7 «Собак», 18 «Козликов» и 12 «Веверлеев»

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

В 1925 году в Харьковском издательстве «Космос» вышла небольшая книга «Парнас дыбом». На титульном листе значилось:

АЛ. БЛОК, А. БЕЛЫЙ, ВИКТ. ГОФМАН, ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН… и многие другие. ПРО: КОЗЛОВ, СОБАК и ВЕВЕРЛЕЕВ

В действительности никто из перечисленных поэтов участия в создании книги не принимал. «Парнас дыбом» состоял из литературных подражаний, которые сочинили трое филологов, аспирантов Харьковского института народного образования, как тогда назывался городской университет: Эстер Паперная, Александр Розенберг и Александр Финкель.

Молодые и веселые, мы интересовались всем на свете, но родной своей стихией считали литературу, язык, стилистику; хотелось же нам, чтобы наука была веселой, а веселье — научным, —

много лет спустя объясняли Паперная и Финкель свое научное кредо. Следуя этой установке, авторы выбрали три фольклорных сюжета; таковыми стали стихотворения «У попа была собака», «Жил-был у бабушки серенький козлик» и подзабытая ныне шуточная студенческая песенка «Пошел купаться Веверлей»:

Пошел купаться Веверлей,
оставив дома Доротею.
С собою пару пузырей
берет он, плавать не умея…

Имя героя, трагически утонувшего в пруду, было позаимствовано из первого исторического романа Вальтера Скотта «Уэверли, или Шестьдесят лет назад» (1814).

Каждый из трех сюжетов Паперная, Розенберг и Финкель привели во множестве вариантов — так, как мог бы он выглядеть, будучи написан известными поэтами: Есениным, Брюсовым, Бальмонтом, Демьяном Бедным и даже Пушкиным. Впрочем, составители решили не ограничивать себя стихотворной формой: в книжечку вошли и прозаические сочинения «авторства» Оскара Уайльда, Анатоля Франса, Цезаря… Всего получилось 37 текстов: 7 «Собак», 18 «Козликов» и 12 «Веверлеев». Вот как, по мнению авторов, мог бы выглядеть сюжет про собаку, будучи разработанным Оскаром Уайльдом и Анной Ахматовой. Подражание Уайльду процитирую не полностью, как и некоторые последующие:

Он убил ее.

Убил, потому что любил. Так повелось в веках.

Пурпурное мясо, кровавое, как тога римских императоров, и более красное, нежели огненные анемоны, еще терзал жемчуг ее зубов. Серебряные луны ее маленьких ножек неподвижно покоились на изумрудном газоне, окрашенном рубиновой кровью, этой росою любви и страданья…

А вот стилизация под Ахматову:

Я бедный попик убогий,
живу без улыбок и слез.
Ах, все исходил дороги
со мною немощный пес.

Обветшала грустная келья,
скуден мяса кусок.
И его в печальном весельи
куда-то пес уволок.

И смерть к нему руки простерла…
Оба мы скорбь затаим.
Не знал я, как хрупко горло
под ошейником медным твоим.

Книга имела немалый успех: в течение двух лет после первого издания вышли еще три, дополненные шестью новыми «Собаками». В литературных кругах создание сборника стало приписываться лицам, никакого отношения к нему не имеющим (назывались, например, имена Юрия Олеши и Валентина Катаева); поэтому уже при втором издании Паперная, Розенберг и Финкель решили застолбить авторство, указав свои инициалы (Э. С. П., А. Г. Р., А. М. Ф.), но скромно поименовав себя составителями. Наверное, эта литературная игра могла запутать простодушного читателя, заставив его думать, что спрятанные за инициалами лица действительно лишь собрали тексты под одной обложкой, а подлинными их авторами являются знаменитые писатели, указанные на титульном листе. Такая забавная путаница случается и в наши дни: на сайте одного букинистического онлайн-магазина «Парнас дыбом» оказался аннотирован как «прижизненные публикации стихов Владимира Маяковского, Андрея Белого, Игоря Северянина, Анны Ахматовой и многих других».

