Фридрих Дюрренматт — швейцарский классик, молодость которого пришлась на Вторую мировую войну, не участник, а разочарованный наблюдатель событий, изменивших мир. Он семь раз был номинирован на Нобелевскую премию и, возможно, просто к ней не успел. Ему вообще часто успех давался тяжело и не с первого раза, он по несколько раз переписывал свои пьесы, перерабатывал тексты для каждого нового издания, и, даже когда он был самым востребованным драматургом Швейцарии, его пьесы нередко проваливались на сцене. Но не успех был для Дюрренматта главным. Его пьесы, рассказы, романы наполнены причудливыми деталями, один и тот же мотив или образ повторяется в них снова и снова, пока читатель наконец не выучит его наизусть. Ведь Дюрренматт — это не просто корпус текстов классика прошлого века, а попытка найти в послевоенном обессмысленном мире некий способ существования, гротеск и смех вместо обездвиживающего чувства вины и отчаяния. Оказывается, что это действенный метод — и именно поэтому Дюрренматта сегодня так много ставят в российских театрах.
Дюрренматт и его мифы
Фридрих Дюрренматт родился в Берне в 1921 году, в пасторской семье. Отец научил его мифам, мать читала ему Библию, а сам он подростком открыл для себя Кьеркегора и позже говорил, что без Кьеркегора нельзя понять и его собственную философию. С детства он и увлекался литературой, а еще — живописью и графикой. Как, кстати, и другой немецкоязычный писатель его времени, Гюнтер Грасс, окончивший Академию искусств. И, как и Грасс, Дюрренматт не считал свою художественную карьеру простым увлечением, даже наоборот, называл ее «полем сражений, где я отыгрывался за литературные неудачи».
«Лабиринт I: униженный Минотавр». Фридрих Дюрренматт, 1962 © CDN / Schweizerische Eidgenossenschaft
На его картинах — Минотавры, античные герои, лабиринты, Вавилонская башня. Все это образы, которые крайне интересовали Дюрренматта, но прошлое, как и миф, служило ему прежде всего материалом для разговора о настоящем. В мире Дюрренматта все постоянно повторяется, и обращение к мифу стало для него способом осмысления главной трагедии ХХ века, которой ему повезло быть не участником, но свидетелем. Когда окончилась война, ему исполнилось 24, и уже через два года пьесы начинающего драматурга шли в швейцарских театрах. Без особого успеха, а иногда даже со скандалами: зрителей возмущало вольное обращение автора с историческими фактами. Тогда он временно оставил сцену и написал детективный роман «Судья и его палач», который на самом деле не был детективным романом.
Дюрренматт как судья
Один из фирменных жанров Дюрренматта — детектив без детектива, где интрига вовсе не в том, кто убийца, а в том, почему убийство случилось и что теперь делать. Все его тексты — пьесы, рассказы, да и романы — это череда бесконечных зеркал, двойники, отражающиеся друг в друге. В романе «Судья и его палач» главная пара антагонистов — комиссар полиции Берлах и преступник, которого он преследует. Но оказывается, что преступник, совершающий на глазах у всех чудовищные «идеальные преступления», делает это только потому, что однажды ночью в Константинополе в пьяном угаре поспорил с комиссаром, что преступление тем легче совершить, чем более безразлично тебе зло. Они неразрывно связаны друг с другом, каждый несет свою идею, которую обречен доказывать, и не станет одного — не будет и другого. И они не единственные двойники в романе, где у всякого есть пара.
Двойник — одна из любимых тем Дюрренматта, и многочисленные двойники разбрелись по его прозе. Добродетель и зло равны и отражают друг друга, и, чтобы победить зло, добродетели надо перестать быть собой, самой встать на сторону зла (фанаты комиксов Marvel одобряют этот ход). Но «люди всегда одинаковы, ходят ли они по воскресеньям в Айя Софию или же в бернский собор».
Интересно, что Дюрренматт населял свой мир и собственными двойниками тоже. Так, среди персонажей романа «Судья и его палач» есть писатель, равнодушный ко всему, кроме материала для литературы, а с помощью образа главного героя, комиссара Берлаха, Дюрренматт фактически предсказал собственную смерть. Комиссар по состоянию здоровья должен придерживаться диеты, но празднует победу над врагом, устроив убийственный пир, — сам Дюрренматт точно так же доведет себя до инфаркта, отказываясь следовать рекомендациям врачей.
Этот гротескный эпизод — только предвкушение странных гротескных образов, населяющих прозу Дюрренматта: женщин без ноги, великанов, карабкающихся по стенам. «Гротеск — одна из великих возможностей быть точным. Нельзя отрицать, что гротескное искусство отражает жестокость объективной действительности, но оно — искусство не нигилистов, а скорее моралистов, оно не любуется распадом, а сыплет соль на раны. Оно неудобно, но необходимо...» — утверждал он.
