Ольга Славникова. Прыжок в длину. М.: РЕШ, 2017
Юноша профессионально занимается легкой атлетикой и должен стать чемпионом Европы по прыжкам в длину. Но он попадает под машину и лишается обеих ног ниже колена. Не случайно попадает, а спасая ребенка, который внезапно выбежал на дорогу.
Олег Ведерников — так зовут героя — садится в инвалидное кресло навсегда. Мать, с которой он никогда не был близок, оставляет ему квартиру, снабжает всем необходимым, но неизбежно еще больше отдаляется от сына. Герой впадает во вполне естественную и ожидаемую депрессию. Несколько скрашивает его существование домработница Лида, с которой он вступает в близкие отношения. Вместе они начинают опекать спасенного много лет назад героем мальчика. У мальчика к тому времени умирает мама и спивается отец.
Окружающие умиляются, плачут и считают героя — Олега Ведерникова — святым, добродетельным мучеником. И это был бы хороший сюжет для сериала на центральном российском телевидении. Но в том и сила писателя Ольги Славниковой, что она такой простой, понятный, сентиментальный и манипулятивный по отношению к читателю сюжет не только вывернула наизнанку, а создала для него новое идейное пространство.
Во-первых, герой-страдалец совершает свои подвиги бессознательно. Он герой литературный, но не герой в смысле призвания. Он жалеет о содеянном. Он не чувствует гордости за свой поступок и целыми днями мечтает о том, чтобы линия времени скривилась, сделала крюк в месте его прыжка — кстати, рекордного по длине — и отменила бы все произошедшее.
Во-вторых, в отношениях героя и его любовницы отсутствует романтика, чувства, сентимент. Ему просто надо, а она не против. Это вынужденная связь, которая, по крайней мере, не доставляет неудобств. То есть это не романтическая линия, а сугубо бытовая — прозаическая, серая, рутинная.
В-третьих, мальчик, спасенный героем, оказывается тем, кого спасть как раз не стоило. Этот мальчик Женечка, которого герой называет исключительно негодяйчиком, представляет собой чистое зло, наподобие Демиена из фильма «Омен» только без религиозной фактуры.
Мальчик — представитель повседневного ада. Он вроде бы хочет добра (например, помогает бомжам и ветеранам, следит за нравственностью близких), но вечно совершает зло. Обдуманно — отрезает ноги голубям. Или бессознательно — вокруг него, как в радиоактивной зоне отчуждения, гибнут люди.
Голубь с отрезанными ногами — ключевой образ романа. Он, конечно, излишне буквален, учитывая коллизию главного героя, но и универсален вполне. Голубь без ног гибнет не от травмы или кровопотери, а от того, что не может взять передышку.
Вот и весь мир романа Ольги Славниковой катится без передышки в бездну. Жизнь хороша, а потому омерзительна. И этот фокус автор бесконечно тиражирует с помощью стиля, находя неожиданные, но всегда обязательные определения. Женщина здесь будет «недвижный валун», «нагромождение супрематистских форм» или «с руками как булками». У мужчины будут «мутные глаза», говорить кто-то станет, «натягивая кожу на зубы», каждый отличится намеренно противными физическими недостатками. А инвалиды в военном госпитале похожи на гипсовые макеты мелкокалиберных орудий.
Все не так, и все ужасно. А будет еще хуже. Естественное состояние ума для русского писателя. Необходимое состояние для написания значительного русского романа, коим является «Прыжок в длину».
Александр Бушковский. Праздник лишних орлов. М.: Рипол-Классик, 2017
За литератором, прошедшим войну, всегда будет стоять опыт, недоступный большинству читателей. Этот опыт дает автору право — настоящее заслуженное право быть снисходительным и уверенным в себе. Да, в такой ситуации человек чувствует себя именно так. Думаете, нет? Ну откуда вам знать? А вот в этой ситуации человек имеет полное право поступить вот так-то и ничего не объяснять. Почему? А вот так.
