Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
«Повесть зело предивна и истинна»
Эта повесть, созданная, по-видимому, в 1660-х годах, с интересом читалась как в XVII веке, так и следующие два столетия: к 1947 году было известно 80 списков произведения, относящихся к XVII, XVIII и XIX векам. Ее текст представлен двумя редакциями, у первой редакции три разные версии и пять немного различающихся вариантов окончания.
Заглавие «Повести» варьируется, но в большинстве рукописей подчеркиваются достоверность и назидательность (полезность) изложенной истории: «Повесть зело предивна и истинна, яже бысть [о том, что было] во дни сия, како человеколюбивый Бог являет человеколюбие свое над народом христианским». В другом раннем списке, близком к первоначальному тексу, о повести сказано: «зело полезна». Встречается и такое название: «Наказание (назидание, указание. — А. Р.) Божие ко всем православным христианам велми [очень] дивно». В одной рукописи XVIII века подчеркиваются значение персонажа и увлекательность сюжета, но также акцентировано финальное чудо, спасающее героя-грешника: «Сказание, како некий юноша Савва, прозываемый Грудцын, даде [дал] на себя бесу рукописание и с ним хождаше и спасен бысть в церкви Казанския пресвятыя Богородицы в Москве». А в одном списке XIX столетия памятник назван «Чудо пресвятыя Богородицы от иконы ея святыя, нарицаемыя Казанския, о некоем юноше Савве Грудцыне». Указание на истинность событий и полезность произведения явно противопоставляло его появившимся в России в XVII столетии сначала переводным, а потом и оригинальным повестям с вымышленными сюжетами и персонажами. Такие сочинения переводили и писали для развлечения, для создания художественного эффекта, пусть и кажущегося элементарным или даже примитивным. Прежде таких произведений на Руси не было. Раздраженный консервативно настроенный современник, вельможа царя Алексея Михайловича Иван Никитич Бегичев назвал эти повести «неполезными».
Автор «Повести» по своим взглядам такой же традиционалист: он показывает гибельность стремления молодого человека жить, следуя собственным желаниям и не слушаясь родителей. Эротическую страсть создатель произведения оценивает однозначно отрицательно. Мир для него — арена борьбы между божественным и дьявольским началами. Произведение завершается описанием религиозного чуда и упоминанием об уходе героя в монастырь. Но «Повесть о Савве Грудцыне» все же не укладывается в рамки традиции: новое не просто обернуто, «упаковано» в формы сказания о чуде Богородицы — оно прорастает сквозь старое, привычное. По словам замечательного филолога А. М. Панченко, в произведении взаимодействуют две сюжетные схемы. Первая — схема чуда с ее обязательными элементами, такими как прегрешение и болезнь героя; покаяние, молитва, обращение к небесным силам за помощью, отпущение греха, исцеление, спасение. Вторая схема — модель волшебной сказки: бес, протагонист Саввы, выступает в роли волшебного помощника, правда преследующего конечную цель погубить героя. Переключение с одной схемы на другую, из одного плана в другой, создает эффект обманутого ожидания — чисто художественный.
«Диавол уязвляет к скверному смешению блуда»
Но вчитаемся в текст «Повести». Цитироваться будет первый вариант первой редакции.
