Карл Сафина. За гранью слов. О чем думают и что чувствуют животные. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2018. Перевод с английского Юрия Гольдберга и Ольги Новицкой
«Вдохновение. Наука. Природа. Надежда». Так звучит жизненное кредо Карла Сафины, одного из самых заметных американских ученых, участвующих в защите диких животных.
Писательский талант он обнаружил в себе в конце 90-х, когда ему было уже сильно за сорок и все его знали как авторитетного эколога. Признание критиков и прессы получила первая же книга Сафины «Песня для голубого океана» (1998), посвященная поведению морских птиц и рыб. На момент публикации он уже значился профессором Ратгерского университета штата Нью-Джерси. Параллельно, уже как общественный активист, Сафина руководил кампаниями по запрету дрифтерных сетей в открытом море и изменению федеральных законов США о рыбном промысле, способствовал принятию глобального соглашения ООН по рыболовству.
Помимо изучения морских животных, Карл Сафина занимается вопросами сохранения популяции слонов, работая в зоопарках и национальных парках в Кении, и волков Йеллоустонского национального парка в США. Должность президента-основателя природоохранного центра «Сафина» и работу заведующего кафедрой «Природа и человечество» в Университете Стони Брук он успешно сочетает с литераторской деятельностью — под его авторством опубликовано уже семь книг, каждая из которых удостаивалась престижных литературных наград в США. А в 2011 году вышел 10-серийный телесериал «Спасение океана с Карлом Сафиной» о проблемах морских животных и людях, которые ими занимаются.
В предисловии к своей последней на данный момент книге Карл Сафина сообщает, что она написана просто по наблюдениям за животными и их разумом:
«Я хотел на какое-то время отойти от вопросов охраны дикой природы, которым посвящены другие мои работы, и вернуться к истокам, вспомнить о том, что мне с самого начала нравилось больше всего на свете: просто наблюдать за тем, что делают животные, и пытаться понять, почему они это делают. Мои путешествия привели меня к трем самым охраняемым видам: слонам, содержащимся в кенийском Национальном парке Амбосели, волкам, живущим на территории Йеллоустонского национального парка, и косаткам, обитателям прибрежных вод Тихоокеанского северо-запада США».
Но на деле Сафина практически в каждой главе неизбежно переходит к своим «прямым обязанностям», а именно — к вопросам защиты природы.
Книга делится на четыре части, первая из которых посвящена слонам, вторая — волкам, третья — разуму животных и теории разума, четвертая — китам. Все части связаны общей мыслью о том, что человек не венец творения в животном мире, а всего лишь равный среди равных. Поэтому нам стоит научиться смотреть на мир не изнутри человеческого эго, а извне, наблюдая себя среди других животных. Сафина уверяет, что при таком ракурсе изучения животного мира можно понять: разум есть у всех животных.
«Когда мы ищем „разум” у других животных, то часто повторяем ошибку Протагора и считаем, что „человек есть мера всех вещей”. Будучи людьми, мы склонны изучать разум животных, сравнивая его с человеческим. Они разумны так же, как мы? Нет, и поэтому мы победили! Мы разумны так же, как они? Нам безразлично. Мы настаиваем, чтобы они играли по нашим правилам, а по их играть не хотим», — рассуждает Сафина.
Более того, он настаивает, что люди, с присущей им мистической религиозностью, имеют нерациональный разум и демонстрируют «довольно распространенное неумение отличать разумные объекты от неодушевленных, а также доказательства от чепухи». В такой логике «совершенный» разум у человека оказывается скорее патологией: «Часто повторяемая фраза, что человек — существо рациональное, на самом деле — одно из самых распространенных заблуждений. В природе преобладает трезвость, а в человеке — разрушительное безумие. Из всех животных мы самые иррациональные, склонные к искажению фактов, к бреду и необоснованным тревогам». Придя к этому выводу, Сафина тут же выдвигает гипотезу, что, возможно, именно эта иррациональность и есть уникальная особенность человека: «Что, если именно способность выдвигать странные идеи „делает нас людьми”?».
Занимательные истории из жизни кенийских слоновьих семей Сафина описывает со слов коллег, которые изучают слонов в естественных условиях уже более 40 лет, с момента создания национального парка Амбосели. Вот характерный образец авторского стиля:
«Вики рассказывает про одного подросшего грудничка: он снова и снова пытался присосаться к матери, которая решила положить этому конец. Всякий раз, как слоненок пытался подобраться к соску, она просто подбирала переднюю ногу под брюхо и доступ к груди оказывался перекрыт. Так она делала раз за разом. Слоненок был вне себя. Он и толкал ее, и пихал, и бивни пробовал пустить в ход, а под конец — вроде как „а-а-а, не люблю тебя, вот тебе, получай!” — ткнул хоботом ей в анус. Прямо внутрь засунул, поганец. Надеялся, поди, хоть этим обратить на себя ее внимание. А потом повернулся задом и лягнул мать».
Но эти забавные сюжеты неумолимо сменяются удручающими картинами истребления слонов из-за ценных бивней и политических мотивов даже в пределах охраняемых территорий. Статистика, которую приводит Сафина, поистине чудовищна: «В Уганде в Национальном парке Мурчиссон-Фоллс обитали десять тысяч слонов, из которых уцелело двадцать пять (это не опечатка, двадцать пять), потому что угандийское правительство с готовностью отправило 85 % популяции этих животных на заклание, чтобы спонсировать политику государственного террора. Сьерра-Леоне проводила своего последнего слона в последний путь в 2009 году. В Демократической республике Конго перебили 90 % слонов, в Габоне — 80 %, причем только за последние десять лет. Чад, Камерун, Судан, Сомали, Мозамбик, Сенегал — все поголовье перестреляно подчистую, уцелели единицы. В первую очередь это, конечно, удар по слонам, но люди тоже остаются внакладе. В одной только Кении для трехсот тысяч человек единственный источник дохода — туризм, а туристы приезжают посмотреть на слонов. Поэтому браконьерство в промышленных размерах в итоге приводит к массовому обнищанию населения».
