Мистер Брин, первый вопрос обращен к двум вашим ипостасям: писателя-фантаста и футуролога. Одна из ключевых тем романа «Почтальон» — важность коммуникаций для существования современного общества и цивилизации. Однако сегодня мы видим, что интернет и социальные сети сделали возможным манипулирование людьми в особо крупных масштабах. Хороший тому пример — недавний скандал с компанией Cambridge Analytica. Насколько эти риски реальны?
Эти опасения мне понятны, и вот смотрите. Больше пятисот лет назад появились стеклянные линзы и появились книгопечатные станки, что расширило границы того, что мы, люди, могли увидеть, и того, что мы могли узнать. Наше зрение стало лучше, а знания стали храниться вне наших голов. С тех пор каждое поколение сталкивается с расширением видения и знания. И всякий раз, когда это происходит, пессимисты говорят, что это чересчур, что люди сошли с ума и, чтобы утолить жажду, пьют из пожарного шланга. А оптимист скажет, что человечество становится лучше. Поначалу пессимисты всегда оказываются правы. Всегда. Изобретение печатного станка едва не погубило Европу, потому что издание и распространение доступных религиозных книг стало одной из причин охвативших Европу религиозных войн. Но в конце концов книги сделали людей более свободомыслящими, что способствовало падению напряженности и уменьшению страха. Пусть в краткосрочной перспективе подтверждаются опасения пессимистов. Однако в долгосрочной перспективе правыми оказываются оптимисты. Например, в 1930-х мы получили радио и громкоговорители, способные усиливать человеческий голос и его воздействие. И мы получили и Гитлера, и Муссолини. Но мы выжили. К слову, Рэя Брэдбери пессимисты приводили в ярость. Он называл их предателями рода человеческого. Сегодня интернет — часть нашей защитной системы, предохраняющей нас от ошибок. Мы получили аутоиммунную болезнь, и нас атакует наша иммунная система. Мы или умрем от синдрома приобретенного иммунного дефицита, или избавимся от страха. Поживем — увидим.
А как ученый и консультант NASA, какой сценарий освоения Солнечной системы вы считаете наиболее вероятным?
Я уверен, что на Луну мы не отправимся. Луна — это напрасная трата времени. Китайцы, индийцы, русские, европейцы и некоторые миллиардеры хотят на Луну по той же причине, по которой мы оказались там в семидесятых. Для гордости! Но ведь мы этого уже достигли. Все в NASA и в Кремниевой долине хотят оставить в покое Луну и отправиться на астероиды. Существуют миллионы астероидов. И если вы найдете подходящий — вы получите воду. На другом типе астероидов вы можете получить сталь. На астероидах есть и золото, и платина. Там множество богатств, и астероиды помогут нам достичь Марса. Надеюсь, вместе с русскими мы отправимся к астероидам, к Фобосу и на Марс — только не на дурацкую красивую Луну.
В недавнем романе «Бытие» вы очень подробно, увлекательно и убедительно описываете картину будущего, отделенного от нашего времени несколькими десятилетиями. Однако сегодня в жанре преобладают фэнтезийные эпопеи или романы, описывающие очень далекое будущее. Неужели традиционная для фантастики прогностическая функция больше не востребована?
Есть три временные зоны для научной фантастики. Первая из них — близкое будущее. Чтобы оказаться в нем, вы берете за основу день сегодняшний и привносите в него небольшие изменения. Например, так устроены романы Майкла Крайтона. И есть далекое будущее с космическими кораблями и рейлганами, в котором автор может описывать приключения галактических масштабов. Или использовать это будущее как фон для размышлений о проблемах человека и человечества, как это делал Иэн М. Бэнкс. И, наконец, есть то будущее, которое находится между двумя названными. Оно отстоит на 20–50 лет от современности. Работать с этой временной зоной очень сложно, и авторы стараются держаться от этого будущего подальше. Загвоздка в том, что вам необходимо описать будущее одновременно и как удивительное, и как повседневное, даже скучное. Ведь если бы я из 1970-го оказался в сегодняшнем дне, я бы удивился, а затем спросил: как же так? это все до сих пор происходит? Такое будущее тяжело вообразить и описать. Но у меня сумасшедшая фантазия, и я могу это сделать.
Продолжая разговор о недалеком будущем. Чуть больше десяти лет назад ваш коллега Майкл Суэнвик говорил мне, что американский книжный рынок является своего рода гравитационным колодцем, из которого в другие страны легко разлетаются американские бестселлеры, но проникнуть внутрь которого очень сложно. Изменилась ли эта ситуация сегодня?