Пора привести еще пример. Коль скоро упомянул Северянина, покажу, как Паперная от его имени предложила решить тему козлика:

У старушки колдуньи,
крючконосой горбуньи,
козлик был дымно-серый, молодой, как весна.

И колдуньино сердце
в тихо грезовом скерцо
трепетало любовью, как от ветра струна.

На газоне ажурном
златополднем пурпурным
так скучающе-томно козлик смотрит на лес.

Как мечтать хорошо там,
сюпризерным пилотом
отдаваясь стихийно тишине его месс.

Ах, у волка быть в лапах
и вдыхать его запах —
есть ли в жизни экстазней, чем смертельности миг.

И старушке колдунье,
крючконосой горбунье,
подарить импозантно лишь рогов своих шик.

Заглавие книги было навеяно спектаклем Всеволода Мейерхольда «Земля дыбом», с которым его театр приезжал на гастроли в Харьков. Любопытно, что в первых двух изданиях название печаталось как «Парнасс дыбом»: до середины 1920-х такое правописание действительно встречалось, хотя и было менее употребительно, чем привычное нам.

И читатели, и литературоведы нередко называют собранные в книжке стихотворения пародиями. Если опираться на понимание этого термина, принятое в XIX веке, то таковыми они и были: Пушкин определял пародию как «искусство подделываться под слог известных писателей», а словарь Даля — как «забавную переделку важного сочиненья». Однако практически все справочные издания XX–XXI веков сходятся в том, что основная цель пародии — не просто сымитировать, но высмеять изображаемое произведение, подсветить его слабые места. В этом смысле стихотворения Паперной, Розенберга и Финкеля пародиями не были, что подчеркивали и сами авторы: «мы не были и не хотели быть пародистами, мы были стилизаторами, да еще с установкой познавательной». Своей задачей они видели не подвергнуть выбранных ими авторов осмеянию, а ухватить наиболее характерные особенности их художественного мышления, стиля, приемов, подать читателю эти особенности в максимально сконцентрированном и узнаваемом виде. Поэтому точнее будет называть собранные в «Парнасе дыбом» тексты не пародиями, а подражаниями или стилизациями. Кстати, некоторые из объектов этих подражаний остались вполне довольны результатом. Так, Маяковский, побывав в Харькове и прочитав книжечку, сказал:

Молодцы харьковчане! Такую книжицу не стыдно и в Москву с собой прихватить!

В некоторых случаях подражания Паперной, Розенберга и Финкеля воспроизводили не общие особенности стиля тех или иных авторов, но характерные приметы конкретных произведений. Например, в случае Эдуарда Багрицкого уже само название — «Дума про Веверлея» — очевидно отсылало к его «Думе про Опанаса». У Финкеля получилась чудесная стилизация, сохраняющая даже синкопы в некоторых четных строках, которые Багрицкий сознательно использовал как художественный прием:

… Веверлей стоит у хатки,
От солнца пылая.
Амуниция в порядке,
Как при Николае…

Для подражания Генри Лонгфелло (которое тоже сочинил Финкель) тоже был избран вполне конкретный образец. После его творческой переработки получилось вот что:

ПЕСНЬ О ГАЙАВАТЕ

В безмятежные дни мира,
дни и радости и счастья,
на земле Оджибуэев
жил седой учитель-кацик.
У него был Мишенава,
пес лукавый и ученый,
и старик души не чаял
в Мишенаве, псе разумном…

Сочиняя «Парнас дыбом», его авторы, возможно, не думали о том, что их книга будет нести еще и просветительский заряд, привлекая внимание читателя к неизвестным ему авторам. Эту функцию «Парнас дыбом» выполняет и в наше время. Конечно, Бунин, Мандельштам или Пастернак не нуждаются в представлении, но некоторые другие фамилии, перечисленные в оглавлении книги, не очень популярны у сегодняшнего читателя. Так быть может, собранные в «Парнасе дыбом» тексты сделают «рекламу» подзабытым ныне поэтам и писателям; вот для примера потрясающее подражание мало известному сейчас Алексею Ремизову:

Смрад от козла пошел.

