1. Юный Сати провел семь лет в стенах французской консерватории: позднее он описывал alma mater как «громадное, очень неудобное и довольно уродливое здание, похожее на местное исправительное заведение, без внешнего — и внутреннего шарма». На прослушивании он играл одну из баллад Шопена, а в первый же год обучения разучил и виртуозно исполнял фортепианные концерты Фердинанда Хиллера и Феликса Мендельсона к полному удовлетворению преподавателей. Однако проблема заключалась не в технике и музыкальности, а в отношении Сати к занятиям, что четко сформулировал один из профессоров, назвав Эрика «одаренным, но безразличным».
2. Композитор не закончил консерваторию и, умышленно заболев, покинул военную службу. Конец XIX века Сати проводил в колыбели модернизма — на Монмартре, став завсегдатаем кафе и кабаре:
«Штаб-квартирой многих этих артистов было кабаре Chat Noir („Черный кот”), основанное в 1881 году Рудольфом Салисом, студентом парижской Школы изящных искусств. Сам Салис аттестовал свое заведение как „самое экстраординарное кабаре в мире”, где „любой может потолкаться рядом с известнейшими людьми Парижа” и где можно найти „иностранцев со всех концов света”. Сначала кабаре находилось на бульваре Рошешуар, в нескольких минутах ходьбы от дома Сати. Это было маленькое помещение из двух комнат, куда с трудом помещались тридцать человек, на фасаде здания была вывеска, изображавшая черного кота, с надписью-инструкцией для прохожих: „Стой… Будь современен!” Внутри была „смесь из веселья и серьезности без особых правил”, хозяева общались с посетителями в интерьерах, заваленных фальшивыми средневековыми и псевдоренессансными предметами искусства и мебелью: грубые стулья, витражи, доспехи, маски, имитации гобеленов и невероятное количество картинок с котами и кошками. Передняя комната была открыта для всех, тогда как задняя, известная как „институт” (шутливый намек на Французскую академию), была одной из первых версий VIP-помещений и предназначалась для завсегдатаев; также она использовалась для работы над собственной иллюстрированной газетой Le Chat Noir».
3. В поисках заработка вечно нуждающийся и склонный к безудержным тратам композитор устраивается музыкантом в кабаре и по предположению биографа публикует первую саморекламу в газете, которую издает это заведение:
«Наконец любители веселой музыки смогут побаловать себя любезными их сердцу звуками: неутомимый Эрик-Сати [sic], человек-сфинкс, композитор с деревянной башкой, возвещает появление нового музыкального произведения, о котором впредь будет говорить самым высоким штилем. Это сюита из мелодий, задуманная в мистико-литургическом жанре, которому поклоняется автор, и с намеком названная „Своды”. Мы желаем Эрику-Сати успеха, подобному тому, который завоевала его „Третья Гимнопедия”, — в настоящий момент ее можно найти под каждым роялем».
4. В это же время композитор полностью меняет свой гардероб, превращаясь из обывателя в одного из видных французских денди:
«Сати в исступлении полностью уничтожил свой скромный гардероб: как-то раз он собрал все свои вещи, скатал их в шар, сел на него, протащился на нем по полу, потоптался на нем и вылил на него все, что было в доме, превратив вещи в настоящие лохмотья; потом продырявил шляпу, порвал туфли, разорвал галстук на ленточки и вместо своих прекрасных льняных сорочек купил ужасные фланелевые. После произведенной чистки гардероба Сати начинает носить униформу парижской богемы: цилиндр, широкий виндзорский галстук, темные брюки и длинный сюртук».
5. Дэвис смогла доподлинно описать только одни любовные отношения Эрика Сати — с любимицей импрессионистов и воздушной гимнасткой Сюзанной Валадон:
«Ход этого романа отмечен двумя произведениями Сати. Первое — это милая песенка „Привет, Бики, привет!”, проиллюстрированная портретом-наброском Сюзанны, сделанным самим Сати. Вторая пьеса, менее радостная, датируется временем их разрыва, причем Сати всегда утверждал, что разрыв отношений состоялся по его инициативе: композитор обычно излагал две версии произошедшего — в первом случае ему пришлось вызвать полицию, чтобы утихомирить Сюзанну, во втором случае — якобы он сам выбросил ее из окна. Пьеса получила название „Раздражения”, она очень короткая — всего тринадцать строчек, но Сати указал, что играть ее нужно восемьсот сорок раз подряд».
6. Среди модного парижского общества Сати почти сразу заслужил репутацию последовательного музыкального шутника:
«В самом первом приближении шутка в юмористических сюитах Сати заключена уже в странных загадочных названиях. „Три отрывка в форме груши” (1903), затем абсурдные „Дряблые прелюдии (для собаки)”, озадачивающие „Засушенные эмбрионы” — все эти названия смешны, потому что сбивают с толку и совершенно бесполезны. Они абсолютно не имеют никакого отношения к музыке пьесы и издеваются над самой традицией давать названия музыкальным произведениям, будь то нейтральные описательные термины — как „соната” — или же более содержательные названия — как „Бабочки” Роберта Шумана или „Сады под дождем” Клода Дебюсси».