Сафина называет эту ситуацию «слоновьим геноцидом», приравнивая животных к аборигенному населению Африки.
Во второй части книги мы перемещаемся в Йеллоустонский национальный парк США, где уже несколько лет воссоздают истребленную в этих краях популяцию волков. Рик Макинтайр, егерь, изучающий жизнь переселенных из Канады волков, рассказывает Сафине о драме одной волчьей семьи, лишившейся по воле человека самки-лидера, обращая внимание на личностные характеристики каждого волка.
«Я всегда знал, что волчья стая — это семья: отец, мать и дети; что старшие дети-поярки помогают кормить и поднимать на ноги младших. Знал, что поярки вырастают, матереют и уходят от родителей, чтобы жить своей жизнью, в собственных стаях-семьях, и так из поколения в поколение. Но я понятия не имел, что этот отлаженный процесс зависит от индивидуально-личностных особенностей участников, от их способности хранить верность или предавать, плести интриги, сколачивать коалиции, объявлять вендетту; что трагедия в семье может привести к смуте и расколу. Все это выглядит как-то уж слишком... по-человечески», — удивляется автор.
Сафина обращает внимание и на то, что волки — самые социальные из животных, они никогда не убивают просто потому, что могут это сделать, как это делает человек. «После того, как в 2006 году популяция волков в национальном парке была восстановлена, власти штата Вайоминг посчитали возможным разрешить в подведомственном им квадратике круглогодичный отстрел волков. Без лицензий. Без ограничений. Видишь будущий трофей — стреляй. Ненависть к животным-охотникам — порождение западной цивилизации, а нет на свете ничего западнее, чем американский Запад. В течение охотничьего сезона 2012 года охотники подстрелили семь волков, носивших ошейники с дорогостоящими радиопередатчиками, надетыми на территории заповедника».
В последней части книги, которая посвящена самым большим и в то же время самым умным млекопитающим — китам, Сафина рассказывает историю своего пребывания в обществе Кена Балкома, уже 40 лет изучающего косаток в южной части пролива Джорджии в Тихом океане. И снова Сафина сразу обращает внимание на то, что киты обладают уникальным мозгом, коммуникативной системой и добродушием, причем, несмотря на все опасения, ни одна живущая на воле косатка не убила ни одного человека.
От разговора о невероятных частотных диапазонах китов, которые просто недоступны человеку, об их «особом» языке и строении черепа, автор переходит к интимным подробностям жизни китов, которые очень похожи на человеческие: «Взрослые самцы косаток также могут устраивать любовные игры друг с другом. Мы видели группы парней, которые играли десятиметровыми половыми членами друг друга. Подобно дельфинам, они часто вступают в контакт с особями одного с ними пола, используя плавник или рыло. Многие живущие на свободе дельфины мастурбируют с помощью разных предметов, и Кен даже наблюдал, как возбужденные косатки терлись о его лодку. Очень энергично, но не агрессивно. Бутылконосые дельфины больше всех других существ склонны к однополой любви. Дельфины любят секс и часто им занимаются».
От историй «быта» животных автор возвращается к их проблемам, связанным с человеком. Серьезное изучение косаток началось только в 1970-х годах прошлого века, а до этого воображение людей рисовало примитивную картину кита-убийцы. Вплоть до 1990-х годов исследования проводились исключительно в неволе, что приводило, по мнению коллег Сафины, к искажению данных: «Представьте, что в четырехлетнем возрасте вас захватили киты, которые вами восхищаются. У вас перестанет развиваться речь, остановится нормальная социализация. Мир сожмется до одной комнаты, которая окружена разглядывающими вас китами. Воспоминания о большом мире и о семье сотрутся. Еду вы будете получать после того, как опустите голову в воду, чтобы взять угощение из рук очарованных воспитателей, которые никогда не видели людей, живущих в семьях. Они не смогут понять ваших действий. Ваше образование во всех отношениях — завершится. Вы больше не будете принадлежать большому миру».
Именно непонимание образа жизни животных приводило к их истреблению. Только с 1950 по 1980 год, приводит шокирующий пример Сафина, Норвегия, Япония и Советский Союз убили около шести тысяч косаток, что, вне всякого сомнения, вызвало резкое сокращение их популяции. «В 1956-м исландское правительство, испугавшись, что косатки охотятся на сельдь и рвут рыбацкие сети, обвинили их в том, что они „принесли убыток рыболовной отрасли” в размере двухсот пятидесяти тысяч долларов (удивительно маленькая сумма, даже если учитывать инфляцию, и, конечно, включающая ущерб от охотящихся на сельдь млекопитающих, морских птиц и рыб)» — продолжает автор. Запрет на отстрел косаток в США вышел только в 1976 году, а запрета на их отлов в России, например, до сих пор нет.
Душераздирающие истории вылова и убийств косаток Карл Сафина завершает, надеясь на сострадание читателей ко всему животному миру:
«Посмотрим, что будет в последнем акте: триумф человеческого интеллекта или катастрофа. Сравнивая их и себя, мы становимся ближе. Самое главное — понять, что все живое едино. Мир спасут не расчеты, а сострадание. Я хочу, чтобы это поняли все. И иногда мне кажется, что косатки и слоны — одни из немногих, кто это понимает».
