Алиса Порет. Записки. Рисунки. Воспоминания М.: Барбарис, 2012
Алиса Порет (1902–1984) — художница, иллюстратор, ученица К. С. Петрова-Водкина и П. Н. Филонова — прожила долгую и яркую жизнь. Изданный несколько лет назад двухтомник «Записки. Рисунки. Воспоминания» читается легко, но он не так прост, как кажется на первый взгляд.
Воспоминания Порет написаны в конце 1960-х годов, спустя много лет после описываемых событий. Их форма необычна: на каждой странице книги — маленькая история, часто анекдотическая, и рисунок. Порет пишет о своем детстве, днях учебы, белой собаке Хокусай (или Хокусавне), дружбе с Соллертинским, Хармсом и многими другими. Читая эти воспоминания, словно проваливаешься в удивительный счастливый мир, где нет печали и горя — именно такую мифологию своего прошлого выстраивает художница (похожим образом выстраивает ее Набоков в «Других берегах» и многие другие). Порет демонстративно игнорирует исторический контекст, зато каждая деталь выписана с особым тщанием, будь то лирическая зарисовка или анекдот:
«Мы с Хармсом были за городом. <…> За столом я увидела, что из его рукава выполз какой-то зеленый жук. Мы все стали его рассматривать, и мама сказала — это лесной клоп. Достали зоологию. Оказалось, что верно и что принесенный в дом охотно скрещивается с домашними клопами и дает очень крупное потомство. Даниил Иванович высыпал спички и спрятал его в коробок. „Дайте, я выброшу”, — сказала я. „Спасибо, не трудитесь, я сам”. Когда мама вышла из комнаты, он таинственно прошептал мне, что у него есть идея, как с ним поступить… К концу обеда я обнаружила еще одного у него на плече. „Умоляю, не уроните”, — просил Хармс, и мы загнали второго пленника в спичечную коробку. „Выручите меня, — сказал Хармс, — сегодня день рождения Ивана Ивановича Соллертинского, и я не знаю, что ему подарить. Дайте какой-нибудь ваш рисуночек — я закантую, — он будет в восторге”. Я нашла что-то, и он ушел, сияя, без конца благодаря, целуя мне руки и кланяясь. Через пару недель у меня был вечер, было много народа. Пришли и Хармс с Соллертинским. „Как вы живете? — спросила я Ив. Ивановича. — Вы так давно у меня не были”. „Уж-жасно, я гибну — у нас появились полчища клопов огромного размера — с божью коровку, представьте себе. Самое трагическое, что только что был ремонт. Отвратительно, какой-то позор, ужа-асно… ОТКУДА ОНИ?” <…> И. И.: „Да. благодарю вас за подарок — я вашу картинку повесил у себя над кроватью. БОЛЬШОЕ СПАСИБО!”»
Порет не раз вспоминает свою знаменитую тезку — Алису, побывавшую в Стране чудес, — возможно, этим она подсказывает, как следует читать ее воспоминания. Второй том, хотя и носит такое же название, включает в себя не только воспоминания самой Порет, но и Марии Юдиной, Татьяны Глебовой, дневниковые записи Павла Филонова и многих других, а кроме того, туда вошли фрагменты современных исследований. Это своего рода комментарий к первому тому и жизни самой Алисы Ивановны Порет.
Тэффи. Моя летопись. М.: Вагриус, 2004
Тэффи (настоящее имя — Надежда Александровна Лохвицкая, в замужестве Бучинская; 1872–1952) — знаменитая писательница и поэтесса, мемуаристка и переводчица. Ее рассказы обожали абсолютно все.
Писательница слыла крайне остроумной женщиной. Куприн сказал о ней: «Нередко, когда Тэффи хотят похвалить, говорят, что она пишет как мужчина. По-моему, девяти из десяти мужчин следовало бы у нее поучиться безукоризненности русского языка…» А вот эпизод, который приводит другая мемуаристка, Ирина Одоевцева (он показывает молниеносность реакции Тэффи): «Бунин, явно сознавая, что его все здесь ждут с нетерпением — без него за стол не сядут, — направился прямо к расположившейся на диване Тэффи, поклонился ей и громко произнес, целуя обе ее руки:
— Надежда Александровна! Целую ручки и прочие штучки.
