Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Виктор Меламед. ПГТ Диксон. Тель-Авив: Издательство книжного магазина «Бабель», 2023. Содержание
В предисловии к тексту Виктора Меламеда «ПГТ Диксон» Линор Горалик*Признан властями РФ иноагентом. просит читателя прочитать эту книгу, потому что «она создает сильнейшее невербализуемое пространство переживания, в котором достраивание контекста высказывания и самого высказывания играют не меньшую роль, чем высказывание как таковое». Вообще, когда автор предисловия очень просит прочитать книгу, к которой написано это предисловие, подобное может показаться завуалированной просьбой не читать книгу, к которой написано предисловие. Однако это не тот случай: Линор Горалик в самом деле просит прочитать книгу, к которой написала предисловие, и она имеет в виду ровно то, что имеет в виду. По крайней мере, так может показаться читателю, и это будет, пожалуй, справедливо.
Что ж. «ПГТ Диксон». Текст этот, написанный художником Виктором Меламедом, как говорится, ускользает от жанрового определения. Возможно, это крохотный роман, возможно — большой рассказ. Отчасти это проза, периодически разрываемая поэтическими вставками, но верно и обратное: это поэтическое произведение, в котором заметное место отведено прозаическим фрагментам.
«ПГТ Диксон» населен многочисленными, но почти неотличимыми друг от друга персонажами, их имена: Слов, Тлов, Плов, Злов, Млов, Глов, Блов, Влов, Длов, Клов (на ум неизбежно приходит другой Клов — из беккетовского «Эндшпиля»). Среди них наиболее заметен, кажется, Тлов, тело которого населено маленькими поющими животными. Слов, Тлов, Плов, Злов, Млов, Глов, Блов, Влов, Длов и Клов периодически общаются между собой и с окружающим миром, но, как можно догадаться, их попытки коммуникаций вновь и вновь упираются в невозможность этой самой коммуникации:
«— Чмо! — крикнул Тлов.
— Падаль! — крикнул Слов
— Недочеловек! — крикнул Тлов.
— Дебил! — крикнул Слов.
— От дебила слышу! — крикнул Тлов
— Фашист! — крикнул Слов.
— Пидор! — крикнул Тлов
— Чурка! — крикнул Слов
— Идиот! — крикнул Тлов
— Слабак! — крикнул Слов
— Ссыкун! — крикнул Тлов
— Тень! — крикнул Клов
— Что? — переспросил Тлов
— Те-е-ень! Те-е-ень! — страшным голосом закричал Клов».
И так далее.
Все это происходит в мире, где идет малопонятная битва между «военными», «недочеловеками» и «недонедочеловеками», естественно, такими же разными, как, например, Глов и, скажем, Млов.
Виктор Меламед выстраивает аттракцион абсурдизма, доводя до абсурда хорошо известные методы абсурдистов. Помимо очевидного Хармса с его обезличенными «персонажами», способными производить и потреблять исключительно насилие, это, конечно, Ионеско (говорение речевыми штампами), ранний Беккет (описательная избыточность, рвота, выделение слюны), молодой Мамлеев (в «ПГТ Диксон» убивают кошек, что вряд ли можно отнести к достоинствам этого текста) и, возможно, Фернандо Аррабаль (постоянные перемещения в пустоте с неопределенной целью).
Смысловую ткань мира, описанного в «ПГТ Диксон», составляет всевозможный речевой мусор. Читатель будто умирает вместе с автором и отправляется прямиком в ад афоризмов, присказок, культурных клише, употребляемых неуместно и вообще без какого-либо намека на уместность:
«— Тут вам что, детский сад? Детский сад, скажи?
— Нет, — сказал Тлов.
— Нет? Не детский сад?
— Не что? Громче!
— Не детский сад, — сказал Тлов
— Не детский сад?
— Нет.
— Точно не детский сад?
— Нет.
— Не точно?
— Точно.
— Точно что?
— Точно не детский сад.
— Точно не детский сад?
— Точно не детский сад.
— Точно-точно не детский сад?
— Точно-точно не детский сад.
<...>
Под шум колонны грузовиков животные пели:
Идем! Отыщем! Жен-щину!
