Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Джеймс — или, как его называли практически все, Джим — Скотт пришел в мир науки, сделав, что называется, себя сам. Рано лишившись родителей, он подростком воспитывался в квакерской школе. Потом его жизнь и научная деятельность от студента до профессора была в значительной степени связана с Йельским университетом, хотя Скотту, конечно, пришлось достаточно много бывать и преподавать и в других американских и зарубежных университетах. А еще его университетами, безусловно, стали многолетние полевые антропологические исследования регионов Юго-Восточной Азии, особенно в Бирме и Малайзии.
Джим Скотт не был исключительно кабинетным ученым. Он счастливо сочетал в себе академический энциклопедизм и житейскую мудрость, органично проявившиеся в его доброжелательно ироничном отношении к жизни.
Мне довелось лично познакомиться и подружиться с профессором Скоттом более двадцати лет назад, участвуя в его знаменитой программе аграрных исследований Йельского университета, объединявшей междисциплинарным образом исследователей и исследования проблем сельского развития различных регионов мира. Кроме замечательного руководства этой университетской программой, Джим Скотт отличался еще радушием и гостеприимством. Он часто приглашал друзей и коллег отведать блюда собственного приготовления в свой старинный фермерский дом, расположенный в 30 милях от Йеля. Профессор Скотт был изрядным кулинаром, а прежде всего еще и настоящим практикующим фермером. В разные времена на своей ферме он выращивал овец, коров, свиней, занимался пчеловодством, садом и огородом.
Что касается собственно научной работы, то, перефразируя слова Иммануила Канта об изумлении перед звездным небом и моральным законом, можно было бы сказать, что наибольший научный интерес во всем творчестве Джима Скотта проявлялся в изучении взаимодействия между моралью выживания подвластных и часто вообще властей избегающих простолюдинов и звездными амбициями завоевания и упрочения государственной власти над обществом и природой, присущими всякого рода бизнес-бюрократическим и идеологически-технократическим элитам. Среди простого люда Скотта волновали в первую очередь крестьяне, но также и другие представители низших и невысоких слоев населения — от люмпен-пролетариев до мелкой буржуазии, от охотников-собирателей до кочевников-разбойников.
Если мы попробуем дать самый беглый хронологический обзор монографий, написанных Джимом Скоттом, то обнаружим своеобразную волнообразную закономерность эволюции его междисциплинарных политико-антропологических интересов в изучении извечных властно-подвластных взаимодействий человечества.
Его самая первая и наименее известная книга «Сравнительная политическая коррупция» (1972) посвящена исследованию поведения политических элит Малайзии. Уже вторая книга «Моральная экономика крестьянства» (1976) стала настоящим шедевром в области изучения традиционного поведения крестьянского населения развивающихся стран. Скотт в своей книге развил концепцию «моральной экономики», предложенную замечательным британским историком П. Томсоном в изучении процессов становления английского рабочего класса. Моральная экономика крестьянства, как ярко и убедительно показал Скотт, заключается прежде всего в осознанном выборе терпеливой и упорной общинной борьбы за право на жизнь всех членов крестьянского сообщества.
В постоянном противостоянии против мало предсказуемых, но для крестьянства часто опасных стихий природы, политики государства и конъюнктуры рынка сформировалась этика коллективного крестьянского выживания как сложного, однако для традиционных обществ достаточно надежного семейно-общинного перераспределения локальных ресурсов и отстаивания своих интересов перед сильными мира сего.
Что касается взаимодействия крестьян и не только крестьян, а также всех бедных подвластных страт и сословий именно с властью предержащих, то эту проблематику Скотт вскоре развил еще в двух также достаточно известных своих монографиях «Оружие слабых: бытовые формы крестьянского сопротивления» (1984) и «Господство и искусство сопротивления: скрытые послания» (1993). Центральная тема обеих книг, пожалуй, такова. Когда подвластные ставят для себя по-гамлетовски вопрос «быть или не быть» открытому протесту, восстанию против своих угнетателей, то в большинстве случаев они принимают решение: явной борьбе не быть, ибо велика вероятность потерпеть поражение, но скрытую, потаенную борьбу вести необходимо, можно и нужно. На сотнях страниц этих своих книг Скотт блестяще раскрыл и систематизировал тысячу и один способ подвластных неярко, не мытьем, так катаньем, исподтишка, исподволь добиваться своих целей, отстаивать свои права перед властвующими. Именно в этом заключается так называемое оружие слабых: через почтительно идиотическое якобы непонимание или переиначивание приказов и желаний вышестоящей власти гнуть свою линию, при случае распуская про эту самую власть обидные шутки, анекдоты. А вот когда власть ослабнет до степени кризиса и, наоборот, достаточно сил в себе обретут подвластные, вот тогда-то может настать момент истины, когда проклятия угнетенных, вчера шепотом звучавшие по закоулкам, вдруг громогласно зазвучат в бунтарских речах народных восстаний.
