«Лишний» мозг
— Мозг — это биологический компьютер, нужный для того, чтобы предугадывать будущие события и подбирать подходящую реакцию на них. Можно ли сказать, что любая попытка предвидеть будущее таким образом — это и есть создание нового, креативность?
— Если уж сравнивать мозг с компьютером, то надо отметить, что в компьютере есть как изменяемые программы (software), так и физические компоненты (hardware). В ходе развития мозг получает информацию об окружении, и она влияет на то, как организм откликается на внешние воздействия. Но есть и врожденные реакции. Соотношение врожденных и приобретенных реакций зависит от того, о каком виде животных мы говорим: ведь среди них есть и такие, которые способны действовать независимо от внешних сигналов.
Важно понимать, что креативность возникает благодаря работе некоторых частей мозга, но далеко не каждой из них. У более примитивных организмов весь объем мозга задействован в регуляции работы внутренних органов: он запускает действия, необходимые для выживания, но ничего сверх этого. У людей в ходе эволюции сформировалось много «дополнительной» мозговой ткани — больше, чем у кого бы то ни было. Под «дополнительной тканью» мы подразумеваем то, что не нужно для непосредственного управления работой организма. Мозг управляет всеми системами органов, и реакции, которые при этом возникают, — автоматические. Когда появляется «лишняя» нервная ткань, ее можно задействовать для организации общения между особями — с помощью языка, танца, изобразительного искусства — и, конечно, для создания чего-то нового.
Рассмотрим другие виды животных. Мозг кита крупнее, чем наш, но и тело его больше, так что для управления им необходим больший объем мозговой ткани, а «дополнительной», обеспечивающей креативность, остается не так много. То же верно и для слона. У мыши такой ткани еще меньше. Чем ниже мы спускаемся по «эволюционной лестнице», тем скромнее объем «дополнительной» ткани в мозге у животного и тем меньше у него возможностей для креативности.
— Получается, существуют животные, для которых креативность абсолютно нехарактерна?
— Да, думаю, так. Если говорить о самых простых одноклеточных организмах, они «понимают», что их окружает, но их «сознание» очень примитивно: они двигаются к источнику пищи и уплывают от ядов, но креативностью они определенно не обладают. Они просто выживают и размножаются, и все. По мере усложнения организмы становятся все креативнее. Обезьяны, живущие группами, ищут новые способы добывать пищу и используют для этого примитивные инструменты, так что креативность им присуща. Но мы в этом плане, конечно, всех обгоняем.
— А что насчет организмов, «промежуточных» по сложности? Моллюска аплизии? Мухи дрозофилы?
— У дрозофилы не так много возможностей быть креативной. «Дополнительной» нервной ткани у нее практически нет, все направлено на выживание.
— Как понять, какая ткань «дополнительная», а какая «основная»?
— Можно посчитать, какая масса нервной ткани нужна животному, чтобы управлять работой внутренних органов, а для этого сравнить эти параметры с тем, что известно для других видов. Кроме того, «дополнительная» масса обычно возникает в коре больших полушарий, в особенности в префронтальной коре. Строение головного мозга человека и человекообразных обезьян очень схоже, можно попарно сравнивать одноименные структуры. У нас относительная масса коры больше.
Искусство и мораль
— Советский биолог Леонид Крушинский выделял три формы поведения: инстинкт (врожденная), условный рефлекс (приобретенная при обучении) и элементарная рассудочная деятельность (то, что спонтанно делает организм при решении новых неожиданных задач). Их наличие он подтверждал экспериментами. А проводят ли исследования «элементарной креативности»?
— Да. Обычно такая креативность — это действия, связанные с добыванием пищи. Обезьяны могут использовать камни, чтобы разбивать ракушки, подбирать ветки, чтобы пролезть в термитник, и многое другое.
— Известно ли, что происходит в мозге животных в такие моменты?
— К сожалению, животное без общей анестезии не поместишь в аппарат для магнитно-резонансной томографии и не сделаешь функциональную томограмму в тот момент, когда оно добывает еду. Но можно сравнить строение его мозга с анатомией мозга других видов. Так выяснилось, что для креативности важнее всего префронтальная кора и ее связи с таламусом — парной областью мозга, лежащей под корой больших полушарий и получающей информацию от всех органов чувств [кроме органов обоняния. — Прим. «Горького»]. Для обеспечения креативности эти две структуры должны быть функционально связаны друг с другом.
На самом деле не так-то просто сказать, креативны ли животные в том плане, в котором мы понимаем этот термин. Создают ли они, к примеру, произведения искусства? Мне кажется, в животном мире очень мало того, что можно однозначно назвать искусством: там все в основном заняты выживанием. Пожалуй, лучший известный мне пример «животного искусства» — постройки шалашников. Самцы этих птиц создают так называемые шалаши [в качестве гнезд они не используются. — Прим. «Горького»] для привлечения самок. Если самец видит, что соперник строит шалаш по соседству, он разбирает эту постройку, но, если шалаш разрушает экспериментатор, шалашник делает точно такой же — и на том же месте. Должно быть, в этих действиях есть некий эмоциональный компонент.
