Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Это древнерусское произведение, по крайней мере в отдельных фрагментах, известно едва ли не каждому жителю России, Украины и Белоруссии: во всех трех странах, наследницах Киевской Руси, о «Повести временных лет» рассказывают в школе на уроках истории и литературы. Однако ученые об этом памятнике достоверно знают не так уж и много. Эта летопись, древнейшая из полностью сохранившихся, дошла до нас в нескольких рукописях, наиболее ранние из которых ― Лаврентьевская, переписанная в 1377 году, и Ипатьевская, созданная в 1410-х ― начале 1420-х годов. Обычно считается, что в Лаврентьевском списке содержится более ранняя версия (редакция), а в Ипатьевском ― позднейшая. Но существует и противоположное мнение. А самая первая, изначальная редакция «Повести...», возможно, была утрачена.
Сильвестр во время написания летописи (1116). Миниатюра из Лицевого летописного свода, XVI век
Неизвестно точно и то, когда была завершена первоначальная версия: называют и 1112, и 1113, и 1115, и 1116-й годы. Также предмет споров ― имя составителя. Несомненно лишь одно: он был монахом Киево-Печерской обители ― о ней, о ее основании, о нападении на нее половцев рассказывают некоторые годовые записи. В Лаврентьевском списке имеется запись, согласно которой этот текст написал в 1116 году настоятель Михайлова Выдубицкого монастыря Сильвестр, возможно прежде подвизавшийся в монастыре Печерском. Но кем он был? Автором? Редактором? Простым переписчиком? Печерский монах Поликарп в сказаниях о прославленных подвижниках своей обители, составленных в 1230-х годах, дважды упоминает о Несторе Летописце. Но какую летопись он составил? В одном из поздних списков «Повести временных лет», Хлебниковском, скопированном в середине XVI столетия с какой-то рукописи, бывшей также источником Ипатьевского списка, имя Нестора содержится в заглавии. Но не все ученые склонны доверять этому позднему известию.
Не столь ясно, прозрачно, как может показаться, и привычное, всем памятное название «Повесть временных лет». Прежде всего, оно в разных рукописях не одинаковое. «Се повѣсти времяньных лѣтъ, откуду есть пошла Руская земля, кто въ Киевѣ нача первѣе княжити, и откуду Руская земля стала есть». Так заглавие выглядит в Лаврентьевском списке, почти так же в близких к нему ― в рукописях так называемой лаврентьевской группы. И в Хлебниковском списке Ипатьевской летописи. А вот в Ипатьевском списке этой же летописи не «повѣсти», а «повѣсть». Какой же вариант заглавия первоначальный, а какой позднейший? Скорее всего, авторский вариант ― «повѣсти». Мы привыкли к названию «Повесть временных лет», но не замечаем, что это не единое произведение, посвященное одному событию, а «собранье пестрых глав». Целостность Начальной летописи создается не благодаря единому сюжету и ограниченному числу участников, а потому, что у произведения один предмет ― прошлое, история Русской земли, и потому, что в летописи есть одна идея ― единство страны, ее становление связаны с происхождением власти правящего ею рода Рюриковичей. Между тем словом «повесть» (в единственном числе) в Древней Руси было принято называть произведения, посвященные одному событию или одной судьбе («повесть о житии»). Вариант Хлебниковского списка показывает, что в его общем с Ипатьевским списком источнике тоже было «повѣсти», а не «повѣсть». Однако сам рассказ летописец начинает словами «Се начнемъ повѣсть сию» ― «Так начнем повесть сию». Так что один раз он все-таки точно назвал собственный труд не «повестями», а «повестью», вероятно употребляя это слово в значении «повествование».
Но главное: что значит определение «временные»? Ведь «временные лета», временные годы как будто бы тавтология, «масло масленое». Выражение «Повесть временных лет» настолько для нас привычно, что кажется совершенно ясным, прозрачным: его вроде бы и переводить не надо. Но это не так. Попробуйте-ка ответить на вопрос: что значит «временных»? Традиционный перевод заглавия, принадлежащий Д. С. Лихачеву: «Вот повести минувших лет, откуда пошла Русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и как возникла Русская земля». Точно так же понял летописное заглавие неизвестный книжник в XVI веке, заменивший в списке «Повести...» в составе Типографской летописи «временных» на «древних». Верно ли понял, неизвестно. Но это далеко не единственная трактовка слова «временных». Еще в XIX столетии было высказано мнение, что определение «временные» указывает на структуру летописного текста, разделенного на так называемые годовые статьи ― записи о событиях одного и того же года, открывающиеся словами «Въ лѣто [такое-то]» ― «В год [такой-то]». То есть «Повесть временных лет» ― это «рассказ повременный о прошедших годах», повествование, разделенное на годовые статьи.