Хотя Дюрренматта частенько записывали в абсурдисты, в последователя Кафки, у которого он и правда так много взял, его гротеск всегда сохраняет человеческое измерение. В послесловии к очередному изданию пьесы «Визит старой дамы» Дюрренматт писал: «„Визит старой дамы” — злая пьеса, именно поэтому трактовать ее следует как можно более гуманистически. И персонажи должны проявлять не гнев, а печаль. И еще: эта комедия с трагическим концом должна быть смешной. Ничто не может так сильно повредить ей, как убийственная серьезность».
Дюрренматт в СССР
Критик с пером вместо копья. Карикатура Фридриха Дюрренматта, 1963 © CDN / Schweizerische Eidgenossenschaft
Первые же страницы Дюрренматта, переведенные на русский язык, были близки советской интеллигенции (и актуальной в нашей стране до сих пор) центральной идеей: добро в конечном счете является только отражением зла. Конечно, партийные цензоры воспринимали его как антифашистского писателя, а под таким прикрытием можно было протащить в печать критика любой власти. Дюрренматт несколько раз приезжал в СССР в 1960-х, но марксистская идеология оставалась ему чужда, а съезды Союза писателей, на которые его приглашали, поражали бессмысленностью. Так возникла повесть «Падение» (в других вариантах перевода — «Переворот» и «Свержение»), обыгрывающая смещение Хрущева. Партийные деятели, лишенные имен, борются за власть, но победитель так же обречен, как и проигравший. Стоит ли говорить, что все они выстраиваются в череду двойников, лишь немного различающихся конечной целью:
«Вместо того, чтобы дополнять друг друга, они пытались друг друга уничтожить, ставили ловушки, старались свалить: партийный секретарь как специалист по технике власти противостоял главному идеологу как теоретику революции. D хотел всеми средствами утвердить власть, G — всеми средствами удержать эту власть в незапятнанном виде, как стерильный скальпель в руках чистого учения». (Перевод О. Дрождина)
В следующий раз Дюрренматт оказался в Союзе уже в перестройку, в 1987 году, и даже успел испытать по поводу будущего России нечто вроде надежды. Тогда же его снова начали ставить — в 1989 году на «Мосфильме» вышел двухсерийный фильм Михаила Козакова «Визит дамы» с Валентином Гафтом в роли Альфреда Илла и Екатериной Васильевой в роли (совсем не старой) дамы. Вместо темы общей вины Козакова интересовало наступление новых времен, когда все покупается и продается, когда обнищавший город, как и нищая в то время советская страна, может надеяться только на американские деньги. Валентин Гафт тут герой скорее положительный, попавший под колесо перемен, смятый общей мечтой о благополучии. И даже залитый солнцем Таллин, где проходили съемки, казался мечтой о совершенно другой жизни, ради которой каждый симпатичный человек уже готов был продать даже невиновного, не говоря о виновном.
В этом, кстати, поразительное отличие русских постановок Дюрренматта от наиболее известных постановок за рубежом. В Европе самой популярной его пьесой были «Физики» — об отношениях науки и власти. Питер Брук, например, ставил «Физиков» как спектакль-предупреждение, прямое высказывание об ответственности ученых за преступления политиков. Когда в 2020 году «Физиков» на сцене Малого театра поставил Алексей Дубровский, в его трактовке они превратились в историю о великих умах, которые не могут скрыться от глупой и банальной толпы. Неудивительно, что не все зрители Малого театра поняли замысел режиссера.
https://youtu.be/zO-kZZIKJxE
Дюрренматт на сцене
Интересно, что сам Дюрренматт хоть и писал для сцены, но большинство постановок своих пьес не оценил, а снятые по ним фильмы и вовсе возненавидел. Но кажется, его привлекала в пьесах именно многозначность, возможность населить подмостки двойниками, объединить всех персонажей в хор. При этом он часто переписывал свои пьесы (так что театральная и киноверсия могли, например, иметь разный финал), сопровождал их текстами — комментариями, послесловиями и предисловиями, где постоянно заклинал публику читать «то, что написано», видеть в них не кафкианский абсурд, а торжество парадокса, неоднозначность самого существования, «не мораль, а жизнь», «людей, а не марионеток».
Интересно, что русская сцена как будто только сейчас открывает его по-настоящему. При этом многие центральные для Дюрренматта темы — вина, ответственность за прошлое, острое сожаление от невозможности выбрать сторону добра и остаться на ней — остаются непонятны для зрителя. Отчасти в этом «виноват» сам автор: Дюрренматт в своих текстах, даже закованных в комментарии и послесловия автора, постоянно предлагает возможность для игры: у всего есть двойники, все истории повторяются, драма в любой момент обрывается абсурдом. Именно эта двойственность, неоднозначность трактовок и изначальное нежелание автора выбирать стороны и кого-то осуждать заставляют современных русских режиссеров обращаться к его текстам.