— Верно ли тогда, что искусство обязательно связано с эмоциями?
— Судя по всему, да. И у животных есть эмоции.
— Буквально столетие назад почти никому не приходило в голову, что животным присущи эмоции, креативность, мыслительная деятельность и многое другое. Сейчас взгляды ученых кардинально поменялись, и тому способствовали исследования таких авторов, как, к примеру, Франс де Вааль. Как они и другие тематически близкие к ним работы повлияли на наши представления об эволюции поведения и креативности?
— На самом деле первым подобные «современные» идеи высказал еще Чарльз Дарвин. Он же первым описал выражения эмоций у животных [в книге «Выражение эмоций у человека и животных». — Прим. «Горького»]. Изображения «выражений лиц» животных в его книге говорят сами за себя. Но Франс де Вааль, конечно, последователь Дарвина.
Исследователи не хотели признавать наличие эмоций и сложных форм поведения у животных, потому что думали, что человек — особенный вид, что он чем-то принципиально отличается от остальных. Но я считаю, что базис для всех психических функций можно найти в животном мире, просто многие вещи люди делают эффективнее. В числе таких вещей — пытки и войны. У нас они более сложные и изощренные, но и животные на них способны.
— То есть различия между человеком и другими животными не качественные, а количественные?
— Так и есть, и это одна из главных мыслей, которой руководствуется де Вааль при изучении морали у животных. Раньше было принято думать, что нормы морали мы впитываем от родителей, либо нам их дает церковь, правительство или что-то подобное. Однако если взглянуть на сообщества обезьян, в них мы увидим все те же нормы морали, что и у людей. У них есть эмпатия, они опасаются нарушать эти нормы, боятся наказания... Любые нормы морали необходимы для функционирования сложного сообщества. Фактически они заложены в нашей ДНК, а не появляются извне — хотя, конечно, окружение на них влияет.
С другой стороны, если сравнить двух случайно взятых индивидов, их поведение будет заметно различаться. У кого-то очень сильно развита способность к сопереживанию, у кого-то она не развита вовсе. Это верно и для других черт характера.
— Быть может, наши и обезьяньи нормы морали так похожи, потому что мы происходим от одного предка? А если бы мозг аналогичной степени сложности развился у моллюска или насекомого, то в их сообществах моральный закон был бы совсем другим?
— Да. Я думаю, что нормы морали нужны для выживания отдельных особей, а также вида в целом. Членам сложных сообществ человекообразных обезьян критически важно следить за тем, что делают остальные, и не наносить им слишком много вреда. В противном случае сообщество не сможет функционировать.
— В своей книге вы много пишете об искусстве и упоминаете, что оно появилось независимо в разных частях света. Вероятно, и приспособление мозга к восприятию искусства тоже разное, скажем, на Западе и на Востоке?
— Вероятнее всего, искусство создал человек современного типа 40–50 тысяч лет назад [не все согласны с этим: кто-то считает, что искусство старше и что оно было также присуще неандертальцам. — Прим. «Горького»]. Интересно, что на разных континентах это произошло одновременно: в Австралии, в Западной Европе, в Восточной Европе... Чаще всего в раннем европейском искусстве встречаются три элемента: изображения животных, которых употребляли в пищу; статуэтки, символизирующие размножение и плодородие; вероятные свидетельства зачатков религии — негативные отпечатки рук. В этом списке нет ничего, связанного с общей картиной окружающего мира: гор, деревьев и подобного. А вот самые ранние примеры искусства из Китая — им по 15–20 тысяч лет — содержат изображения людей, гор, деревьев... Если показать людям западной цивилизации фотографию дикого животного в лесу, они обратят внимание на животное — угрозу — и в основном будут рассматривать его. Человек Востока обратит не меньше внимания на окружение животного — лес. Вероятно, частично эти различия восприятия обусловлены генами.
Однако они, скорее всего, незначительны. Мозг очень пластичен, большую роль играет опыт и то, как части мозга связаны между собой, а не размеры отдельных частей. Вспомним пример с лондонскими таксистами, которым нужно запомнить все улицы города, чтобы сдать профессиональный экзамен. У тех, у кого это получается, увеличивается гиппокамп — участок мозга, обеспечивающий ориентацию в пространстве. Но это происходит не потому, что в нем образуются новые клетки, а потому, что его старые клетки формируют новые связи.
Мне очень интересно узнать, как различается мозг у жителей Запада и Востока. Кроме Нидерландов, я работаю в Китае, и сейчас одна из наших целей — организовать «банк мозгов» жителей этой страны, подобный тому, что есть в Нидерландах. Сейчас получены первые из пятидесяти запланированных образцов мозга, и, надеюсь, в будущем мы сможем сравнить их с «западными». Вероятно, часть различий можно будет отнести на счет письменности: она у китайцев, очевидно, не такая, как у нас. Кроме того, для них интересы группы важнее интересов отдельного человека, поэтому отличается и их подход к обучению, взгляды на государство и прочее.
