Всем дебошам дебош

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Что может знать о вечеринках 91-летний писатель-пенсионер? Наверное, именно таким вопросом задался литературный агент Роберта Кувера, готовясь к знакомству со свежей работой классика американского постмодернизма — 152-страничным романом «Открытый дом». Романом, как оказалось, финальным. Кувер умер спустя год после публикации стройной книги с черно-белой монашкой на обложке. Литературные критики проигнорировали выход последнего текста радикального автора: рецензию на «Открытый дом» напечатал лишь еженедельник Times Literary Supplement, а остальные светила из мира книжной журналистики вспомнили о романе лишь в некрологах Куверу. 

Конечно, «Открытый дом» трудно назвать ключевым текстом писателя, построившего карьеру на монструозных, язвительно написанных памятниках литературного искусства. «Публичное сожжение», «Пиноккио в Венеции», «Приключения счастливчика Пьера» — именно эти книги вписали имя Кувера в анналы американского постмодернизма, а заодно и застолбили ему место в различных списках лучших прозаиков последнего века. Минорный «Открытый дом» не показывает автора с новой стороны, но аккуратно подтверждает его литературное амплуа — эпатажного стилиста, способного вылепить из месива секса и насилия божественно написанный текст. 

Но вернемся к нашим вечеринкам. Действие финальной строчки в библиографии Кувера разворачивается на рауте столетия — светском сборище с оркестром, гектолитрами шампанского, театральными мистериями и тысячей пьяных разговоров. Заглавный открытый дом — роскошный пентхаус на высоте в одну милю, распахнутые двери которого принимают гостей всех возрастов и достатков: официантов и джазменов, бизнесменов и домохозяек, чертей и святых. Большинство участников всенощной вечеринки попали в чертоги анонимного миллиардера вопреки собственной воле — они слабо помнят свои жизни до появления на последнем этаже. Но гремящий кутеж отодвигает проблемы с памятью на дальний план: зачем переживать о ретроградной амнезии, если официант уже спешит с новой порцией дорогого алкоголя?

Однако  гостей беспокоит не только дырявая память, но и невозможность слинять с вечеринки — лифт и лестница превратились в дешевые театральные декорации,  сквозь которые невозможно спуститься с небесного пентхауса на привычную землю. Герои постепенно начинают сходить с ума: в бальном зале возникают протесты, а группа новоиспеченных мародеров принимается помогать пьяным тусовщикам вернуться домой — они сбрасывают бедолаг с балкона. Вакханалия насилия и воспоминаний о жизни до злополучного приглашения описывается Кувером витиеватыми, предельно затянутыми предложениями: 

Чуть не забыл про этот гиг. Я торчал в каком-то затхлом подпольном баре, дудел вместе с дредастым чудиком, который яростно молотил по кабацкому пианино, и надеялся, что кто-нибудь поставит нам выпить, хоть бы и просто, чтобы мы заткнулись, как вдруг я вспомнил, что у меня сегодня вечером работа. Не мог припомнить деталей — например, сколько мне заплатят, но в музыкальном бизнесе сейчас тяжелые времена, нельзя ни от чего отказываться, так что я поспешил на улицу и поймал такси, а этот клавишный виртуоз напросился со мной.

Кувер пишет как духовный наследник Роберта Льюиса Стивенсона или Чарльза Диккенса. И дело тут совсем не в макабрической фантазии авторов-классиков, от которой «страдает» и автор «Открытого дома», а в огромном пиетете, с которым это трио подходит к конструированию предложений. Каждая строчка искрится от прилежно подобранных слов, образующих литературный аналог музыкальной гармонии, — желание бросить нить повествования и вернуться на страницу назад, чтобы вновь оценить прочитанное, овладевает читающим, как паразит, черпающий жизненные силы из англоязычной стилистики.

Переиначив известную пословицу, про «Открытый дом» Кувера можно сказать так: из книги слова не выкинешь. Причем не только слова, но и знака препинания: каждая запятая с точкой работают на «приход» от литературного мастерства Кувера, превращая банальный набор слов в весточку из давно ушедшей эпохи, когда писатели корпели не над сюжетикой, а над стилем. Конечно, Кувер не был бы постмодернистом, если бы не сыграл на желании перечитывать его прозу. В «Открытом доме» акт возвращения в начало абзаца — это не привилегия вдумчивого читателя, а жизненная необходимость.

Вторя опьянению  гостей затянувшейся вечеринки, Кувер коверкает нарратив романа — меняет рассказчиков как надоевшие перчатки. Если в начале книги читатель следит за трудами усталого официанта, то уже через пару страниц переключается на нового героя — джазмена-выпивоху. И так до самого конца: Кувер выводит в «Открытом доме» целую кавалькаду уникальных голосов, подчеркивая оригинальность каждого персонажа жаргонизмами и отсылками к популярной культуре. При этом писатель не спешит разжевывать структуру романа — рассказчики сменяются без предупреждений. Иногда это происходит прямо посреди предложения, что вынуждает читателя перечитывать целые куски текста, чтобы обнаружить точный момент, когда новый герой отобрал «голос» у предыдущего: 

По пути я замечаю косоглазую подружку подружки невесты, совсем одну, и движением большого пальца приглашаю ее присоединиться к нам. Она ухмыляется и качает головой, но посылает мне воздушный поцелуй. Выглядит она растрепанной. Где же она была? У двойных дверей стоит на страже недовольная пожилая женщина, но мы проталкиваемся мимо меня, эти отвратительные молодые девушки. Они тяготеют либо к дородности, либо к жуткой худобе, эта банда некрасивых и плохо воспитанных подростков или тех, кто недавно ими был, чья жизненная цель, кажется, доставлять неудобство всем окружающим. 

В результате Кувер превращает свой финальный роман в ребус: читатель может прочесть несколько абзацев текста, а затем понять, что внутренний монолог скромной девушки произносит испорченный бонвиван. Неудивительно, что к финалу роман деградирует до состояния набора хитро связанных эпизодов, а центральный нарратив об истинной личности владельца жуткого пентхауса оборачивается пшиком. Впрочем, чего еще ждать от гулянки на пару сотен человек, не ограниченных в алкоголе, разврате и рукоприкладстве? 

Возвращаясь к главному вопросу нашего очерка: Кувер знает о вечеринках все. Преклонный возраст писателя не мешает ему наслаждаться игривой болтовней с незнакомцами, приступами белой горячки и прочими симптомами затянутых попоек. Но даже пьяное блаженство не может длиться вечно. Автор завершает роман апокалиптической сценой, в корне меняющей читательские ожидания. Этим балом правит сам сатана, а вальсирующие — обычные скелеты в человеческом обличье. Вот такой вот dance macabre:

Я давно считал, что плоть — это всего лишь костюм для перепуганного зверя внутри, но мне и в голову не приходило, что ее можно снять, как свитер — именно так монахиня, дама и резвящиеся музыканты освобождаются от своих тел. Они исполняют диссонирующую джигу в размере три четверти, их щелкающие кости отбивают бойкий ритм. Те из зрителей, кто желает присоединиться к танцу, приветствуются, и им показывают, где находятся их «молнии».

«Открытый дом» проигнорировали даже в родной стране Кувера, что уж говорить о России. Но у любителей больших постмодернистских текстов есть повод для оптимизма: издательство Kongress W Press официально подтвердило, что займется русским переводом opus magnus  Кувера — политической сатирой «Публичное сожжение».