Позвольте мне начать ответ издалека. Дело в том, что есть два способа устройства человеческого социума. Первый из них — пирамида, и большинство цивилизаций в истории человечества относится к первому типу. На вершине такой пирамиды находились короли, знать и священники. Второй тип сложился сегодня. Такое общество напоминает бриллиант, в котором наиболее важный класс находится в середине. Это форма всегда неустойчива. И потому, кстати, многие люди сегодня хотят вернуться к пирамиде. Но большинство профессионалов предпочитает именно «бриллиант». При таком устройстве очень мало богатых инженеров и очень мало бедных инженеров. Очень мало богатых учителей и очень мало бедных учителей. Есть средний класс профессионалов, который предоставляет свои услуги и получает за это деньги. Однако в сфере искусства мы всегда имеем дело с «пирамидой». Потому что практически нет ограничений на количество людей, которые хотят прославиться, и все они оказываются в основании пирамиды. А на ее верх ведут два пути. Первый путь — быть замеченным «богами»: издателями или директорами голливудских студий, которые создают кинозвезд. Так было и в моем случае. Издатели прочитали рукопись моего первого романа, и им понравилось. Они опубликовали роман, и из безвестного автора я стал успешным писателем. Второй путь заключается в постепенном «подъеме по склону». Предположим, вы музыкант. Вы создаете собственную группу, и людям нравится ваша музыка, вы выступаете в ночных клубах, затем делаете записи и звучите по радио. Так вы можете пробиться наверх — благодаря собственным усилиям.
В книгоиздании вплоть до недавнего времени вы могли только «вознестись» с помощью «богов». Но теперь опубликоваться стало проще, чем когда-либо. Теперь в книгоиздании сложилась та же ситуация, что и в музыке, где всегда было два пути. И англоязычным авторам проще подняться по склону — потому что есть критическая масса читателей, которые могут принести издателям прибыль. И издатели могут помочь вам подняться по склону или выдернуть вас наверх, если вы пишете на английском. Но дело в том, что издатели не заинтересованы в том, чтобы платить за переводы. Не знаю, ответил ли я на ваш вопрос.
А как вы начали писательскую карьеру? Что стало импульсом для создания цикла о Возвышении?
О, я всегда знал, что буду писателем. И я всегда был очарован дельфинами. Уже известно, что дельфины очень умны. И существовало много романов, в которых дельфины предстают мудрыми существами. И многие фантасты писали о том, как здорово было, если бы мы могли перенять от дельфинов их мудрость. Но я всегда старался мыслить по-другому, не как все. И я подумал: чтобы научиться мудрости дельфинов, мы сначала должны научить их говорить. Так появилась идея Возвышения — когда человек помогает другим видам подняться на следующую ступень эволюции. Во вселенной Возвышения дельфины тоже мудры, и они могут поделиться с нами этой мудростью после того, как мы помогли им.
Между прочим, помощь такого рода — одна из ключевых тем советской фантастики. Есть специальный термин для этого — прогрессорство.
Конечно. «Трудно быть богом» братьев Стругацких! Ускорение прогресса — это широко распространенная тема для научной фантастики тех лет. И конфликт возникает, когда вмешательство запрещено — например, такова первая директива в Стар Треке, — но герой говорит, что должен вмешаться.
Я удивлен, что вы знаете братьев Стругацких.
О, многие на Западе знают Стругацких и Станислава Лема.
Может быть, вы знаете еще каких-то советских или российских авторов?
Я знаю Богданова, который писал научную фантастику и умер от того, что делал фантастические вещи. Циолковский. Конечно, «Аэлита» Толстого. Сергей Лукьяненко и Владимир Сорокин, который написал «День опричника». Вот с Сорокиным я хотел бы встретиться.
Сорокин не причисляет себя к фантастам.
Но он пишет фантастику. У нас в Америке есть проблема. Если кто-то пишет фантастику и если она хорошо написана и имеет успех, люди говорят: «Ни слова о научной фантастике». И некоторые авторы — например, Урсула Ле Гуин и Маргарет Этвуд — прислушались к этим голосам. Но такие авторы, как Майкл Чабон и Паоло Бачигалупи, сказали: «К черту! Мы пишем фантастику». Скажите Сорокину, что он писатель-фантаст! Мне жаль, если он воспримет это как оскорбление, потому что я говорю это как комплимент.
А что вы хотели бы сказать своим русским читателям?
Если вы не говорите boje moi пять раз в неделю, что-то не так с вашим восприятием. Если вы не говорите «вот проблема, которую я могу помочь исправить» хотя бы три раза в неделю, что-то не так с вашим сердцем. Если вы говорите, что обязаны всем своим предшественникам, но еще больше ваш долг перед потомками, то вы заслужили быть частью этого приключения.