Западный театр такая многозначность скорее пугала. С пьесой «Визит старой дамы», первым большим театральным успехом Дюрренматта на родине, приключилась в этом смысле интересная история. По сюжету пьесы героиня возвращается из Америки разбогатевшей и готова осчастливить свой обнищавший городок, где ее однажды жестоко обидели. У этой щедрости есть цена — горожанам необходимо самостоятельно казнить бывшего возлюбленного героини, оставившего ее с ребенком на руках. Они отказываются, но начинают жить в кредит, так что расправа кажется неизбежной. Несмотря на то что сюжет Дюрренматта напрямую отсылает к американской литературе — рассказу Марка Твена «Человек, который совратил Гедлиберг» (его герой мстит целому городу, совратив его мешком золотых монет), — для американцев «Визит старой дамой» стал очередной историей о том, что в их стране все продается и покупается. И не только для них — постановка успела с треском провалиться в Цюрихе, Берлине, Вене и Париже, прежде чем на нее обратил внимание Питер Брук и уговорил звездную чету британских актеров Альфреда и Линн Лантов выступить в главных ролях. Брук с помощью Лантов старательно очистил пьесу от гротеска — реалистичным было все, вплоть до камушков в ботинке позавчерашнего героя-любовника, а сама дама, Клара, уже не такая и старая, демонстрировала не протезы, а красные наряды от кутюр (которые Линн буквально выпросила у испанского модельера Антонио Кастильо).
Ответом на драму-притчу об устройстве человеческих душ было... молчание. Питер Брук вспоминал:
«Зрители, дяди и тети, уже успевшие отведать портвейна и наесться орехов, в благодушном настроении собрались, чтобы посмотреть Лантов. Они решили, что это будет сладенькая история со свечами и шампанским, подтверждающая, что аристократические добродетели элегантности и вкуса все еще царят в мире. Вместо этого они получили горькую и серьезную пьесу о провинциалах, сознательно бегущих от правды. Когда под занавес труп героя Альфреда Ланта уносили со сцены при свете мигающих рождественских огней, публика словно получала удар в челюсть и покидала театр в злобном молчании». (Перевод М. Стронина)
Альфред и Линн Лант в постановке «Визита», 1958
Постановка Питера Брука отправилась из Англии в Америку и там наконец добилась успеха. Но сложная театральная история Дюрренматта, и трактовка Брука как ее частный пример показывают: чтобы смотреть на сцене и понимать его пьесы, необходимо изначально поверить в глубокую испорченность мира — деньги покупают все, нет никого, на ком нельзя поставить клеймо.
Можно ли сказать, что бум Дюрренматта в сегодняшней России — симптом отчаяния, усталости от любого сюжета, связанного с политикой, властью, коллективной ответственностью? Одна из самых заметных постановок — «Ромул Великий» в театре Вахтангова, поставленный Уланбеком Баялиевым с Владимиром Симоновым в роли императора, — рассказывает о правителе Западной Римской империи, который двадцать лет разводит кур в ожидании варваров, пока к нему не приходит германский вождь с такими же курами и такой же разоренной империей. Режиссеру Баялиеву прежде всего удалось показать, что за гротеском и кудахтаньем скрывается человеческая трагедия. Это спектакль о поиске человечности во власти, отчаянном желании увидеть за героизмом, патриотизмом и прочими -измами личную историю.
В конечном счете герой Дюрренматта всегда вольно или невольно оказывается метафорой противостояния человека всему, что он считает несправедливым. Режиссер Олег Леушин, поставивший «Ромула Великого» этим летом в Театре на Юго-Западе, говорит, что для него это история о том «как действует человек бездейственный», когда его пытаются уничтожить, пытаются «поменять наш генетический код» Главный режиссер Томского театра драмы Олег Молитвин говорит о своей постановке «Визита старой дамы», что главный герой в ней — Город: «Всех персонажей жалко. И всех ненавидишь». Прочитав Дюрренматта, утверждает он, хочется, как в «Догвилле» фон Триера, «дома сжечь, всех расстрелять», однако при этом всех жалко и страшно подумать, как поступил бы конкретно ты...
Но сила и достоинство Дюрренматта ровно в том, что он никого не хочет сжечь и расстрелять. Все оказались здесь немного против своей воли, все заперты в бесконечных зеркалах и лабиринтах, всех жалко. Пожалуй, главное, что Дюрренматт понял про человечество, — люди оказались в этом мире, который сам он называл последними днями белой расы, не по своей воле. Помните пьесу «Физики», герои которой вроде бы и рады были оставить человечество без открытий, чтобы не вести его в пропасть, да кто же им даст? В год столетнего юбилея Андрея Сахарова что может быть актуальнее...