Outtake: Предпосылки к занятию искусством появились задолго до нашего вида. К примеру, человек прямоходящий (Homo erectus, жил около миллиона — 700 тысяч лет назад), вероятно, умел создавать примитивные предметы искусства. Впервые останки представителей этого вида, питекантропа, обнаружил Эжен Дюбуа на острове Ява. Масса мозга человека прямоходящего составляла около одного килограмма, это промежуточное значение между человекообразными обезьянами и представителями нашего вида. Интересно, что на ракушках, которые Дюбуа нашел вместе с останками питекантропа, недавно обнаружили царапины. Они нанесены не хаотично, а будто составляют какой-то узор.
Мозг и история
— Как может отличаться строение мозга у представителей разных поколений, живущих в одном и том же месте?
— В Нидерландах ведут долгосрочное исследование людей, родившихся в период Голодной зимы 1944—1945 года. То был последний год Второй мировой, страна была оккупирована фашистами, не было ни тепла, ни электричества, ни еды. Тех, кто родился в тот период или находился тогда в утробе матери, изучают уже более 75 лет. Оказалось, что некоторые структуры мозга у них мельче, чем у более старших или более молодых соотечественников. Это повышает риск раннего развития деменции. Выходит, ранние стадии развития мозга влияют на всю последующую жизнь.
— Получается, дело не в разнице в возрасте как таковой, а в том, что окружало то или иное поколение?
— Да. Изначальное окружение человека — то, что находится в утробе, — отличается от того, что ждет его вне организма матери, однако сейчас находят все больше подтверждений тому, что загрязняющие вещества проникают сквозь плаценту, влияют на развитие мозга и повышают риск развития заболеваний.
Часто спрашивают, что важнее — влияние генов или влияние окружения. На самом деле на первое место выходит взаимодействие между этими двумя группами факторов.
Чтение и научный путь
— Можно ли сказать, что чтение — скажем, художественной литературы — это креативный процесс?
— Да. Креативность по определению — это создание чего-то нового из уже имеющейся информации. А она летит на нас с огромной скоростью из двух источников: и извне, и из нашего собственного мозга. Мы комбинируем эту информацию и создаем нечто новое. Конечно, когда вы читаете что-то, что вам нравится, в ваш мозг поступает новая информация, вы объединяете ее с той, что там уже есть, и в результате появляются новые идеи. Так что чтение стимулирует создание нового — если вы читаете нечто вам интересное. И речь не только о книгах, вызывающих сильные эмоции, но и о тех, чья главная задача — предоставить новую информацию.
— То есть и нон-фикшн, и научные книги стимулируют креативность?
— Конечно. Честно говоря, я сам предпочитаю научную литературу художественной.
— Как объем прочитанного влияет на мозг?
— Сложно отделить его влияние от изначального «качества мозга», поскольку тяга к чтению связана с уровнем интеллекта. Люди с высоким интеллектом, с «хорошим мозгом» любят узнавать новое — соответственно, они охотнее читают. Они более образованны, им интереснее получать новую информацию, учиться.
— Фактически мы сегодня говорили о том, что в любой сфере важно взаимодействие между врожденными качествами и окружением.
— Да. И они начинают взаимодействовать, как только начинается формирование организма.
— В какой области нейробиологии вам бы хотелось сделать (или увидеть) открытие в ближайшие лет десять?
— Всего десять лет? Маловато. Я считаю, изучение работы мозга в целом — самая важная тема для нескольких будущих поколений, а вовсе не одного поколения и уж тем более не десятка лет. Я ставлю ее по важности на один уровень с проблемой устройства Вселенной.
Если выбирать в пределах нейронаук, то это, пожалуй, исследование сознания. Это сложная задача. Мы уже много знаем о сознании, но этого явно недостаточно.
— Мне кажется, понять что-либо в этой отчасти философской теме очень непросто.
— Это так. Но она интересна еще и с медицинской точки зрения. Для поддержания сознания нужны работающие связи между префронтальной корой и таламусом, а если они нарушены в результате инсульта, человек теряет часть своего сознания. Если инсульт случился в правом полушарии, пациент может начать игнорировать то, что находится слева от него, и информацию о левой стороне собственного тела [многие пути передачи информации в нервной системе перекрещиваются, поэтому обычно страдает осознание противоположной половины. — Прим. «Горького»]. Это называется неглект. Если дать такому человеку тарелку с едой, он съест только то, что лежит справа, а то, что было слева, заметит, лишь если повернуть тарелку на 180 градусов. Он будет расчесывать только половину волос, читать половину газетной страницы... Способность рисовать, к примеру, у него сохранится, но на рисунке окажутся только предметы из правой части поля зрения. О тех, что находятся слева, его сознание не в курсе.
Получается, сознание — это процесс, запущенный в нескольких разных участках мозга, и его ход зависит от того, откуда приходит информация. Вот вам, кстати, пример того, как связаны искусство и медицина.