Во вступлении автор обращает внимание на религиозный и назидательный смысл рассказываемого: «Хощу убо [ведь], братие, поведати повесть сию предивную, страха и ужаса исполнену и неизреченнаго удивления достойну, како человеколюбивый Бог долготерпелив, ожидая обращения нашего, и неизреченными своими судбами приводит ко спасению». Повествование же начинается с точной даты — 7114 года от сотворения мира, которым считался 5508 год до нашей эры: «Бысть убо во дни наша в лето 7114 году...» По современному счету это 1606 год, разгар Смуты в России. Реален купеческий род, к которому принадлежали главный герой и его отец: «В то же время во граде Велицем Устюге бысть некто житель града того именем Фома прозванием нарицаемый Грудцын Усов, их же род и доднесь во граде том влечется». Дата приведена неслучайно: из-за бесчинств, творимых поляками, отец Саввы, «видя великое нестроение и нестерпимыя пакости от нечестивых ляхов», оставляет Устюг и переселяется в Казань. Здесь он жил вплоть до царствования Михаила Федоровича, возведенного на престол в 1613 году. Сын по повелению отца приводит караван торговых судов в Соль Камскую. Друг отца, купец Бажен Второй, живший в соседнем городе Орле Соликамском, поселяет Савву в своем доме. У старого Бажена третья жена, молодая. Она пытается соблазнить юного Савву. Изначальным виновником, как обычно, является дьявол, пытающийся досадить праведному Бажену: «Ненавидя же добра роду человеческаго супостат диавол, видя мужа того добродетельное житие и хотя возмутити дом его, абие [тотчас] уязвляет жену его на юношу онаго к скверному смешению блуда и непрестанно уловляше юношу онаго лстивыми словесы к падению блудному». Здесь же следует обычное для Средневековья «женоненавистническое» обобщение: «Весть бо женское естество уловляти умы младых к любодеянию». Женщина Савву соблазнила, но в праздник Воскресения он творить с нею блуд отказался, и тогда уязвленная совратительница использовала приворотное зелье: «И се начат яко некий огнь горети в сердце его». Юноша, «егда же испив пития оного, начат сердцем тужити по жене оной». Но та решила отомстить: она требует от мужа изгнать Савву, оклеветав. «Юноша же с великою жалостию и тугою отходит от дому его, тужа и сетуя о лукавой жене оной», и селится в гостинице. Эротические переживания Саввы живописуются с выразительностью, прежде неизвестной древнерусской словесности: герой «сердцем же скорбя и неутешно тужаше [тосковал] по жене оной. И нача от великия туги красота лица его увядати и плоть его истончеватися». Любопытно, что автор «Повести» воспроизводит внешнюю точку зрения, взгляд хозяина гостиницы и его жены, пытающихся узнать, отчего тоскует их постоялец. Супруги обращаются к некоему «волхву», который открывает им тайну героя повести, но они не верят кудеснику. Так вокруг Саввы и его чувства создается некая аура тайны.
История согрешения Саввы с женой Бажена Второго назидательна не только с точки зрения вины юноши. Она указывает и на неосмотрительность старого мужа, вступившего в третий брак (церковью не одобряемый) и по недомыслию выбравшего себе молодую супругу. Прямо об этом не говорится, мало того — упоминается даже о «добродетельном житии» пожилого купца, и все же поступок Бажена говорит за себя. К тому же в древнерусской словесности как раз в XVII веке появилось сатирическое «Сказание о молодце и о девице», или «Притча о старом муже»: в нем осмеивался сластолюбивый старик, «безумный и несмысленный», женившийся на юной девице. Издевающаяся над мужем, неспособным ее плотски удовлетворить, молодая жена изменяет ему с молодцем.
«Еже бы паки совокупитися мне з женою оною»
Согрешение Саввы с женой купца Бажена и использование греховодницей приворотного зелья — две завязки сюжета, подготавливающие третью, главную. Савва встречает беса, сам неосторожно призывая его: «Некогда же той Савва изыде один за град на поле от великаго уныния и скорби прогулятися и идяше един по полю и никого же пред собою или за собою видяше и ничто же ино помышляше, токмо сетуя и скорбя о разлучении своем от жены оныя. И, помыслив таковую мысль злую во уме своем, глаголя: „Егда бы кто от человек или сам диявол сотворил ми сие, еже бы паки совокупитися мне з женою оною, аз бы послужил диаволу“. И такову мысль помыслив, аки бы ума иступив, идяше един и, мало пошед, слышав за собою глас, зовущ его на имя. Он же обращся зрит за собою юношу, пождати себе повелеваше».
