Нынешний год был преисполнен событиями, привнесшими отчетливую скандальность в и без того накаленную литературную реальность. Их диапазон варьируется от анекдотических ситуаций вроде клоунов, восставших против Стивена Кинга, до реальных судебных разбирательств, связанных с сексуальными домогательствами и насилием. То, что принято называть литературной жизнью, неожиданно зазвучало громче, чем сама литература. Скандал вокруг Нобелевской премии, обвинения, выдвинутые против американского писателя Джуно Диаса, и последовавшие за ними разоблачения — эти события обнаружили уязвимость практически любой литературной репутации. Наша задача сейчас поговорить о том, как работает институт репутаций в условиях стремительно меняющихся социальных норм, и о феномене скандала как такового.
Пожалуй, было бы не очень уместным обсуждать справедливость обвинений, предъявленных ряду писателей. Хотя, конечно, перемывание косточек участникам скандала заложено в сам его сценарий. Так, от американца Джеймса Дашнера, автора бестселлера «Бегущий в лабиринте», отказалось издательство Penguin Random House после публикации анонимных обвинений в сексуальных домогательствах. То же издательство отменило выпуск книги известного журналиста Марка Гальперина, который, помимо всего прочего, был отстранен от эфиров на телеканалах MSNBC и NBC News. Похожим образом прогорел и Джей Эшер, автор еще одного культового подросткового романа «Тринадцать причин почему», — его бросил литературный агент. Впрочем, некоторые издатели отмолчались в тряпочку и продолжили публиковать их книги, игнорируя происходящее.
На фоне всех этих зубодробительных литературных склок история Джуно Диаса, автора романа «Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау», который принес ему Пулитцеровскую премию, выглядит наиболее противоречиво. Писательницы Моника Бирн и Зинзи Клеммонс, эссеист и автор коротких рассказов Мария Мачадо обвинили его в агрессивном поведении и женоненавистничестве, помимо всего прочего акцентировав внимание на «нездоровых патологических отношениях с женщинами» героя его романа. Эта позиция интересна прежде всего с точки зрения литературно-критических подходов. Если раньше большинство по умолчанию придерживалось мнения, что литературное произведение — самодостаточная структура, которой лишь вредят попытки объяснить ее извне, то история Диаса красноречиво доказала, что эта установка больше не работает, и всем участником литературного процесса придется считаться с новыми правилами.
Джуно Диас
Фото: buenosairesreview.org
После публикации выдвинутых против него обвинений Диас покинул пост председателя жюри Пулитцеровской премии, который занял двумя месяцами ранее. Несколько культурных институций отменили события с участием писателя, объяснив это тем, что «аудитории будет сложно понять, как вести себя в этой ситуации». Британское издательство, с которым он работает, передвинуло выход его книги на неопределенный срок, а книготорговцы начали спешно убирать книги Диаса с полок магазинов. Под занавес журналистка Моника Кастильо написала колонку в Washington Post, напомнив, что теперь у читателей есть «шанс иначе взглянуть на книги Клеммонс, Мачадо и других женщин, которых до сих пор игнорировала книжная индустрия, не воспринимая их всерьез на фоне Диаса».
Ситуация также напоминает о границах критической мысли: в конце концов, когда речь заходит о таком явлении, как репутация, решающая роль практически всегда принадлежит внелитературным факторам. Но здесь все дело в ракурсе, под которым они рассматриваются. То, что поведение людей прямо или косвенно связано с литературным миром, который они создают, — факт, не требующий доказательств. Однако до сих пор никто не решался делать выводы о том, что писатель — женоненавистник, основываясь на его романах. В результате эта и подобные истории так или иначе стали частью кампании по демистификации литературы, лишившей ее привилегированного положения и флера сакральности. Это обстоятельство хочется отметить отдельно, потому что литературно-журнальные полемики прошлого, какой бы скандальный характер они ни носили, не играли такой роли.
Похожим образом сработал и небывалый доселе кризис в Шведской академии, которая была вынуждена отложить присуждение Нобелевской премии по литературе на год, чтобы, как заявили ее представители, «восстановить доверие общественности». Честно говоря, репутация у премии, обладающей выдающимся умением постоянно оказываться в центре скандалов, и так была не очень. Непрозрачность премиального процесса, излишнее увлечение политическими мотивами и работа на мгновенный медиаэффект, а не на условную вечность — об этом в контексте Нобелевки говорят каждый год, какое бы решение ни приняли академики. Однако до сих пор номинально считалось, что в литературном мире нет более важного института, чем Шведская академия. Ее члены избираются на пожизненную должность, обязуясь поддерживать символическую жизнь института посредством множества ритуалов. Ежегодное объявление лауреата — в их числе. Скандал же всегда работает как антиритуал.
За всю свою историю премия не вручалась лишь в 1935 году, когда ни один из претендентов не впечатлил жюри, а также в годы Первой и Второй мировых войн. Перенос вручения награды в результате публичного скандала — ситуация беспрецедентная. К тому же всем очевидно, что это чуть больше, чем еще один эпизод «охоты на ведьм», как изволил выразиться Жан-Клод Арно, которого сперва обвинили в сексуальных домогательствах и насилии, а следом — в разглашении информации о нобелевских лауреатах. В основе беспрецедентного кризиса организации лежит множество факторов, а история, сложившаяся вокруг Арно, лишь помогла их вскрыть.
Восстановить авторитет в таких условиях академии будет непросто. Тем более однажды Нобелевка уже упустила шанс изменить правила игры, когда отказалась в 1989 году поддержать Салмана Рушди, заочно приговоренного духовным лидером Ирана к смерти. Тогда в знак протеста от участия в работе организации отказалась писательница Черстин Экман. Сейчас вслед за ней академию покинули Лотта Лотасс, Сара Стридсберг и Клас Эстергрен. В академии, таким образом, осталось лишь 10 действующих членов, а для принятия решений, напомним, необходимо 12 голосов. В такой ситуации можно сохранить репутацию, если силы, работающие от имени организации, будут достаточно мощными и цепкими. Но нельзя отрицать, что пересмотр отношений назрел не только внутри одной отдельно взятой институции.
Конечно, стремление каждую новость, подобную перечисленным, преподносить как нечто невероятно скандальное и разоблачительное можно списать на особенности современных медиа. В конце концов, как писал социолог Борис Дубин, «существует лишь то, что сенсационно». Кроме того, русская литературная критика, которая до сих пор во многом ориентируется на сложившуюся в советское время систему репутаций, тяготеет к поляризации мнений: что бы ни произошло, проще всего разделить спорщиков на сторонников старого и нового — на тех, кто считает движение #MeToo примитивной провокацией, и тех, кто связывает с ним глобальные изменения культурных и социальных иерархий. Скандал как механизм культуры всегда стремится обеспечить сбой системы. Сейчас вопрос только в том, сможет ли система продолжить существовать в прежнем режиме после стольких сбоев.