Наконец, еще одна книга Скотта о сопротивлении государственному контролю «Искусство быть неподвластным: анархическая история горной Юго-Восточной Азии» (2009, переведена на русский в 2017-м) рассказывает о весьма обширной стране, имеющей неформальное имя Зомия и неопределенные географические очертания где-то среди лабиринтов лесистых гор на стыках границ Бирмы, Китая, Индии, Таиланда. С давних времен в эти дебри забирались народы и племена, старательно избегавшие всяких форм государственности, последовательно отстаивавшие право на безгосударственное существование. Их успеху в таком образе жизни, безусловно, способствовал труднопреодолимый для чиновничьего контроля причудливо сложный и опасный ландшафт Зомии. В этой связи Скотт отмечал, что большие и малые районы, сходные с Зомией, конечно, можно обнаружить и в других местах земного шара. Подобного рода территории — например, от казацких и старообрядческих общин азиатских степей и сибирских лесов России до интернациональных пиратских республик тропических морей — государствам удавалось уничтожить или поставить под свой контроль далеко не сразу.
Но, как мы уже упоминали, Скотт создал не только обширные исследования о разнообразных особенностях антигосударственной логики угнетенных социальных слоев. Он также в ряде своих книг стремился реконструировать историю и современность именно государственного взгляда на жизнь и государственной воли к ее трансформации. Именно этим темам, прежде всего, посвящены переведенные на русский монографии «Благими намерениями государства: почему и как проваливались проекты улучшения условий человеческой жизни» (1998, 2005) и «Против зерна: глубинная история древнейших государств» (2017, 2020; см. рецензию «Горького»). В первой из этих книг Скотт реконструировал так называемую государственную оптику высокого модернизма, начала которой он обнаруживал еще в экспансии государственного администрирования эпохи Просвещения, но во всей своей катастрофической красе проявившейся уже в XX веке в реализации планов государственно-рационального строительства новых столиц или в модернизации традиционного сельского хозяйства во многих странах мира. Другая, последняя вышедшая при жизни книга Скотта «Против зерна», наоборот, рассказывала не о технократической политике современных государств, но о возникновении и становлении вообще первых на земном шаре государств где-то в районе Месопотамии. Как показывает исследователь, и самые древние, и достаточно современные государства объединяла и объединяет неистребимая страсть к достижению максимального контроля над жизнью подданных через вовлечение их во все более амбициозные проекты упрощенно-рационального преобразования окружающей действительности — часто во имя самовозрастания все того же бюрократического контроля.
Все книги Скотта, за исключением одной, написаны в основательной академической манере с приведением впечатляющего количества цитат, источников, статистики, карт, рисунков, схем. Лишь только одна, также переведенная на русский книга под названием «Анархия? Нет, но да! Шесть вольных заметок об автономии, достоинстве, осмысленном труде и забаве» (2012, 2019) представляет собой персональный опыт исследователя в жанре интеллектуальной публицистики. В этой работе профессор Скотт, много лет читавший университетский курс по анархизму, попробовал в популярной форме рассказать, что именно он понимает под анархизмом и почему считает анархические взгляды и действия не только глубоко важными в идейно-теоретическом смысле, но прежде всего практически необходимыми с точки зрения повседневности нашего существования. Эта увлекательная, одновременно веселая и грустная книга наполнена анализом историй выбора действия людей разных стран и народов между официальным порядком и здравым смыслом во имя сохранения и проявления человеческих свободы и достоинства.
Джим Скотт выступает с докладом о «Благих намерения государства» на семинаре в МВШСЭН (Шанинка) 20 июня 2003 г. Фото автора
В заключение хотелось бы упомянуть тему «Джим Скотт и Россия». Побывавший за свою жизнь, должно быть, в половине стран земного шара, ученый по крайней мере пару раз посетил и Россию. Хотя наша страна никогда не была предметом его специального исследования, тем не менее Скотт достаточно хорошо ориентировался в основополагающих событиях и фактах российской истории. В русской политической мысли, пожалуй, ему было особенно дорого анархическое наследие, связанное с именами Бакунина, Кропоткина и Чаянова. Он любил музыку Шостаковича. Из художественной литературы чрезвычайно ценил «Записки охотника» Тургенева и «Войну и мир» Толстого, «Чевенгур» Платонова и «Колымские рассказы» Шаламова. Тому свидетельством — цитаты из произведений этих и других русских писателей и мыслителей в его книгах.
Обаяние личности Джеймса Скотта в памяти и делах его коллег, учеников, друзей пусть найдет дальнейшее достойное воплощение в науке и культуре всех континентов земного шара.