Но есть и иные толкования. Например, что «временные» в заглавии «Повести...» означает «врéменные, преходящие» ― противопоставленные вечности («вечным летам»). И действительно, слово «временный» в значении «преходящий» древнерусской книжности известно. Однако в ней нигде не встречается противопоставление слова «врéменный» в значении «преходящий» и слова «вечный». И наконец, есть предположение, что «временные лета» ― это вариация выражения «времена и лета» («времена и сроки») из новозаветной книги Деяния святых апостолов (глава 1, стих 7). В Деяниях это слова из ответа Иисуса Христа перед вознесением ученикам, вопросившим учителя, когда он вернется на землю и будет второе пришествие. Христос отвечает: «Не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти». В двух древнерусских рукописях Деяний апостолов, относящихся к XIV веку, вместо «времен и лет» содержится именно выражение «временных лет». Причем, как иногда полагают, в летописи это словосочетание наделено эсхатологическим смыслом: «временные лета» ― это годы в преддверии конца света, который ожидали в 7000 году до нашей эры, то есть в 1492 году по принятому сейчас летоисчислению. (Время в Древней Руси, как и в Византии, отсчитывали «от сотворения мира», которое, как принято было считать, произошло в 5508 году до нашей эры.) Но списки Деяний апостолов XIV века намного более поздние, чем время создания «Повести временных лет», и не исключено, что выражение «временные лета» появилось в них как раз под влиянием летописи. Что же касается эсхатологических мотивов, явных свидетельств их напряженного ожидания в памятнике нет. Смысл названия Начальной летописи остается загадочным.
В современном представлении время ― это стрела, летящая из прошлого в будущее, или спираль, вьющаяся таким же образом. Прошлое позади нас, а будущее впереди. Мы смотрим вперед, в будущее, оно манит, влечет. А прошлое, которое за спиной, интересно не в качестве животрепещущих событий, а как предмет археологических изысканий в самом широком смысле слова. Но люди древности и Средних веков, в том числе и на Руси, обычно называли «передними временами» не будущее, а прошлое; а будущее они именовали «временами задними». Они словно шли в будущее пятясь, повернувшись к нему спиной. Для древнерусских книжников, как, впрочем, и для средневековых христианских историографов вообще, чтобы понять и объяснить события, нужно было, во-первых, указать на их происхождение и, во-вторых, соотнести с событиями прошлого, описанными в Библии: библейская Священная история была для летописцев образцом, моделью, по которой они излагали события давних лет в их собственной стране. Новые события считались своеобразным повторением или вариацией прошедших, уже бывших.
Кроме того, летописцу нужно было найти точку отсчета, первую дату. Ни одно из событий всемирной истории, в том числе и библейской, изложенных как в Ветхом Завете, так и в переводных византийских хрониках, для этого не подходило: ведь восточные славяне в них не участвовали, а «Повесть временных лет» была посвящена именно рассказу о прошлом Руси. Найдя в византийской хронике, составленной монахом Георгием Амартолом (Грешным), упоминание о походе славяно- и варяго-русов на Константинополь, автор «Повести временных лет» вычислил примерное время этого похода ― правление византийского императора Михаила III. Начало его властвования он отнес к 852 году и сделал эту дату начальной точкой летоисчисления. Правда, рассчитал не вполне верно: на самом деле Михаил воцарился в Царьграде десятью годами раньше, в 842-м. Русь стала известна внешнему миру, его главной стране ― Византийской империи. Она оказалась упомянута на страницах хроники, посвященной всемирной истории, и тем самым стала ее частицей. Чтобы твое существование было признано, нужен взгляд со стороны. Хроника Георгия Амартола и была для киевского книжника таким сторонним авторитетным взглядом. Летописная статья под 852 годом, первая дата в «Повести временных лет», стала значимым рубежом для летописца, который включил в нее расчеты как сроков между библейскими событиями и событиями всемирной истории, случившимися до Михаила, так и сроков между правлениями русских князей: «В год 6360 <...