Савва заключает с дьяволом договор с целью вернуть благосклонность купчихи, вручая темным силам собственную душу. Такой сюжет бытовал в древнерусской книжности, по крайней мере, с XII века. Он содержится в «Слове о прельщенном отроке», встречающемся в сборниках под названием «Святого отца Василия чудо о прельщенном отроке и девице». Это сказание восходит к греческому Житию Василия Великого. В произведении рассказывается об отроке, воспылавшем страстью к дочери хозяина, вельможи (сенатора) Протерия. Протерий хотел постричь дочь в монастырь как дар Богу, но вмешался дьявол: слуга обратился к чародею, чтобы добиться ее благосклонности. Тот дает юноше послание к дьяволу. Ночью на кладбище одержимый страстью отрок призывает нечистую силу, являются бесы, ведут юношу к сатане. Тот обещает исполнить просьбу, отбирая у отрока письмо и требуя написать отречение от Христа, что юноша с готовностью исполняет. Сатана насылает на девушку необоримую страсть к отроку, и она яростно требует у отца согласия на неравный брак. Герой «Слова» женится на девушке. Вскоре обнаруживается, что он не ходит в церковь и не причащается. Муж открывается молодой жене, та обращается за помощью к святому Василию, а святой возвращает письмо, уничтожив тем самым договор юноши с дьяволом. После чудесного возвращения Василием грамоты юноша и его жена остаются жить в браке.
Однако между «Повестью» и «Словом» есть огромное различие. Кудесник прямо говорит отроку: «Тебя пошлю к моему приятелю диаволу, и он сотворит волю [твою]». Но прежде чародей ставит условие письменно отречься от Христа. Столь же прямо сам сатана спрашивает юношу, готов ли тот отступиться от Христовой веры, и получает осознанное согласие. Под диктовку сатаны отрок пишет отречение от Христа. Юноша полностью понимает, что делает и кто перед ним.
Савва же не осознает, ни с кем познакомился и связался, ни что делает. Бес назвал себя родичем и братом Саввы и одновременно представился сыном некоего «царя». Савва так ничего и не понял: ни что названый «брат» — бес, ни кто его отец. Не смущают юношу ни упоминание о несчетных богатствах «братова» отца, ни противоречие между словами беса о родстве с Саввой и именованием «царя» (коим является сатана) своим родителем. Не заронил в душу героя сомнения и смех, характерный для мнимого родича. А ведь смех, по древнерусским представлениям, — признак дьявольского мира. Письмо-отречение запутавшийся персонаж пишет под диктовку «брата», но текста не понимает: «Той же юноша Савва, еще несовершенно умеяше писати, и, елико бес сказываше ему, то же и писаше, не слагая (не складывая буквы в слова. — А. Р.), и таковым писанием отречеся Христа истиннаго Бога и предадеся в служение диаволу. Написав же таковое богоотметное писание, отдает диаволу, мнимому своему брату».
Даже когда бес показывает ему в ложном видении город отцова царства, Савва не обнаруживает обмана. Как замечает автор: «Оле безумия отрока! Ведый бо яко никоторое царство прилежит в близости к Московскому государству, но все обладаемо бе царем московским. Аще бы тогда вообразил на себе образ честнаго креста, вся бы сия мечты диавольския яко сень погибли!»
Никогда не разговаривайте с неизвестными
Как объяснить это неведение героя «Повести»? Возможны несколько взаимодополняющих ответов на такой вопрос. Во-первых, хотя автору был, очевидно, известен сюжет «Слова о прельщенном отроке» о договоре с дьяволом, представить, что его соотечественник и современник мог решиться на этот поступок, и изобразить такое страшное деяние книжник не осмелился. Савва не столько действует сам, сколько является объектом воздействия дьявола: бес играет им. Это иная идея, чем в «Слове о прельщенном отроке». В Западной Европе позднего Средневековья и Ренессанса были распространены истории о великих грешниках, продавших душу дьяволу: сюжет о докторе Фаусте — лишь один и наиболее известный пример. В России было не так. Но представление о невозможности сознательного союза с нечистой силой, отраженное в «Повести о Савве Грудцыне», отнюдь не внушает оптимизма: человек может стать таким игралищем черта просто по неосторожности, обмолвившись, а потом, при встрече с подозрительным незнакомцем, забыв перекреститься. («Никогда не разговаривайте с неизвестными», — скажет тремя веками позже по похожему поводу другой писатель.) Во-вторых, поразительная неосведомленность и недогадливость героя — это своеобразные свидетельства слабости человека и силы дьявольского чародейства, наваждения: враг рода человеческого силен, и противостоять ему нелегко. Причем незнание героя о сущности его «брата» продолжается длительное время. Если бы Савва раньше, задолго до тяжкой болезни, настигшей его отнюдь не сразу после заключения договора с нечистой силой, узнал, с кем имеет дело, оказались бы невозможными его долгие и полные приключений странствия по России в сопровождении мнимого брата. А эти путешествия составляют сюжетный интерес произведения.
