 2024
23 ноября 1966
Вчера был у Сашки [Харитонова]. Настрой у него очень неплохой. Уверенность в себе появилась. Правда, это состояние для него несколько необычно, и воспринимает он его очень осторожно: боится, как бы не пошло по старому руслу, срывов боится. Влюблен в Надьку [Янковскую] до безумия. Она тоже, по-моему, плывет в розовом тумане. Жаль только, что Лев приехал и что все это под угрозой. Но я думаю, что страшного ничего не будет, все обойдется. [...]
***
Сейчас у меня Боря и Наташка [Скотникова], а потом, наверное, придет Внучка [Виктория Ростковская]. Состояние у нее какое-то тяжелое. Может, зря не пошли к гипнотизеру. Она все время находится в страшном напряжении, все время ждет, ждет... ждет... Ждет звонка, возвращения или хоть весточки о нем. И помочь ей нечем. И тяжело с ней очень.
***
Читаю «Годо» Беккета. Все-таки пропихнули в «Иностранной литературе».
24 ноября 1966
Лег вчера в полчетвертого. Пришла Внучка, принесла литр. Боря прочел вслух Беккета. Странная вещь. Монолог Лаки. Обрывки газетных фраз, слов. Какая-то бредовая связь между ним. Это не бред человека, алогичный, но логичный какой-то своей логикой, ассоциациями. Но здесь свои ассоциации, свой ритм, своя музыкальность. И это в то же время не бред машины и не газета, прочитанная в строчку, как сказал вчера Боря. Боря долго развивал перед Викой какие-то мысли о «Годо». Я согласен, что бред Лаки является чуть ли не центровой сценой спектакля, но с остальным, что он говорил о пьесе вообще и об этой сцене в частности, я не согласен.
***
А у тебя, старик, кругом ложь. Вика позвонила мне сегодня на работу и сказала, что Боря «все это» делает нарочно, что ничего нет, что он просто хочет ее успокоить. Она всегда была очень чутка ко лжи, а теперь особенно. И как бы ты великолепно, старик, ни сыграл бы, тебе ее не провести.
И Наташка [Скотникова] тоже ощущает ложь. Правда, она гордая. Ты ее изломаешь, старик, изуродуешь. Она уползет от тебя калекой, но уползет, гордо подняв голову, сама. Это точно. Она не будет пытаться к тебе прилепиться.
А жаль. Мне показалось, что ты сказал мне правду, что старого больше нет, что все отрублено и брошено сзади. А ты не выдержал. Прочно ты завяз в старом дерьме. [...]
25 ноября 1966
Сижу в клубе. Взял билет на «Угловую комнату». Писать некогда. Взял халтуру, писать или печатать карточки. 2 коп[ейки] штука. За 2 часа сегодня напечатал 80 штук.
Внучка звонила. Просила привезти пива. Состояние у нее паршивенькое. После кино поеду к Сашке [Харитонову]. Звонила Надежда [Янковская]. У него опять какое-то напряжение. Приеду, попишу у него карточки. [...]
29 ноября 1966
[...] Еду от Внучки. Давно не был там. Она явно приходит в себя. Почти все то же, но нет постоянного отсутствия в глазах. Она хотела, чтобы я остался, но мне не хотелось будить ее, раскладушку ставить. Лариска собиралась сегодня к Сашке [Харитонову], но поехала домой.
[...] Харитонов чуть не поругался с Надькой и чуть не сорвался. Но я приехал в пятницу после кино и успокоил его. У него комплекс ревности. Выдал мне про то, что Надька ждала от меня ребенка. Я встал в полный тупик: не знаю, то ли ему Надька сказала, то ли это его собственные домыслы, то ли от кого-то дошло. Вначале я промолчал. Потом очень спокойно сказал, что ты мне такое выдал, чего я сам раньше не знал. Это на него подействовало сильнее, чем если бы я стал его убеждать в противоположном, что-то доказывать. [...]
В общем, Сашка выдержал. Теперь ему бы получить деньги и не выпить, тогда он бы совсем утвердился в уверенности в себе. Ничего, он на ноги встанет. [...]
8 декабря 1966
Едем в Челябинск.
Сколько времени ничего не писал. Замотался с этими карточками. А столько всего за это время произошло!
Появилась Таня [Колодзей]. 19 лет. Не знаю еще, что это такое.