> когда начал царствовать Михаил, стала прозываться Русская земля. Узнали мы об этом потому, что при этом царе приходила Русь на Царьград, как пишется об этом в летописании греческом. Вот почему с этой поры начнем и числа положим. „От Адама и до потопа 2242 года, а от потопа до Авраама 1000 и 82 года, а от Авраама до исхода Моисея 430 лет, а от исхода Моисея до Давида 600 и 1 год, а от Давида и от начала царствования Соломона до пленения Иерусалима 448 лет“ а от пленения до Александра 318 лет, а от Александра до рождества Христова 333 года, а от Христова рождества до Константина 318 лет, от Константина же до Михаила сего 542 года». А от первого года царствования Михаила до первого года княжения Олега, русского князя, 29 лет, а от первого года княжения Олега, с тех пор как он сел в Киеве, до первого года Игорева 31 год, а от первого года Игоря до первого года Святославова 33 года, а от первого года Святославова до первого года Ярополкова 28 лет; а княжил Ярополк 8 лет, а Владимир княжил 37 лет, а Ярослав княжил 40 лет. Таким образом, от смерти Святослава до смерти Ярослава 85 лет; от смерти же Ярослава до смерти Святополка 60 лет». 852 год становится здесь центром, от которого летописец отсчитывает и назад, в прошлое, и вперед, в направлении более поздних событий. (Но, напомним, пространственные метафоры прошлого как того, что позади, и будущего как того, что впереди, характерны для Нового времени, а в древности и в Средние века прошлое, наоборот, мыслилось как то, что находится впереди.) После статьи 852 года в «Повести временных лет» следует уже сплошной поток дат, почти без пропусков, хотя некоторые из ранних годовых статей «пустые», без записей ― ничего поведать о событиях тех далеких лет книжник не мог. Но часы истории уже включены, отсчет дат начался.
Коронация Михаила III. Миниатюра из Мадридской хроники Скилицы, XIII век
С происхождением русичей — восточных славян было неясно главное: они не упоминались в Библии. Между тем (повторим еще раз) для древнерусских книжников историей являлось прежде всего то, что было описано в Библии или так или иначе было связано с событиями прошлого, о которых повествовало Священное Писание. Если, согласно Писанию, все люди, все народы происходили от трех сыновей праведного Ноя, который вместе с семьей пережил всемирный потоп, значит, требовалось определить, от кого из них происходят русичи. Те, кто составил первую библейскую книгу — Книгу Бытия и входящий в нее перечень народов (так называемую Таблицу народов в главе 10, стихи 1–32), ни о какой Руси и ее обитателях знать не знали и ведать не ведали. Библейская книга была написана задолго до начала нашей эры, когда восточные славяне еще не существовали как отдельная этническая группа. К тому же на Ближнем Востоке, где был создан этот текст, о далекой Европе ничего не знали. И древние евреи не интересовались отдаленными землями, с обитателями которых никак не соприкасались. В Таблице перечислены 70 народов, якобы ведущих свое происхождение от трех сыновей праотца Ноя — Сима, Хама и Иафета. Народы севера и запада здесь отнесены к потомкам Иафета. И летописец нашел место для восточных славян среди потомства Иафета. Так собственное прошлое, история Руси, оказалось соединено со Священной историей, о которой сообщалось в Библии.
Составитель «Повести временных лет» мог здесь опираться на переведенную с греческого хронику Георгия Амартола. У Амартола среди народов колена Иафетова названы жители Таврии (Крыма, Северного Причерноморья) и скифы. Византийские авторы на античный манер называли жителей Древней Руси тавроскифами. Но главным источником для древнерусского книжника, как обнаружили ученые, была какая-то другая, несохранившаяся хроника, содержавшая перевод еврейского исторического сочинения Х века под названием «Иосиппон». В «Иосиппоне» среди потомства Иафета упомянут народ «Руси», живущий «на реке Кива», и народ с этим же именем назван среди обитателей севера рядом с англами. Кива ― это, конечно же, Днепр, названный по имени стоящего на его берегу города Киева.
