Исмаиль Кадарэ. Дворец сновидений. М.: Поляндрия No Age, 2021. Перевод с албанского Василия Тюхина
«Дворец сновидений» — тот случай, когда на обстоятельства создания книги и на биографию автора стоит обратить внимание. Хотя Исмаиль Кадарэ — наиболее известный из ныне живущих албанских писателей, переводы его произведений на русский язык немногочисленны. Некоторые тексты публиковались в журнале «Иностранная литература», а роман «Генерал мертвой армии» был издан в 2006 году. Между тем творческий путь Кадарэ напрямую связан с Россией: он успел поучиться в Литературном институте имени Горького, пока Албания не разорвала отношения с СССР. Молодому литератору пришлось вернуться на родину, где царила социалистическая диктатура Энвера Ходжи, ярого последователя Сталина. Ходжи не принял осуждения культа личности правительством Хрущева, и просоветски настроенные коммунисты подвергались в Албании гонениям, а в 1967 году страна была объявлена «первым в мире атеистическим государством». Совершать религиозные обряды гражданам запретили даже у себя дома. Если поначалу Исмаиль Кадарэ получил официальное признание как писатель, то в 1975 году его осудили за «либеральный уклон» и сослали на исправительные работы в сельскую местность. Непрерывно находясь под угрозой ареста, Кадарэ выражал свое несогласие с режимом эзоповым языком, в прозе. Это отразилось и в «Дворце сновидений», который был закончен вскоре после ссылки и выражал критическое отношение автора к репрессиям.
Повествование, построенное в альтернативно-историческом духе, изображает такую Османскую империю, в которой существует необычный правительственный орган — Табир-Сарай, иными словами вынесенный в заглавие Дворец сновидений. Табир-Сарай буквально собирает сны подданных, чтобы отыскать среди них те, которые имеют государственное значение — например, предвещают заговор или указывают на удачное политическое решение. Во Дворце есть целый штат доставщиков снов, есть отдел Селекции, где бесполезные или выдуманные грезы отделяют от важных. Элитой среди сотрудников считаются толкователи-интерпретаторы, а к числу мудрейших профессионалов относятся баш-эндеры, выбирающие сон, тайный смысл которого будет передан самому султану. При этом все перечисленное — лишь часть сложного, до конца никому не ясного устройства Дворца. В это причудливое учреждение поступает на службу главный герой по имени Марк-Алем, скромный отпрыск влиятельного в империи албанского рода Кюприлиу. Марк-Алем путается в странном, напоминающем лабиринт здании Табир-Сарая, не обнаруживает у себя навыков толкователя, но, к собственному удивлению, довольно быстро продвигается по карьерной лестнице. Вскоре Марк-Алема переводят в отдел Интерпретации, и герой догадывается, что обязан успехами могущественным родственникам, которые хотят использовать его в своих целях.
Что у них за цели, окончательно он так и не разберется. Умолчание в романе вообще выглядит основным сюжетным приемом. Из незначительных на первый взгляд деталей вырастает подчеркнуто туманная, тревожная атмосфера. Марк-Алему не объясняют причины повышения, и при этом то рассказывают о каком-то секретном отделении, то предостерегают, что в Табир-Сарай пытаются проникнуть враги. Сама его работа требует недюжинной интуиции, и в итоге Марк-Алем пребывает в постоянном страхе сделать непростительную ошибку. Даже родственник-покровитель Визирь разговаривает с ним полунамеками. В то же время недосказанности не воспринимаются как погрешность повествования, напротив, они рифмуются с общим параноидально-мрачным фоном истории, интригуют. Ведь и погода в романе соответствующая: как правило, либо стелется туманная дымка, либо идет моросящий дождь. Вдобавок некоторые подробности попросту отсылают к другим книгам Кадарэ. Упоминание об ослеплении людей за «дурной глаз» — к «Фирману слепых», легенда об истоках рода Кюприлиу (фамилия буквально означает «мост») — к «Мосту с тремя арками». Судя по всему, «Дворец сновидений» полноценно вписывается в авторскую вселенную, которая пока недоступна на русском языке в полном масштабе.
Зато жанр «Дворца сновидений» угадывается без особого труда. Прежде всего роман производит впечатление гоголевско-кафкианского нуара, гротескной притчи о безликой системе, постепенно превращающей человека в шестеренку. Но также здесь иносказательно разворачивается картина современного автору общества, встречаются аллюзии на узнаваемые черты режима Энвера Ходжи. «Дворец сновидений» отчасти можно назвать албанской аллегорической версией «Реквиема» Ахматовой или «Софьи Петровны» Лидии Чуковской. Речь высокопоставленного чиновника при приеме Марк-Алема на работу похожа на казенные и пафосные речи партийных функционеров. Чиновник восхваляет изоляцию Табир-Сарая от других ведомств, предупреждает новобранца, что кругом враги. Явная отсылка к реалиям, если учесть, что при Ходжи железный занавес в Албании был более непроницаемым, чем даже в СССР. Кроме того, по словам переводчика Василия Тюхина, буфет, где Марк-Алем слушает сплетни коллег, во многом скопирован с буфета Центрального Комитета Албанской партии труда. Показан и репрессивный механизм — некоторых сновидцев, чьи грезы сочтены важными, приводят в Табир-Сарай и подвергают долгим, изматывающим допросам.