7. С 1880-х до 1918 года Эрик Сати дружил с более известным композитором, Клодом Дебюсси. Их отношения прервала смерть последнего, за несколько дней до этих печальных событий Сати написал коллеге письмо:
«„Мой бедный друг! Какой грустный конец! Теперь-то люди поймут, что у него был огромный талант. Но это жизнь!” Практически в то же самое время, вечером 13 марта, Сати чудом выжил под немецкой бомбардировкой Парижа; как он писал Ролан-Манюэлю: „Снаряды били чудовищно близко от меня! Люди погибли, но меня не задело. Повезло, да?” Блез Сандрар, случайно оказавшийся неподалеку, тоже вспоминает: Вечером, когда случилась бомбардировка, в 1918 году, я увидел человека, лежащего у подножья обелиска на площади Согласия. Я склонился над ним, думая, что он мертв. Это был мой старый друг Сати. „Что вы здесь делаете?” — спросил я его. Он ответил: „Я знаю, это странно, что я не в бомбоубежище. Но, черт возьми, начался налет, и я подумал, что спрятался. В общем, я сочиняю музыку для обелиска”. Эту музыку Сати так и не сочинил».
8. В 1920-х финансовое положении композитора улучшилось — пожалуй, впервые за всю его жизнь. Дэвис связывает этот успех с премьерой «меблированных пьес»:
«Первая из этих новаторских композиций, законченная в 1917 году, была использована Сати в „Сократе”, вторая стояла несколько особняком и имела подзаголовок „индустриальные звуки”. Концепция обеих пьес была абсолютно радикальна: как указывал сам композитор в нотах (неопубликованных), он намеревался написать „меблировочный дивертисмент”, который заменит собой „вальсы” и „оперные фантазии”. „Не дайте сбить себя с толку! Это совсем другое! Больше никакой „фальшивой” музыки <…> Меблировочная музыка заполняет дом <…> это новинка; она не расстраивает клиентов; от нее не устаешь; она французская; не снашивается; и не скучная”. Похоже, что на это сочинение Сати вдохновил Анри Матисс, мечтавший „об искусстве без сбивающей с толку сути, что можно сравнить с хорошим креслом”. Считается, что „Меблировочная музыка” — предшественница современной фоновой музыки, а некоторые полагают, что и такого явления, как Muzak (функциональная музыка), — музыка, которая не предназначена для того, чтобы ее слушали, музыка, не являющаяся носителем смысла и выразительности. <…> Сати призывал публику „прогуливаться, есть и пить” и даже кричал: „Разговаривайте, ради Бога! Двигайтесь! Не слушайте!”, но все было зря: „Публика молчала и слушала музыку. Все пошло не так”. Исполнение, однако, удостоилось упоминания в Vogue — в самом первом номере французского издания журнала, — где о „Меблировочной музыке” написали в разделе декора для дома».
9. На протяжении всей жизни Сати искал любые возможности заработать. Композитор унаследовал несколько тысяч франков, но быстро спустил их в богемных кругах Парижа и раздал накопившиеся долги. Однажды ему косвенно помог Игорь Стравинский:
«Среди потенциальных патронов, кому Гросс представила Сати в 1914 году, был издатель La Gazette du Bon Ton Люсьен Фогель, в том же году давший Сати заказ на темы из жизни модного общества под названием „Спорт и развлечения”. Легенда гласит, что сначала этот проект предложили Игорю Стравинскому, но запрошенный гонорар был слишком высок, и Фогель обратил свои взоры на Сати. Сати, увидев значительный для него гонорар, сначала отказался, опасаясь не соответствовать, но затем согласился. Рассказ свидетельствует о том, как бдительно следил Сати за своими финансами: и даже на страницах черновиков „Спорта и развлечений” композитор тщательно записывает выплаты от Фогеля. Круглая сумма в три тысячи франков была на тот момент самым крупным гонораром, который когда-либо получал Сати за свою работу».
10. Из-за безденежья и растущих долгов в октябре 1898 года Сати удалился из богемного центра Парижа в городское предместье. Там он жил в комнате «без удобств» до конца своих дней и не принимал гостей:
«„Никто, — вспоминал Грасс-Мик, — не переступил порога этой комнаты, пока Сати был жив”. Композитор ежедневно ходил пешком в Париж и обратно, останавливаясь по дороге, чтобы выпить кофе или аперитив и записать пришедшие в голову идеи в маленький блокнот, который он всегда носил в нагрудном кармане».
Сати ходил пешком очень много, поэтому кроме блокнота ему приходилось держать при себе кое-что еще. Жорж Ориоль, друг композитора, вспоминал следующее:
«Не будет преувеличением сказать, что такому чемпиону пеших прогулок необходимо двадцать четыре пары крепких сапог. Его смелость как ходока была так велика, что дважды в день он пешком покрывал расстояние от Монмартра до Аркёй-Кашана <…> Этот „буржуазный марш” часто совершался в районе двух часов ночи через дикие и варварские кварталы Гласьер и Санте, где часто рыскали праздношатающиеся „апаши”. Именно поэтому наш музыкант носил в кармане молоток».