Сказание о сыновьях Ноя и разделении ими земли было, по-видимому, еще в раннем, несохранившемся летописании, составитель гипотетического Начального свода ― основного источника «Повести временных лет», созданного в первой половине 1090-х годов, его опустил. Автор же «Повести...» вновь включил это сказание в свой текст. Ведь в нем говорилось об установленной заповеди не вторгаться во владения друг друга, не посягать на земли братьев. Ноевы сыновья Сим, Хам и Иафет, прародители народов востока, юга и севера, жили в мире. Мирно, согласно «Повести временных лет», жили и первые князья в племени полян ― «главном», обитавшем в Киеве и окрестностях, ― Кий, Щек и Хорив. Без вражды княжила на севере Руси другая триада ― скандинавы братья Рюрик, Трувор и Синеус, призванные новгородскими словенами, кривичами и финскими племенами на княжение. Полулегендарный Рюрик и стал прародителем правящей Русью династии. Беды, показывает летописец, появляются, когда князья-братья начинают крамольничать. Трагически заканчивается распря между тремя сыновьями воителя Святослава Ярополком, Олегом и Владимиром: двое старших братьев гибнут в междоусобице. Грех совершают двое младших братьев из триумвирата Ярославичей, Святослав и Всеволод, в 1073 году изгнавшие из Киева старшего брата Изяслава и тем нарушившие завещание, данное перед смертью отцом Ярославом Мудрым. «Эхо» истории о разделении земли между сыновьями Ноя обнаруживается даже в сообщении о Любечском съезде в статье 1097 года — принцип «кождо [каждый] да держить отчину свою» (владеет княжеством, где прежде правил отец) соответствует запрету посягать на землю брата, который, согласно изложению ветхозаветного сказания во вступлении «Повести временных лет», установили сыновья Ноя: «Сим же, Хам и Иафет разделили землю, бросив жребий, и решили не вступать никому в долю брата, и жили каждый в своей части». В Ветхом Завете запрета на нарушение границ нет, он восходит к книге «Иосиппон», а летописцы заимствовали его из «Вопросов и ответов Анастасия Синаита», переводного греческого сочинения, включенного в одну из древнейших дошедших до нас восточнославянских рукописных книг ― «Изборник» князя Святослава 1073 года. Так летописец решил проблему соединения русской истории со всемирной, то есть библейской. «Эхом», отражением библейской триады сыновей Ноя оказываются триады восточнославянских правителей.
В установлении происхождения власти на Руси и происхождения правящей династии летописец уже не был ограничен рамками Библии: речь ведь шла о намного более поздних временах, чем описанные в ней. Древнерусский книжник поведал о двух истоках, началах власти на Руси — местном, славянском (это княжившие в племени полян легендарный основатель Киева Кий, его братья Щек и Хорив и их сестра Лыбедь), и иноземном, варяжском (это Рюрик и его братья Трувор и Синеус).
Основной композиционный элемент в летописи ― это годовая статья. Деление текста на годовые статьи позволяло вести непрерывное, открытое для новых дополнений повествование, включать в состав этих статей отдельные, не связанные между собою, но относящиеся к одному и тому же году известия. Границами между годовыми статьями часто разрывается рассказ о продолжающихся событиях, и одновременно причинно-следственные связи затемнены из-за включения в одну статью сообщений о разнородных деяниях и происшествиях. Но летописца и не интересуют важные для нас причинно-следственные отношения. История для него ― это арена борьбы между Богом и дьяволом, именно в этом противостоянии скрыты конечные причины всех событий. Благие события совершаются непосредственно по воле Господа, злые ― попущением (дозволением) Божиим, в наказание, в назидание людям за их грехи. «Повесть временных лет», конечно, не явление церковной книжности в собственном смысле слова: она не использовалась в богослужении и церковном обиходе. Но и назвать ее произведением светской литературы было бы неверно: концепция летописи ― религиозная.