Третьего вечером я после Сашки взял taxi и смотался к Боре. Познакомился с Ардуманяном. В общем-то, хороший парень Гагик. Брат его пел что-то под гитару. Какие-то девицы сидели в полутьме, кто на тахте, кто на полу. На Таню я обратил внимание, только когда она уходила. [...] Высокая, узкоплечая, широкобедрая, костлявая, угловатая, отличный рот с приспущенными уголками. Чувственный вырез ноздрей. В профиль нос очень красив. Хорошие глаза. Но как-то неудачно скомпоновано все на лице. Рот слишком близко к носу. Носик заканчивается плоской лопаточкой.
Боря мне показал тогда свою «Мать-блудницу и 17 пороков». Я ему сказал, что он поднялся в этой работе над тем злом, которое изображает. Я не совсем уверен, что это так, но... Я не знаю, что «но». Эту работу я мог бы повесить у себя. [...]
На следующий день я заехал к Внучке. [...] Внучка, кажется, совсем выправляется. Прибрала свою комнату, себя в порядок привела. Работать стала. В институт заглядывает. Она говорит, что все это только чисто внешне, но я вижу, что она совсем выправляется. Просто бывает очень трудно себе признаться, что уходит то, чем жил столько времени.
Потом я попал к Арзуманяну. Читал Мамлеев. Я сразу выпил стакан водки. Выпил с удовольствием, со вкусом. Потом спорил с Борей о термине «профессионализм». Я сказал, что профессионален тот художник, который овладел своим языком. Ремесленно овладел своим языком. Не каким-то традиционным языком, а именно своим собственным, на котором он говорит. Впервые я в лоб схлестнулся с Борей в споре на людях. Причем все приняли посильное участие. Пожалуй, только Игорь говорил что-то путное. [...]
А потом я оказался рядом с Таней. Как-то машинально положил ей руку на плечо и уже не выпускал ее весь вечер. Потом мы ехали на каком-то попутном автобусе. Ее должны были последней отвезти, но Боря уговорил ее пойти ко мне.
[...] Эту ночь мы провели у нее. Живет она одна. В квартире еще три комнаты, в которых живет одна семья. Холод у нее собачий. Но мы согрелись.
[...] «Когда я вернусь из Челябинска, ты будешь моей». — «Если это произойдет, мы с тобой расстанемся». [...] «Я не хочу быть любовницей. Я хочу быть другом». [...]
А вообще, ничего не нужно торопить и подталкивать. Все должно идти само. Если ты поймешь главное... А что же такое главное? Его чувствуешь, ощущаешь во всем, но слов почему-то нет. Человек должен ощущать смысл своей жизни. Не знать, а именно ощущать. Можно знать его, но не чувствовать. Сашка Харитонов — это необходимость писать картины, внутренняя необходимость, вошедшая в плоть, кровь, в душу, в глубь существа. А зачем я? Я не знаю. Но я знаю, что я нужен, что я несу свою миссию. Может, даже уже сейчас, а может, я просто назначен для чего-то в будущем.
***
А на соседней полке напротив меня Сашка [Харитонов] пытается рисовать. Но писать и то трудно при такой болтанке. [...] А рисунок у Сашки получился забавный. «Автопортрет». В профиле есть что-то общее. А напряженный взгляд откуда-то изнутри внутрь лучше и не передашь.
***
Почитал Рильке. Как-то значительно все то незначительное, о чем он пишет. А моя жизнь почему-то идет очень четко куда-то. Линия очень прямая.
На ней укладывается и уход от Регины, и уход с работы. [...]
Но куда же идет дальше эта линия? Я могу уложить на ней какое-то ближайшее будущее, события, которые, может быть, совсем незначительны. А может быть, в них суть. Может, эта суть непреходяща и не только для меня?
Сашка проснулся. Пищит что-то о куреве. [...] В соседнем купе шуршит кто-то на верхней полке. А из соседнего купе дядя спрашивает меня то время, то работает ли вентилятор. Трудно писать в поезде.
[...] Я чувствую, что это может идти дальше, дальше и неизвестно, до каких пор дальше. Дальше... Все идет дальше. Что-то проходит мимо. Во что-то вдруг попадаешь. Что-то незначительное приобретает гигантские размеры. И даже трудно найти критерии добра и зла. И нельзя оказаться по ту сторону, потому что нет этой третьей стороны. Все делится на две половины. [...]
9 декабря 1966
Народ здесь в [алко]диспансере хороший, веселый, разговорчивый. Лечение, судя по описанию, обычное. Вначале дают пожрать. Потом принять микстуру. Потом укол, потом рюмочку. Потом еще укол и еще полрюмочки. И тут все и начинается. Рвет так, что некоторые теряют сознание. Через несколько часов все проходит. Человеку дают таблетки и отпускают. Через четыре месяца нужно опять приехать за таблетками и обследоваться.