На что Тэффи, не задумываясь, радостно и звонко воскликнула:
— Ах, спасибо, Иван Алексеевич, спасибо! Спасибо за штучки. Их давно уже никто не целовал!»
«Моя летопись» включает в себя рассказ о гастролях в Киеве и портреты литераторов, с которыми была знакома Тэффи. Первая часть читается не как документальное произведение, а как еще один хорошо продуманный художественный текст.
Надежда Александровна Лохвицкая
Воспоминания Тэффи трудно воспринимать как автобиографическое повествование, хотя они ведутся от первого лица и повествуют о реальных событиях и людях. В предисловии она пишет, что читатель найдет только «простой и правдивый рассказ о невольном путешествии автора через всю Россию вместе с огромной волной таких же, как он, обывателей». В этом трагикомическом повествовании легко узнается почерк Тэффи, умевшей во всем замечать смешное: «Я попросила в случае опасности заявить, что сундук пролетарского происхождения принадлежит бывшей кухарке Федосье. А чтобы лучше поверили и вообще отнеслись с уважением — положила сверху портрет Ленина с надписью „Душеньке в знак приятнейших воспоминаний. Любящий Вова”. Впоследствии оказалось, что и это не помогло».
В части, озаглавленной «Моя летопись», Тэффи рассказывает о своих первых шагах в литературе и о выборе псевдонима: «Прятаться за мужской псевдоним не хотелось. Малодушно и трусливо. Лучше выбрать что-нибудь непонятное, ни то ни се. <…> И тут вспомнился мне один дурак, действительно отменный и вдобавок такой, которому везло <…>. Звали его Степан, а домашние Стэффи…»
Среди героев ее воспоминаний Мережковские, Сологуб, Алексей Толстой, Бальмонт, Кузмин, Северянин. Далеко не все были довольны тем, как изобразила их Тэффи, особенно Мережковские. Ей даже пришлось за это оправдываться, но от своей точки зрения Тэффи не отступала: «Они были гораздо злее, и не смешно злые, а дьявольски. Зина была интересна. Он — нет. В ней всегда просвечивал человек, в нем — никогда». Острый глаз, умение увидеть каждую деталь — свойства настоящего сатирика и мемуариста, и здесь эти ипостаси Тэффи сошлись.
Лиля Брик. Пристрастные рассказы. М.: Деком, 2011
Ни для кого не секрет, в каком качестве известна в первую очередь Лиля Брик (1891–1978), однако она прожила долгую жизнь и занималась математикой, скульптурой, кино, и все это затмила ее «главная роль» — музы поэта. Воспоминания Брик начинаются со знакомства с первым мужем, Осипом: «Все наши девочки были влюблены в него и на партах перочинным ножиком вырезали „Ося”. Я познакомилась с ним только тогда, когда он с сестрой зашел за мной, чтобы вместе идти к Жене, у которой в первый раз собирался наш кружок. Ося представился мне: „Я Верин брат”. Назавтра Вера, по Осиному поручению, спросила, как он мне понравился, и я со всей серьезностью ответила, что очень, как руководитель группы. Мне было 13 лет, и я совсем не думала о мальчиках и Верин вопрос поняла чисто по-деловому».
Брик искусно выстраивает свой образ в «Пристрастных рассказах», но, помимо историй о романах и драматических разрывах, она мимоходом повествует и о других событиях своей жизни, ярко характеризующих эпоху. Например, эпизод с поступлением на математические курсы: «Я так блистательно сдала математику на выпускном экзамене, что директор вызвал папу и просил его не губить мой математический талант. К Герье евреев не принимали без аттестата зрелости. Стала готовиться. Труднее всего история и латынь. Готовил меня Изя Румер — человек злой и очаровательный. Он считал последним человеком того, кто не говорит по латыни как по-русски, и презирал меня за необразованность. Экзаменовалась я в Лазаревском институте. Папа был знаком с инспектором. На сто мальчиков нас было две девочки — вторая совсем некрасивая. Когда я переводила Цезаря, инспектор подсказывал мне, переводя шепотом с латыни на французский, а я уже с французского на русский жарила вслух. По естественной истории спросили, какого цвета у меня кровь, где находится сердце и бывают ли случаи, когда оно бьется особенно сильно. Я ответила, что во время экзаменов. Учитель истории, увидев меня, вскочил и принес мне стул. Я ни на один вопрос не ответила, и он все-таки поставил мне тройку. Мальчишки ужасно завидовали». В одном абзаце все: и диспропорция юношей и девушек на «серьезных факультетах», и процентная норма для евреев, и снисходительное отношение к дамским умениям (эпизод с учителем истории).