Пахкий, жеглый смрад. Заегозила старуха: «Ух, хорошо. Люблю».

А козел бычится, копытом в брюхо: «Уйду я от тебя, наянила ты мне. В лесу шишки сосновые, дух зёмный, ярый».

Убег, копытами зацыкал, аж искры пых, пых.

А в лесу волк сипит, хорхает, хрякает, жутко, жумно, инда сердце козлятье жахкает.

Заскрыжил волк зубом; лязгавый скрып, как ржа на железе.

В сталинские годы «научное веселье», которому предавались Паперная, Розенберг и Финкель при сочинении «Парнаса дыбом», не приветствовалось. Одобрялись лишь подражания сатирической направленности, то есть не стилизации, а именно пародии, целенаправленно критикующие авторов, недостаточно овладевших методом социалистического реализма. Если в 1930 году писатель и критик Леонид Гроссман еще отмечал, что «ряд довольно удачных опытов дан в книге „Парнас дыбом“», то десять лет спустя Александр Дымшиц, отмечая отсутствие в сборнике критического начала, отрезал: «„Парнас дыбом“, запечатлевший в себе типично стилизаторские тенденции, памятен лишь нескольким сотням лиц со специальными историко-литературными интересами».

Лишь во время оттепели стала возможной публикация подражаний, не имевших целью высмеять тех или иных авторов и подчеркнуть недостатки их творчества. В те годы у авторов «Парнаса дыбом» появилось немало последователей. Можно упомянуть, например, Юрия Левитанского, в 1960–1970-е годы составившего «Сюжет с вариантами» — больше 30 подражаний своим современникам, основанных на стишке «Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять». Аналогичный цикл в конце 1970-х представил Владлен Бахнов, выбрав в качестве опорного сюжета лермонтовское «Белеет парус одинокий». Примерно тогда же Леонид Филатов напечатал небольшие, но прекрасные наборы подражаний, взяв за основу, помимо прочего, «Муху-Цокотуху» и приключения зайца и волка из мультфильма «Ну, погоди!».

Отдельно упомяну две книги, сочиненные ровно на том же материале, что и «Парнас дыбом», и прямо подчеркивающие эту преемственность в своих названиях. В 1996 году вышел «…И мой Парнас дыбом» Татьяны Блейхер; правда, в нем не было ни собак, ни Веверлеев, а только козлики. Десять лет спустя Михаил Болдуман напечатал «Парнас дыбом — 2», в котором представил каждый из трех сюжетов примерно десятком текстов. Среди объектов его подражаний — как те, кто мог бы попасть на странички оригинального «Парнаса дыбом» (Чехов, Гиляровский), так и современные авторы: Борис Гребенщиков*, Герман Лукомников, Виктор Пелевин…

В 1960-х годах «Парнас дыбом», давно ставший библиографической редкостью, решили переиздать. К тому моменту авторы пополнили рукопись рядом новых стихотворений, «принадлежащих» в том числе и совсем современным авторам: например, Новелле Матвеевой и Андрею Вознесенскому, которые в год выхода первого издания еще даже не родились. Интересный пример таких добавлений — подражание едва ли известному ныне поэту и литературному функционеру Александру Прокофьеву:

Вычегда, Мычегда, Тычегда, Гзел!
Жил-был у бабушки серый козел.
Кондовой земли первозданная сила!
Бабушка козлика очень любила.
Старуха на ять и козленок на ять!
Вздумалось козлику в лес погулять.
Хвощи, гонобобель, палки да елки!
Напали на козлика серые волки.
Позарастали стежки-дорожки,
Осталися бабушке рожки да ножки.
Вычегда, Мычегда, Тегра, Оять!
Вспомнила бабушка Волкову мать…

Или вот досочиненное в 1960-е искрометное подражание Семёну Кирсанову — поэту, сегодня не то чтобы совсем забытому, но вспоминаемому незаслуженно мало; блестящему экспериментатору, одному из немногих, кто писал рифмованной прозой:

… Вот на почин и есть зачин и для женщин, и для мужчин, и все чин чином, а теперь за зачином начинаю свой сказ грешный аз.