Грандиозная картина бесовского царства, открывающаяся взору Саввы, несколько необычна для древнерусской словесности благодаря выразительным предметным, визуальным деталям. «Брат»-бес «приведе его в пусто место на некий холм и показа ему в некоем раздоле град велми славен — стены, и покровы, и помосты все от злата чиста блистаяся». Сатана «седя на престоле высоце, камением драгим и златом преукрашенном; сам же той славою великою и одеянием блистаяся. Окрест же престола его зрит Савва множество юношей крылатых стоящих; лица же их оных сини, оных багряны, оных же яко смола черны». Использование формы так называемого настоящего исторического времени, то есть грамматического настоящего времени в функции прошедшего («зрит»), призвано создать эффект присутствия читателя, словно видящего все глазами героя.
Кажущаяся материальность мира нечистой силы, созданного бесовским «мечтанием», иллюзорного, подчеркнута благодаря упоминанию о необычайно ароматных и вкусных снеди и питье, которыми по повелению «отца»-сатаны Саввин мнимый брат потчует главного героя. Новизна «Повести» особенно ощутима, если сравнить ее, например, со «Словом о Месите-чародее», включенном в «Пролог», сборник кратких житий, притч и поучений, и взятом из греческого Жития Феодула-епарха. Сюжеты сказания о Савве и этого «Слова» отчасти перекликаются. Но в «Слове» нет любовного мотива, отрока приводит Князю тьмы чародей, однако юноша, представший перед сатаной, не отрекается, а творит крестное знамение, после чего нечистый дух исчезает. Образ сатаны, здесь нарисованный, намного более блеклый: отрок узрел «некоего велика <...> синца (дьявола, иссиня-черного. — А. Р.), седяща на престоле высоцем во образе царя».
Явный, сознательный грех Саввы проявляется не в заключении договора с дьяволом, а в пренебрежении настоятельными советами матери и отца вернуться домой. (Отец умер после того, как юноша покинул берега Камы.) Бес, узнав, что Саввин родитель собирается приехать к нему, покидает эти места, при этом он и его «подопечный» за одну ночь преодолевают огромное расстояние: мотив, явно восходящий к чудесным перемещениям сказочного героя. На Оке в Павловом Перевозе некий нищий старец на торгу, видя Савву, горько плачет и сообщает юноше, кто его «брат». Но бес оклеветал прозорливца, назвав разбойником и душегубцем, желающим героя убить и ограбить. Нищий старец напоминает сказочного волшебного помощника, хотя и оказывается не в состоянии спасти Савву. Бес же выступает в роли ложного помощника, тайного антагониста.
«Помилуй, владычице, не солжу»
Дальнейшие перипетии Саввиной авантюры прямо никак не связаны ни с дидактической идеей «Повести», ни с умыслом беса погубить Савву: все условия для завладения его душой уже созданы после того, как герой дал рукописание сатане. В Шуе юноша и его «брат» поступают по набору в солдаты. Они участвуют в осаде Смоленска — неудачной попытке отвоевать город, захваченный поляками в Смутное время. (Осада происходила в 1633—1634 годах.) Элементы волшебной сказки в повествовании встречаются неоднократно. Благодаря помощи беса Савва одолел трех польских витязей и потом все время побеждал поляков, чем вызвал зависть воеводы Шеина. Михаил Борисович Шеин — фигура историческая, он действительно возглавлял русские войска в Смоленской войне. Упоминание о нем придает и образу главного героя, и излагаемой истории дополнительную достоверность. Однако в развертывании сюжета «Повести» зависть Шеина никакой роли не сыграет: перед нами рудимент сказочного мотива — конфликта центрального персонажа и его антагониста-завистника.
