2017-й для нас особый год — год столетия двух революций. Все остальные события меркнут по сравнению с этими, а то и вовсе забываются. Но в 1917-м, когда, казалось, гибла не только Россия, но и почти вся Европа, на ее севере, в норвежской глухомани, был написан один из величайших, по моему мнению (которое не меняется уже третий десяток лет), романов мировой литературы — «Соки земли» Кнута Гамсуна.
О Гамсуне я узнал довольно поздно. Это был, наверное, 1994 год, мне — за двадцать. Охренев (другого слова не подберу) от «Тропика рака» Генри Миллера, я решил показать его своему отцу… Через пару дней он вернул мне книгу со словами: «Да, это мрачнее „Голода” Кнута Гамсуна».
Гамсуна в нашей домашней библиотеке не было, и я пошел в городскую. Там нашелся только второй том собрания сочинений — в таких зеленых обложках оно выходило, — первый том с «Голодом» оказался на руках. Я взял второй и стал читать. «Виктория»… Совершенно не помню содержание этого романа, но музыка языка осталась со мной, наверное, навсегда и заставила бешено читать все остальное, написанное Гамсуном.
Спустя много лет осталось два произведения — «Голод» и «Соки земли». Сначала «Голод» был главным, и я возвращался к нему многократно, а потом и теперь — «Соки земли». Впрочем, для меня это диптих с двумя полярными темами. В «Голоде» — каменный город и человек в нем без работы, без крыши над головой, без женщины, без гроша в кармане. В «Соках земли» — почва, которая дает человеку без крыши над головой, без денег и жилье, и еду, и деньги, и женщину, и детей… Притронься к земле лопатой, и она напитает тебя своими соками…
В последнее время я чаще встречаю иное название этого романа — «Плоды земли». Может, оно точнее — не знаю; может, ближе к оригиналу новый перевод. Я читаю тот, старый, Нины Федоровой. Вернее, в книге, изданной в начале 1990-х. Книга уже вся истрепанная, страницы засаленные, но от этого еще более притягательные, словно пропитанные соком.
Гамсуну с переводчиками на русский, кажется, везло. Во многом благодаря им, обладавшим несомненным художественным даром (у нынешних переводчиков это, по-моему, редкость), Гамсун в конце 1890 – начале 1910-х считался чуть ли не русским писателем. По крайней мере, многие критики того времени, перечисляя лучших авторов, помещали Гамсуна вместе со Львом Толстым, Чеховым, Горьким… О «Голоде», «Мистериях» (в которых достается Толстому), «Пане», «Виктории» в то время были написаны сотни и сотни статей, рецензий. Некоторые произведения выходили в России раньше, чем на родине (что случалось лишь с самыми-самыми популярными)… С «Соками земли» сложнее.
Когда этот роман был опубликован в Норвегии и некоторых странах Европы, России было не до большой литературы. По-моему, на русском языке «Соки земли» впервые увидели свет в 1923 году в издательстве «Красная новь». Нынче это библиографическая редкость, но мне удалось не так давно полистать — на руки не дали — книгу. Указание на то, что это даже не перевод, а переработка (автор переработки Виктор Муйжель), справедливо. Грубо говоря, нечто вроде «Робинзона Крузо» Корнея Чуковского.
Но и эта публикация переработки важна. «Соки земли» не могли выйти ни раньше — во времена военного коммунизма, ни позже — в годы коллективизации. По сути, этот роман абсолютно анархистский.
Анархизм в общественном представлении — это пьяные парнищи в тельняшках и с маузерами, это разрушение и хаос… Анархия — слово, давно ставшее синонимом хаоса. Анархией граждан пугает любая государственная власть в моменты протестных волнений, слишком сильно проявляющейся свободы слова, совести и всего остального. А анархия по созвучию сделалась синонимом анархизма.
Но можно вспомнить, что даже Лев Толстой не раз называл себя анархистом, что Петр Кропоткин в своих книгах доказывал, что при анархизме дисциплина будет крепче, чем при возникшей где-то в Месопотамии и особенно не изменившейся за эти тысячи лет форме государственного устройства.
Да, кстати, потрясающая обложка того издания 1923 года. Библейского облика муж стоит на вскопанной черной земле. В правой руке лопата, левая лежит на боку. Взгляд и суровый, и ласковый одновременно. Взгляд хозяина.
«Соки земли», издание 1923 года, обложка
Изображение: auction-imperia.ru
А сюжет… Сюжет книги прост до предела (современные писатели, даже подсознательно ориентированные на экшн, вряд ли увидят в нем пищу для целого романа, тем более для романа эпического дыхания): куда-то в безлюднейшую глушь — «целый день пути от ближайшего жилья» — приходит человек по имени Исаак. Неюный, некрасивый, неповоротливый. Явно не нашедший свое место в большом мире, где борьба между собой, конкуренция, толкание локтями.
Ему нужна женщина, «работница», как он пытается себя убедить. Но никто не хочет поселяться в этом углу, вдали от остальных. И все-таки женщина приходит. Ингер. Она такая же отверженная, как и он, даже сильнее, — у нее уродство на лице. Заячья губа… Исаак и Ингер начинают жить вместе, по метру расширяя свой участок, отвоевывая у дикой природы землю.