Во граде Мадриде груда народу всякого роду, всякой твари по паре, разные люди и в разном ладе, вредные дяди и бледные леди. И состоял там в поповском кадре поп-гололоб, по-ихнему падре, по имени Педро, умом немудрый, душою нещедрый, выдра выдрой, лахудра лахудрой. И был у него пес-такса, нос — вакса, по-гишпански Эль-Кано. Вставал он рано, пил из фонтана, а есть не ел, не потому что говел, а потому, что тот падре Педро, занудре-паскудре, был жадная гадина, неладная жадина, сам-то ел, а для Эль-Кано жалел…

Но по неясным причинам новое издание расстроилось; лишь в журналах «Вопросы литературы» и «Наука и жизнь» были опубликованы две статьи об истории «Парнаса дыбом», причем «Наука и жизнь» перепечатала некоторые подражания из него. А первый после 1927 года тираж «Парнаса дыбом» состоялся лишь в 1989-м, когда никого из авторов уже не было в живых. На будущий год последовало еще одно издание — пока последнее. Впрочем, сейчас текст сборника нетрудно найти в интернете.

Закончу рассказ о «Парнасе дыбом» еще несколькими примерами. «Собак» я уже привел достаточно, но не удержусь от того, чтобы не процитировать еще одно прекрасное подражание — Корнею Чуковскому:

У попа была собака,
Всех была она ему милей.
Звали ту собаку,
Псину-забияку
Ли-
      хо-
  дей.
Пошел попик на базар
И купил там самовар,
Самоварчик новый,
Двадцатилитровый,
Самоварчик новый —
Ай-я-я!
Фирмы «Баташов и
Сыновья».
Нынче своей псине,
Псине-собачине,
Справит именины
Поп
Евтроп…

К этому добавлю еще одного «Козла» и двух «Веверлеев». Чтобы разбавить поэтические фрагменты, рассказ о козлике возьму в прозе — подражание уроженцу Одессы Семёну Юшкевичу:

Старая Ита была очень бедная женщина, и козлик у ней был, ой так это же мармелад, антик марэ, что-то особенное, а не козлик! Ой, как Ита его любила! Как свое дите она его любила. Но, как говорится, козла сколько ни люби, а он все в лес смотрит. Ну, так он убежал. В лес убежал. Гулять ему захотелось. А в лесу, думаете, что? Волки, уй, какие волки! Серые, страшные, с зубами. Разве они имеют жалость к еврейскому козленку? Ну, так они его таки да съели. Только рожки да ножки остались. Ой, как Ита плакала! Как малое дите она плакала.

Для «Веверлеев» же выберу более известных авторов. Вот как бы начал эту тему Александр Блок:

Где дамы щеголяют модами,
где всякий лицеист остер,
над скукой дач, над огородами,
над пылью солнечных озер, —

там каждый вечер в час назначенный,
среди тревожащих аллей
со станом, пузырями схваченным,
идет купаться Веверлей.

И, медленно пройдя меж голыми,
заламывая котелок,
шагами скорбными, тяжелыми
ступает на сырой песок.

Такой бесстыдно упоительный,
взволнован голубой звездой,
ныряет в воду он стремительно
и остается под водой…

И Андрей Белый:

Я только временный заем
у йогов Дорнаха всевластных,
я — стилистический прием,
инструментовка на согласных.

И Доротеин Веверлей,
и Доротея Веверлея
над бессловесной бездной реют,
как закипевший словолей…

Я привел только двенадцать примеров из «Парнаса дыбом», да и то не все полностью; всего же в изданиях 1989–1990 годов собрано 70 текстов. На мой взгляд, неинтересных среди них нет.