Это канон прозы воевавшего человека. И подвергать этот канон сомнению не имеет смысла.
У военной прозы много граней — от усталого цинизма и окопной правды до крикливого пафосного пацифизма. Есть Гранин, Прилепин, Маканин, а теперь еще и Александр Бушковский.
«Праздник лишних орлов» — сборник рассказов и повестей, в каждой из которых либо кто-то сидит, либо воюет, либо кого-то убивают. Да, хотя бы и собаку. Убивают, надо сказать, без жестокости, из необходимости, иногда из жалости. Так было надо. Почему? Вам не понять. А иногда, кажется, и автору не понять.
Группа бойцов идет на зачистку дома в чеченском селе. Зачищают дом, возвращаются в расположение части. Всю дорогу переживет молодой солдатик, которому поручают сторожить проводника. Если проводник дернется — ему нужно тихо перерезать горло. Проводник не дергается, солдатик радуется, что все прошло хорошо, никого не пришлось резать. В этом нет ни нравоучения, ни какой-то общей морали, нет хвастовства или жалобы на судьбу. Просто вот так было. Просто так бывает.
Герой Бушковского примерно как Данила Багров — неприятен, но неизбежен. И потому неподсуден. Вот он уже есть в мире, его необходимо описать. Это проза, в которой мужчины разговаривают так, что их хочется слушать: за столом, в поездке, может быть, и на лекции в аудитории. Если один просит рассказать историю «про дороги», то это обязательно оказывается история про те «дороги», которые делают зэки для связи между камерами.
Не зарекайся от тюрьмы и от войны. А что делать? Да, ничего. Получится, как оно получится, и с этим будем жить. В заглавной повести книги двое друзей едут к третьему, который поселился трудником в Соловецком монастыре. У каждого своя история — каждая история тяжелая, но не катастрофическая. А все равно — война, тюрьма, монастырь. Мужчины живут на максималках.
Такая жизнь — все по делу, и ничего лишнего.
Алла Горбунова. Вещи и ущи. СПб.: Лимбус-Пресс, 2017
И еще одна книга, которая ни к чему не обязывает, но дарит маленький ключ к пониманию того, как можно относиться к действительности. Короткие рассказы Аллы Горбуновой похожи на ранние зарисовки Михаила Елизарова — откровенно нелепые ситуации, из которых ничего не проистекает.
Женщина пришла к гинекологу, стала рассказывать о полиамории, а гинеколог обвинила женщину в распущенности. Оказалось, что у женщины скрытых инфекций нет, а у гинеколога — гонорея.
Бомж и олигарх поменялись жизнями, но обоим надоела чужая роль — и они поменялись жизнями обратно. Стали жить каждый по-своему. Конец.
Две девочки едут на велосипедах, видят табличку «Кладбище домашних животных» и могилку, выложенную кирпичами. Что дальше? Ничего.
Рассказы Горбуновой — идеальная проза застывшего момента. Не во всей его красоте, а только в том, что попало в поле зрения. Как фотографии в социальных сетях. У кого-то размытые, у кого-то полупустые, у кого-то пересвеченные, у кого-то тарелка с едой. И все они, так или иначе, расширяют границы нашего знания о мире. Они легитимизируют право каждого на то, чтобы донести до людей — я запечатлел момент. И почему этот момент менее важен, чем любой другой? Не почему.
Алла Горбунова балансирует на грани нелепости и абсурда. Автор прекрасно понимает, что эти рассказы лишены сюжетной привлекательности или цветистой фактуры, а потому и выносит их на люди — вот, посмотрите, как все это странно. Как удивительно устроен мир — в нем есть столько всего, что мы считаем незначительным. А может быть, оно незначительное и есть. Но незначительность не означает небытие. Мир нелепый и смешной, и всему в нем есть место. «Девочка в платье вытирает слезу. Девочка в шортах говорит: „Нет, я этого не понимаю”». Конец.