В связи с этим любопытно, что «Дворец сновидений» вышел на родине автора почти сразу после того, как книга была написана. Исмаиль Кадарэ включил ее первые главы под видом исторической новеллы в готовившийся к публикации сборник своих рассказов. Потом, при переиздании сборника, писатель расширил новеллу до полноценного романа, положившись на беспечность цензоров, которые не обратили внимания на публиковавшуюся ранее книгу.
Обмануть систему, обнаружить в ней лазейку — такой мотив проскальзывает и в фабуле «Дворца сновидений». Семья Кюприлиу отнюдь не бессильна против султана, да и государственная машина как будто действует хаотично, а не в соответствии с волей одного конкретного человека. Читателю намекают на игру скрытных элитных групп. Это делает текст особенно актуальным: достаточно вспомнить современные теории заговора о противостоянии тайных правительств или о воюющих башнях Кремля. Незримое влияние загадочных конспираторов, их сложные шифры-послания приближают «Дворец сновидений» к некоторым книгам Томаса Пинчона, только угроза для правдоискателя здесь очевидна и Марк-Алем не стремится раскрывать секреты, в отличие, допустим, от героев «Радуги тяготения», ищущих «черный блок».
Стиль романа же вовсе далек от экспериментов Пинчона и куда сильнее напоминает творчество магических реалистов. Не зря филолог Александр Русаков писал о Кадарэ, что у его текстов больше общего с Фолкнером и Маркесом, чем с постмодернистами. Язык «Дворца сновидений» скорее витиеват, чем лаконичен, зато наполнен убедительными образами и дышит экспрессией. Даже пересказ кошмарного сновидения, которое вынужден истолковывать главный герой, выглядит сюрреалистично жутким:
«Начиналось оно так: несколько марионеток брели по степи, заваленной трупами больных тигров, умерших в девятнадцатом веке. Всю первую страницу текста занимало описание того, как шли марионетки, проклиная вулкан Кртох... рто... крт... (название все время обрушивалось на его скользком западном склоне), в то время как над степью сверкала сумасшедшая звезда. Затем кошмаровидец, который находился где-то поблизости, пытаясь спрятаться под землю, наткнулся там на краешек сверкающего дня, яркого, как бриллиант, упрятанного неизвестно кем в землю, дня из времени вечного, неистребимого, неподвластного тлению и забвению. От сверкания краешка дня, показавшегося из земли, он на какое-то время ослеп и вот так, с огненным пятном перед глазами, оказался в аду».
Потом упомянутый кошмаровидец описывает специальный ад для государств, из которого они могут вернуться, сменив обличье. Этот эпизод открывает еще один, вневременной ракурс романа: «адские», тиранические режимы существуют издавна, они лишь иногда уходят с исторической арены, ожидая момента, чтобы переродиться под новыми знаменами. Конечно, «Дворец сновидений» посвящен не только конкретному албанскому социализму и не только тоталитарным системам, но и автократии в широком смысле. И неважно, действительно ли в мире Табир-Сарая собирают вещие сны или речь идет о самоисполняющихся пророчествах. Важно, что правители хотят знать грезы своего народа, фактически стараются контролировать человеческое подсознание — то, что по сути является не просто глубоко личным, а иррациональным. Роман Кадарэ демонстрирует, как политическая власть, вторгаясь в пространство иррационального, пропитывается им, становится непредсказуемой и кошмароподобной, в том числе для себя самой. Тайны придворных интриг в книге остаются неразгаданными, потому что у них нет и не должно быть разгадки. Система подчиняется логике сна, она превратилась в сон, зайдя слишком далеко на его потустороннюю территорию. Не зря сотрудникам Табир-Сарая реальность кажется тем более тусклой, чем дольше они в нем работают. Вкрадчивый и многослойный, «Дворец сновидений» — это еще и тонко выстроенное напоминание, что разрушительная тирания возникает тогда, когда государство вмешивается в иррациональные аспекты жизни людей, будь то сны, вера или поэзия, которая тоже представлена здесь в трагичном образе албанских рапсодов. Если перефразировать популярную цитату, то, пытаясь управлять бездной, мы рано или поздно оказываемся ее частью.