Ну и, конечно, Лиля Брик не могла не отозваться о том, как обсуждается ее личная жизнь: «как неправильно, что Музей В. Маяковского на Таганке, вместо того чтобы объяснять людям (молодым главным образом), как мы жили, вместо того чтобы постараться прекратить сплетни и домыслы, вместо того чтобы экскурсовод рассказывал: „Вот комната Маяковского, а это комната его жены Лили Юрьевны, а это комната ее бывшего мужа, лучшего друга Маяковского, с которым они жили в одной квартире, а это — их общая столовая”, — рассказал бы этот экскурсовод, как дружно работали Маяковский и Брик, как я им в меру сил помогала; вместо этого музей собирает слухи и сплетни».
Маргарита Сабашникова. Зеленая змея. История одной жизни. М.: Энигма, 1993. Перевод с немецкого М. Н. Жемчужниковой
Маргарита Сабашникова-Волошина (1882–1973) — художница, переводчица, поэтесса, первая жена поэта Максимилиана Волошина и племянница книгоиздателей Сабашниковых. Ее мемуары были написаны по-немецки, а по-русски появились лишь во времена перестройки. Образ зеленой змеи позаимствован из сказки Гете «О зеленой Змее и прекрасной Лилии». Сабашникова пишет в предисловии: «Этот образ знаменует определенный путь. Кто бодрствующим сознанием вглядывается в черты нашей эпохи, может узнать в персонажах этой „Сказки” прообразы сил, действующих в нем и вокруг него».
Маргарита Сабашникова
Воспоминания Сабашниковой похожи скорее на дневник ее духовного пути. По воспоминаниям Евгении Герцык, она всегда была склонна к мистицизму, и поэтому решающую роль в ее судьбе сыграло знакомство с Рудольфом Штайнером. Вот как Сабашникова его описывает: «Я решилась, встала со своего места и с бумажкой в руке подошла к нему, но не подала ее, а задала свой вопрос устно, страшно покраснев и с бьющимся сердцем. Он посмотрел на бумажку, на меня и сказал: „Это правда очень важный вопрос”». Впоследствии художница принимала участие в строительстве знаменитого Гетеанума в Дорнахе.
Конечно, Штейнер не единственный именитый герой воспоминаний Сабашниковой. Так, например, она вспоминает о встрече со Львом Толстым: «Вдруг Толстой повернулся ко мне и сказал очень серьезно: „Пожалуйста, обещайте мне, что Вы сделаете все, чтобы в Ваше время война стала невозможной”». Сабашникова подробно рассказывает о своей личной жизни, об отношениях с Вячеславом Ивановым: «Я понимала, что нездоровая, душно мистическая атмосфера, в которой жил Вячеслав, для него губительна. „Венок сонетов” к Лидии, который он мне прочел — совершенный по форме, — показался мне мумификацией живого. Духа Лидии я в этих стихах не находила. Вся жизнь в „башне” была вознесена в потусторонние сферы, в которых естественные чувства должны увянуть, и в то же время потусторонность совлекалась вниз, в сферу личных желаний. Чтобы остаться вблизи Вячеслава, я решила поселиться в Петербурге».
Но все же центральное место в воспоминаниях Сабашниковой занимают мистический путь души и внешние события, связанные с этим. Например, посещение пастуха Макария: «Он спросил — с кем я здесь и вообще о моей семье. Затем, внезапно, обращаясь на „ты”: „Чем ты занимаешься?” — „Живописью”. Его лицо озарилось неописуемой радостью: „Ах, как это хорошо, как хорошо! — сказал он. — Бог на всех вещах напечатлел Свой Лик. Я мало понимаю, у меня мало слов, но те слова, которые Бог вложил мне в сердце, их я скажу”. Он начал говорить, все еще как будто всматриваясь в какие-то дали. Как будто он силился увидеть что-то над моей головой. Руки он держал все еще поднятыми и иногда скрещивал их на груди. Казалось, ему было трудно говорить. Речь его была неясной, иногда слишком тихой. Больше половины я не понимала. Я схватывала только отрывки».