Лаврентьевский список, 1377
Разнородны в «Повести временных лет» не только события, но и формы их выражения. Есть краткие известия, ограниченные пределами одного высказывания, предложения. Есть пространные сказания ― это известия, развернутые в сюжеты. Например, это так называемые воинские повести, рассказывающие о войнах или отдельных битвах. Это сказания житийного характера, такие как повесть об убиении Бориса и Глеба под 1015 годом или рассказы о прославленных печерских монахах, о творимых ими чудесах и о преодоленных ими бесовских искушениях под 1074 годом. Это сказания фольклорного происхождения, восходящие к преданиям-сагам или песням. Таковы повествование о смерти Вещего Олега от укуса змеи под 912 годом или сюжет о мести княгини Ольги древлянам за убийство мужа под 945 годом: сюжет строится по модели волшебной сказки — княгиня словно задает древлянам трудные загадки, предлагая стать жертвами в похоронных обрядах; недогадливые, они расплачиваются своими жизнями. Или сказание о белгородском киселе под 997 годом: осажденные печенегами белгородцы смогли убедить наивных степняков, что взять город измором не удастся, ибо сама земля родит пищу ― горожане показали осаждающим прежде опущенные в колодцы ведерки с болтушкой для киселя и с сытой, вынув их оттуда. Описываются чудесные и страшные явления — например, под 1092 годом рассказывается о море в Полоцке, причиной которого, как убежден летописец, были раны, наносимые людям бесами: «Предивное чудо явилось в Полоцке в наваждении. Ночью слышались топот и стоны, как люди, рыскали по улице бесы. Если кто выходил из дома, желая увидеть, тотчас бывал невидимо уязвляем бесами раною, и от этого умирали, и не смели выходить из дома. Затем (бесы) начали днем являться на конях, а не было их видно самих, видны были только коней их копыта. И так они ранили людей в Полоцке и его области. Потому люди и говорили, что это мертвецы бьют полочан». Имеются в «Повести временных лет» и договоры русских князей с византийцами, и княжеские некрологи, построенные обычно по трафаретной модели (князь именуется мужественным на рати и благочестивым, покровителем монахов и нищелюбцем, о покойном плачут все люди). Встречаются и авторские воспоминания, как в сказании о нападении половцев на Печерский монастырь под 1096 годом: «И пришли к монастырю Печерскому, когда мы по кельям почивали после заутрени, и кликнули клич около монастыря, и поставили стяга [знамени] два перед воротами монастырскими, мы же бежали задами монастыря, а иные взбежали на полати (церковные)». Есть и своеобразные лирические отступления, как в статье 1093 года, где содержится эмоциональная реакция на разорение, причиненное приграничным землям Руси половцами: «Раздался ведь плач великий в земле нашей, опустели села наши и города наши, бегали мы от врагов наших»; «Согрешили — и наказаны. Как поступили, так и страдаем: города все опустели, села опустели; обойдем поля, где паслись стада коней, овцы и волы ― все бесплодным ныне видим, нивы заросшие зверям жилищем стали». Это ритмизованный текст, напоминающий сетования библейских пророков и действительно окруженный цитатами из Книги пророка Амоса и из Псалтири Давида.
На первый взгляд, «Повесть временных лет» ― совершенно разнородный текст, не обладающий подлинной цельностью. Это впечатление как будто бы подкрепляется господствующей гипотезой, согласно которой при создании памятника было использовано несколько более ранних летописей. Но это впечатление обманчиво. «Повесть временных лет» подобна мозаике, составленной из множества кубиков. Увидеть большое мозаичное изображение можно только отступив от него на значительное расстояние. Так и единство летописи становится очевидным лишь при взгляде, способном обозреть ее целиком. И тогда становится явной перекличка между повторяющимися мотивами и ситуациями (такими как триады правителей). Или антитеза между языческими временами, когда сбылось пророчество волхва о смерти Вещего Олега и когда все правители-нехристиане, кроме прародителей Кия и Рюрика, умирали насильственной смертью, и христианской эпохой, в которую все предсказания кудесников оказывались ложными, а преждевременная гибель русских правителей ― эксцессом.
Едва ли нужно убеждать современного читателя в том, что если не всю «Повесть временных лет», то ее отдельные фрагменты можно читать как увлекательный художественный текст. Выразительные образы князей (самонадеянного Вещего Олега, алчного Игоря Рюриковича, хитрой и жестокой Ольги-язычницы, воинственного и храброго, но безрассудного Святослава Игоревича), увлекательные новеллистические сюжеты, страшные в своей эмоциональной силе детали (например, реальный нож, который видит князь Василько Теребовльский в руках у того, кто собирается его ослепить, и нож как метафора этого преступления), несомненно, обладают эстетическим воздействием. Емки и афористичны слова князей: «Хочю на вы ити» («Хочу на вас идти») и «Уже намъ нѣкамо ся дѣти, волею и неволею стати противу; да не посрамимъ землѣ Рускиѣ, но ляжемъ костьми, мертвыи бо срама не имамъ» («Нам некуда уже деться, хотим мы или не хотим — должны сражаться. Так не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые не принимают позора») князя Святослава Игоревича; «Руси есть веселье питье, не можемъ бес того быти» («Руси есть веселие пить, не можем без того быть») Владимира Святославича. Неслучайно образы и сюжеты «Повести временных лет» вдохновляли многих писателей ― достаточно вспомнить хотя бы пушкинскую «Песнь о Вещем Олеге». Нужно лишь помнить, что для создателя или создателей летопись была историческим документом, хранилищем памяти, а не беллетристическим сочинением.