Савва поселяется в Москве у сотника Иакова Шилова: на сей раз уже называние имени этого свидетеля призвано наделить последующие события иллюзией подлинности. Савва заболевает, жена сотника приводит священника для исповеди. Тут являются бесы, среди них и «брат», «уже не в человеческом образе, но в существенном своем зверовидном». Былой покровитель показывает письмо Саввы, заявляя о праве на его душу. Маска сброшена.
Все сильнее и сильнее нечистый дух мучит героя жестокой болезнью. Тогда несчастный начинает во сне молиться Богородице, и она является ему во сне же с апостолом Иоанном Богословом и Петром-митрополитом, обещая умолить Сына, Иисуса Христа, при условии стать монахом. Савва пообещал, и она велела прийти в Казанский храм на Красной площади на праздник Иконы Казанской Богородицы. Точное указание места, московского адреса, также наделяет события признаком истинности.
Интересно, что эпизод видения Саввы показан сначала в восприятии сторонних наблюдателей, обитателей дома: они услышали обещание, произнесенное спящим героем: «...во сне яко бы на яве начат глаголати, изливая слезы из омженных (смеженных, закрытых. — А. Р.) очей своих, сице рече: „О, всемилостивая госпоже царице Богородице, помилуй, владычице, не солжу, всецарице, не солжу, но исполню, елико обещахся ти“». Хозяева удивились, и тогда Савва объяснил, что видел во сне. Отказ автора от всеведения, от интроспекции — проникновения во внутренний мир героя — и использование в повествовании субъективной точки зрения внешних наблюдателей придают рассказу дополнительную занимательность и загадочность. Для древнерусской словесности такие повествовательные приемы не очень характерны.
8 июля, в праздник Казанской Богородицы, Савву привели в храм. «И се внезапу бысть глас с небеси, яко гром велий возгреме: „Савва, востани! Что бо медлиши? И прииди в церковь мою, и здрав буди, и к тому не согрешай!“ И абие [тотчас] спаде от верху церкви богоотметное оное писание Саввино все заглажено, яко никогда же писано, пред всем народом». Два женских образа, блудодеица жена Бажена Второго и Богородица, в «Повести» образуют антитезу. Совратительница Саввы — его губительница, толкающая его на договор с нечистой силой; Пречистая Дева, Богоматерь — спасительница грешника.
Герой выздоравливает и исполняет обещанное: «Потом же Савва, раздав все имение свое, елико имеяше, убогим, сам же иде в монастырь Чюда архистратига (полководца ангельского воинства. — А. Р.) Михаила, — иде же лежат мощи святителя Божия Алексея митрополита, — иже зовется Чюдов. И восприят иноческий [монашеский] чин и нача ту жити в посте и молитвах, непрестанно моляся Господеви о согрешении своем. В монастыре же оном поживе лета доволна, ко Господу отъиде в вечный покой, иде же святии пребывают. Буди же Вседержителю Богу слава и держава во веки веков. Аминь».
Так заканчивается сказание о Савве Грудцыне. Финальное славословие Бога и слово «Аминь» («истинно, да будет так») роднят «Повесть» с произведениями церковной книжности, традиционно завершающимися таким образом. Упоминание об обители, в которой постригся Савва — Чудовом монастыре Московского Кремля, — еще раз удостоверяет подлинность рассказанного.
«Повесть о Савве Грудцыне» — своеобразный литературный кентавр, в котором причудливо соединились элементы претендующего на достоверность церковного сказания о чуде Богородицы и беллетристической, развлекательной повести, чей сюжет выткан с помощью фантазии по канве волшебной сказки. Не исключено, что в основе произведения лежит устная легенда, которая трансформировалась под воздействием сказочной модели. От литературной традиции идет и назидательность притчевого толка: как жить, чтобы не оказаться в той ситуации, в которую вверг себя Савва. Пройдет совсем немного времени, и вымысел и занимательность перестанут робко прятаться за достоверностью и назидательностью. На рубеже XVII и XVIII столетий появится «Повесть о Фроле Скобееве» — чисто авантюрное произведение с вымышленным персонажем, без зазрения совести добивающимся успеха с помощью обмана. И автор не осуждает этого циника, но любуется им.