Первый раз я читал «Соки земли» в 1994–1995-м. Помните те годы? Сколько на нас сыпалось нового или малодоступного раньше. По крайней мере в литературе. От Солженицына до Берроуза... Время было клокочущее, бешеное. А в романе Гамсуна — трудное, словно о нем рассказывает немощный, оставивший все силы в работе старик, у теплой печки, в темной, без электричества, избе… День за днем, день за днем он рассказывает то ли свою жизнь, то ли жизнь близкого человека. И это настоящее время, особенно меня тогда потрясшее:
«Человек идет по направлению к северу. Он несет мешок, первый мешок, в нем съестные припасы да кое-какие инструменты. Человек крепок и груб, у него рыжая жесткая, словно железная, борода и мелкие рубцы на лице и руках, — где он заполучил эти шрамы: на работе или в бою? Может быть, он бежал от наказания и скрывается, может быть, он философ, ищет покоя и тишины, — но как бы то ни было, он идет и идет, кругом не слышно ни птиц, ни зверей, изредка бормочет он про себя какое-нибудь слово: — О-ох, Господи! — говорит он. Миновав болота и выйдя на приветливое местечко, с открытой полянкой в лесу, он опускает на землю мешок и начинает бродить кругом исследуя местность; немного погодя возвращается, вскидывает мешок на спину и идет дальше».
Это с первой страницы. А вот концовка:
«Клинг-линг! — говорят колокольчики высоко на откосе, все ближе и ближе: скотина пробирается к вечеру домой. Пятнадцать коров и сорок пять штук мелкого скота, всего шестьдесят голов. Вон идут к летнему загону женщины со множеством подойников, они несут их на коромысле через плечо, — Леопольдина, Иенсина и маленькая Ревекка. Все три босиком. Маркграфиня не с ними. Сама Ингер дома, готовит обед. Она расхаживает по дому, высокая и статная, весталка, поддерживающая огонь в кухонной плите. Ну, что ж, Ингер поплавала по бурному морю, побывала в городе, теперь она опять дома; мир велик, он бурлит от множества мест, Ингер тоже бурлила. Она была почти никем среди людей, ничтожная единица. Наступает вечер».
Между этими абзацами несколько десятилетий. Рождение детей Исаака и Ингер, превращение их глуши в поселок. Операция по зашиванию губы Ингер, для которой долго зарабатывали деньги, побег Ингер в большой мир, годы в тюрьме и возвращение. Вместо двух коз и козла теперь целое стадо. Вместо землянки из дерна — просторный дом.
«Соки земли» — «Робинзон Крузо» (по версии Чуковского, а не Дефо, у которого Крузо — дитя своего жадного века) наоборот. Но почему-то сюжет Робинзона Крузо (обязательно с возвращением в так называемую цивилизацию) нам куда интересней таких вот историй, как у Исаака. Но Исааков куда больше Робинзонов. С древнейших времен люди уходили из племен, моряки сбегали с каравелл и галеонов и поселялись у дикарей. Россия расширялась и вытягивалась отнюдь не из-за казаков-первопроходцев, а из-за крестьян, стремящихся жить и трудиться свободно. По сути, казаки — это те же крестьяне, но имеющие оружие и не имеющие хозяина (сейчас это уже нужно отмечать). Быть может, старообрядчество, духоборство — это скорее повод уйти подальше. Даже в Америку, Китай…
Кнут Гамсун с семьёй, около 1926 года
Фото: Национальная Библиотека Норвегии
В последнее время довольно часто звучит слово «самострой». Самострой считается серьезным преступлением. Самострой должен быть снесен, его владелец привлечен к ответственности. Не знаю, как в других странах, а в России с самостроем боролись всегда. Жгли со времен Древней Руси. Ведь все должно быть учтено, каждый человек к кому-то привязан.
«Соки земли», конечно, идеалистическое произведение. И Нобелевская премия в 1920 году, когда Европа, обпившись крови и проблевавшись серией революций и мелких (по сравнению с Россией) гражданских войн, была присуждена этому роману более чем справедливо. Нобель написал в завещании, что премией должен быть награжден автор, «создавший наиболее значительное литературное произведение идеалистической направленности».
Но идеализм — это не идеализация. «Тихий Дон» тоже идеалистический роман. И сколько бы я его ни перечитывал, ни смотрел фильм Герасимова, каждый раз надеюсь, что Григорий с Аксиньей убегут, спрячутся, найдут свою пустошь, и «черное солнце» не станет жечь землю.
Не знаю, читал ли Шолохов «Соки земли» тогда, в 1920-е. Но в любом случае природа ли, высший разум сделали так, что в Советском Союзе появился родной брат книги Гамсуна. Родной, но не значит похожий. У Исаака с Ингер два сына, Элеус и Сиверт, но они совершенно разные, это два противоположных типа людей. Так и романы Гамсуна и Шолохова родственны, но противоположны: у одного от пустыни к цветущему хутору, у второго цветущий хутор, превращенный в пустыню…
Шолохов оказался прав. Он заканчивал «Тихий Дон», когда Европа вновь запылала. Гамсуну пришлось увидеть этот пожар; он пытался его затушить, но вместо этого стал числиться в союзниках Гитлера.
В Советском Союзе Гамсуна простили относительно рано. В 1970 году вышел двухтомник. Тот, что произвел большое впечатление на моего отца. Но «Соков земли» в нем нет. В общем-то, понятно, почему. Свободный Исаак не положительный пример для любого государства. Ему куда полезней такие, как герой «Голода». Нищие городов, не имеющие семьи, готовые на любую работу, на что угодно. Хозяева опасны.
В России сейчас вроде бы началась новая кампания по выращиванию таких хозяев. В новостях много говорят о «Дальневосточном гектаре». Но желающих особенно не наблюдается. Слышатся усмешки: это мы уже проходили — фермерство и все остальное… Усмехающиеся, в общем-то, правы. История показывает, что стоит нашему Исааку крепко встать на ноги, и его треснут под колени, а потом ощиплют.
Но давайте, городские заложники, обитатели однокомнатных, двухкомнатных камер, откроем «Соки земли» и если не личной, то какой-нибудь генной памятью вспомним свободного Исаака. Они были, и они есть, но в далеких, укромных, не обнаруженных властью с полицией и мытниками углах планеты.