Идем! Отыщем! Жен-щину!
Идем! Отыщем! Жен-щину!
Идем! Отыщем! Жен-щину!»
И тому подобное — вплоть до глоссолалии: «Калупоноровозаворно, / Ворлопоторомоломорно, / Корлопоторомоновраще, / Поломотороворотраще».
В «ПГТ Диксон», вероятно, происходит прощание с некогда авангардными, а ныне не работающими, слишком известными и потому невпечатляющими техниками письма. Классики абсурдизма счищали с мира культурную накипь, чтобы сообщить горькую правду о несостоятельности человеческого проекта, о фатальном одиночестве, о насилии как единственном подлинном содержании наших «ценностей».
Виктор Меламед, напротив, до предела нагружает бытие «культурой», частью которой неизбежно стали Ионеско и Хармс, ей сопротивлявшиеся. «ПГТ Диксон» избыточен до тошноты, он напоминает какой-нибудь ублюдочный мультик эпохи флеш-анимации, в котором все сумбурно мелькает, пытаясь если не рассмешить зрителя, то хотя бы помрачить его рассудок. И Меламеду, надо сказать, это удается. Литературный опыт художника в действительности лежит в области не литературы как таковой, а где-то в сфере трансгрессивного искусства, пытающегося физически воздействовать на человека — через свет, шум, экстремальную смену образов и ритмов.
Неслучайно Виктор Меламед периодически вспоминает об одной своей работе — портрете музыкантов Майкла Джиры и Джарбо Ла Салль Деверо, нарисованном для журнала Rolling Stone. Подобно участникам группы Swans, предлагающим неординарный опыт звукового удушья, Меламед в этом своем произведении перекрывает читателю кислород — но средствами, которые предлагает художественный текст:
«— Раз! — закричали все, — два!
Мачете, звеня, упал на землю. Тлов поднял его, поставил торцом рукоятки на ладонь и опять попытался удержать вертикально. Раз! — закричали все.
Мачете упал. Тлов опять поставил его на ладонь.
— Раз! — закричали все. Мачете упал. Животные пели:
Неудача — это про!
Сто возможность нáчать сно!
Неудача — это про!
Сто возможность нáчать сно!
Все не заметили, как появился прораб.
— Это чтооо! — заорал он, протискиваясь между бедрами Клова и Плова. — Сколько раз говорить, никаких игр с мачете!
Все стояли, опустив головы».
Если же искать аналоги в современной литературе, то ближайший родственник Виктора Меламеда и его прозопоэмы «ПГТ Диксон» — белорусский аутсайдер Олег Рыбаченко, автор таких примечательных произведений, как «Пчела-попаданец», «Крокодил-попаданец», «Таракан-попаданец», «Бацилла-попаданец», «Молекула-попаданец», «Галактика-попаданец», «Кварк-попаданец». Вот как, например, выглядит авторская аннотация к роману «Пчела-попаданец»:
«Может ли насекомое решающим образом повлиять на ход Второй мировой войны? Может — если внутри пчелы полковник-инженер Петр Дегтярев, нашедший себе в августе 2014 года героическую смерть в ходе жестоких боев на Донбассе. Он выглядел совсем юным, просто мальчишкой, но с очень рельефной мускулатурой. Этакий плакатный супермен-подросток, витязь-демиург в шортиках, который в полете, чтобы не маяться от безделья, сражается с различного рода бойцами. Причем неземного происхождения. Особенно мальчишка-демиург любит лупить ногами, вот, например, от хлесткого удара гибрид скорпиона и самовара разлетелся на множество обломков...»
Схожие мотивы, пусть и несколько другими средствами, развивает и Виктор Меламед, создавший собственный гибрид скорпиона и самовара — болезненный, аляповатый, похожий на ребенка, который, осовев от продолжительных игр со сверстниками, начинает бегать по двору и петь песни военных лет, меняя в них некоторые слова на случайно пришедшие в воспаленный рассудок. Допустим, заменив в песне «Катюша» слово «Катюша» на слово «горилла».
Поверьте на слово — и такое в жизни бывает.
Впрочем, и не такое тоже. Поэтому текст, который вы дочитали, и называется «Жучиный дервиш, или Метаприклад».