Те, кто лечился, говорят, что выпить хочется, но удержаться легко. [...] Есть, правда, такие, которые почти сразу срываются.
***
Дал какому-то излеченному алкашу из Ульяновска пару рублей. Он сюда ехал без сопровождающего и приехал в белогорячечном состоянии. Потом поспал полчасика на диванчике в коридоре. [...]
***
Вот и закончены все пертурбации. Самолет Красноярск — Москва. Через 15 мин[ут] вылет.
А что было там? 40 мужиков в маечках лежат на одеялах на полу. Перед ними тазики. В тазиках у кого сколько. Кто сколько смог наблевать. [...] Все уже обессилевшие. Один старик в драной майке уткнулся лицом в свою блевотину и не в силах оторвать голову. [...]
10 декабря 1966
[...] Вчера у Сашки [Харитонова] была полная квартира. Брат с женой и брат жены. Мы с Сашкой легли. Сегодня утречком я проснулся, какао попил и опять залег.
Вчера маме позвонил. Потом Тане [Колодзей]. [...]
15 декабря 1966
[...] Сижу у самого оркестра. Прямо в уши дует трубач, а ударник расположил свою установку у меня на черепе. «Узбекистан». Борино возвращение к Внучке. Сегодня американка взяла у него три работы за 200 р[ублей].
***
Сегодня я даже на работу не опоздал. Ночевал у Борьки. До пяти говорили за искусство.
Темы: «Харитонов и его место в искусстве». «Дудинский, его количественное превосходство, и чем все это может кончиться».
Харитонова Борька не хочет принять всерьез.
О Дудинском Борька говорит: «Я ему делаю рекламу. И если он выдержит это испытание — он выдержит, а если нет — слабые нам не нужны. Сейчас я его хочу ввести к Сапгиру, Холину, Трипольскому».
А Дудинский говорит: «Почему в нем столько грязи? Обыкновенной, бытовой, кухонной грязи. Если он сам ее не месит, то она выливается на него из самых чистых мест». [...]
***
[...] Что же у меня? Хорошо все это или плохо? 5 ночей под одним одеялом, обнявшись, без сна. Люблю ли я ее? Наверное. Мне что-то не нравится в ней и что-то неумолимо тянет. Она очень искренняя. [...]
19 декабря 1966
[...] Два дня назад при разговоре о поездке в Воронеж к ее тетке она сказала, что лучше бы приехать со штампом. Я сказал, что раз нужно — значит, нужно. Сегодня она заторопилась с этим делом, потому что ее куда-то не туда распределяют.
Я сейчас понял, что распишусь с ней, даже если буду знать, что кроме штампа в паспорте для свободного распределения ей во мне ничего не нужно.
***
[...] Диплом ее [Татьяны Колодзей] горит. Чертежи готовы на 1/3. Быстрее намного я работать не могу: устал. А помощи как-то неоткуда ждать. Даже Внучка — и то отказалась: плохо себя чувствует. Да, я уже привык к тому, что когда мне плохо или нужна помощь, то рассчитывать приходится только на свои силы. [...]
1 января 1967
Письмо Эмме Носковой / Emma Fantyšova (Прага)
[...] В начале декабря я ездил с Сашкой Харитоновым в Челябинск: возил его лечиться от алкоголизма. Туда каждый день съезжаются со всего Союза пьяницы. Такие, которым уже ничего не помогает. В тот день там были люди из Владивостока, Новосибирска, Одессы, Калининграда, Ленинграда. Какой-то дядя приехал даже из глухой деревни в 120 к[ило]м[етров] от Запорожья. А за три-четыре дня до нас была группа 6 человек из Чехословакии. Про Сашку Харитонова я тебе, по-моему, говорил, это очень интересный художник, пожалуй, из наших левых.
Весь конец декабря помогал делать диплом. За 12 суток хорошо если спал 30 часов. Наташка [Мавричева] Игоря Дудинского вместе со своей подружкой Таней ходили после консультации по диплому на выставку и, конечно, оставили папку в клозете. Оттуда диплом и был похищен неизвестными. Ну и естественно, что после этого в течение 12 суток мне пришлось конструировать какие-то ползунки 24 размера и платье для девочки 28 размера. Лишний раз убедился, что между конструированием реактивного самолета и домашнего халата большой разницы нет.
.