Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Генри Манс. Как любить животных в мире, который создал человек. М.: БФ «Нужна помощь», 2022. Перевод с английского Василия Горохова. Содержание
Журналист и популяризатор науки Генри Манс знает, как создать интригу. Его книга начинается со слов «я стал свидетелем того, как видеоролики с котами разрушили лучшие умы моего поколения», и тут уж, конечно, волей-неволей продолжишь читать: все же видеоролики с котами — одно из немногих прямых доказательств божественной милости и наше безусловное достояние, поэтому попытки их очернить у нормального человека ничего, кроме гнева, вызвать не могут.
Впрочем, довольно быстро выясняется, что Манс адресует свою претензию не к роликам, а к нам самим: «Мы считаем, что любим животных. <...> Но любовь к животным сопровождается невольным чувством вины. В глубине души мы понимаем, что наше общество движется в неверном направлении. Под давлением мы готовы признать, что большинству сельскохозяйственных животных живется, наверное, не так уж хорошо, а дикие зачастую теряют места обитания».
Не знаю, как у вас, а у меня в этот момент возмущение сменилось настороженностью. Не ждет ли меня впереди четырехсотстраничная отповедь в классическом стиле интернет-дискуссий: мол, пушистый котик симпатичен и его есть нельзя, а корова и свинья на ферме несимпатичны и есть их можно, да, чертов лицемер?
Забегая вперед, скажу, что мои опасения не оправдались, хотя обширное предисловие их скорее подкрепляло: на следующих десяти страницах Манс приводил разные, но давно растиражированные факты — например, о том, что животные способны узнавать себя в зеркале, что они наделены эмоциями, что у слона в мозгу больше нейронов, чем у человека, что в пользу наличия у животных сознания говорит все больше результатов разных экспериментов — ну и тому подобное.
Однако в большинстве сетевых дискуссий, которые мне доводилось наблюдать, аргументы защитников животных примерно этим набором фактов, как правило, и заканчивались. У Манса же все только начинается — и в дальнейшем он ставит как перед читателем, так и перед собой все больше по-настоящему нетривиальных вопросов.
Большая ценность книги Манса в том, что он не стремится завалить нас новыми головокружительными фактами или последними открытиями в той или иной области биологии и этологии. Он поступает иначе и, как мне кажется, убедительнее, по-новому подсвечивая те факты и обстоятельства, которые новыми никак не назовешь. Например (и тут уже начинаются первые сложности), задумывались ли вы когда-нибудь о том, насколько фундаментально далеки друг от друга борцы за права животных и защитники природы? Кажется, что и те, и другие находятся по одну сторону баррикад, но в действительности они преследуют совершенно разные цели: одни заботятся о конкретных существах, а другие о целых видах, и эти подходы вступают в глубокое философское противоречие друг с другом, которое выливается во множество споров и конфликтов. Вообще-то, не такая уж и сенсационная идея — если потратить на ее обдумывание хотя бы минуту, она начинает казаться самоочевидной и даже тривиальной. А если потратить больше минуты — она расцветает множеством нюансов. Манс не зря придает ей такое значение — в этом он видит одну из своих главных задач:
В этой книге я стремлюсь соединить этичное обращение с животными и охрану окружающей среды. Смысл в том, чтобы люди прекратили причинять животным мучения, которым нет оправдания. Смысл и в том, чтобы смириться с неизбежными страданиями диких животных: они испытывают их так же, как и радость <...>. Считать животных важными — это не то же самое, что с удовольствием проводить с ними время. Это совпадает часто, но не всегда.
Еще одно обывательское представление (которое довольно долго разделял и сам автор книги) заключается в том, что когда-то давно люди относились к животным хуже, а потом постепенно стали добрее и начали относиться к ним лучше. Несмотря на то что благословенный Стивен Пинкер потратил огромное количество сил и времени, чтобы доказать, что люди в целом и правда становятся все добрее (это, даже учитывая все графики и выкладки Пинкера, предмет для отдельной дискуссии, но ладно), прямой зависимости на их отношение к животным это не оказывает. Раньше самые просвещенные члены общества во имя науки резали и расчленяли собак без наркоза, а теперь опыты над животными в абсолютном большинстве случаев предосудительны — это правда. Древние народы обожествляли и превозносили тех или иных животных, окружая их заботой, а современный человек построил такие конвейеры смерти, которые еще век назад никому и присниться не могли — и это тоже правда. А уж о том, насколько разным был спектр мнений по этому вопросу в зависимости от страны, религиозных догм, культурных особенностей и множества других более мелких факторов, даже и говорить не приходится:
«Ряд европейских философов придерживались мнения, что человеку опасно хорошо относиться к животным, а не наоборот. Декарт утверждал, что если люди начнут думать, будто у них такие же души, как у „тварей“, то они придут к выводу, что „после этой жизни им не на что надеяться и нечего бояться, кроме мух и муравьев“. Голландский философ Бенедикт Спиноза беспокоился, что если люди будут добры к животным, то начнут и себя воспринимать как животных, ставя под угрозу всю цивилизацию».
Короче говоря, все сложно и всегда было сложно. Это фактически лейтмотив книги, и Манс иллюстрирует его, подробно восстанавливая всю историю взаимоотношений животных и человека — исторический экскурс явно не является его главной задачей, но подходит он к этому вопросу более чем основательно. Так автор добирается до двадцатого века, а потом и до текущего положения вещей — и дальше мы начинаем воспринимать происходящее через призму его личного опыта.
Большая часть книги представляет собой попытку автора отрефлексировать собственный опыт столкновения с теми или иными аспектами взаимоотношения людей и [других] животных. Он просто ведет читателя за собой, попутно делясь впечатлениями, и это не самый простой путь — например, потому, что для начала мы вместе с ним попадаем на скотобойню. «Мясо меняет все наши отношения с животными», — говорит Манс, а затем притворяется безработным эмигрантом, за пять минут устраивается на первый попавшийся мясной конвейер и скрупулезно описывает все, с чем ему там приходится столкнуться. Без надрыва и лишних эмоций, что характерно. По моему исключительно субъективному мнению, это прекрасно работает. Я, как и многие читатели, не раз и не два смотрел видео со скотобоен, призванные навсегда сделать меня веганом или хотя бы вегетарианцем, однако происходящий на них мясной массакр действовал только на эмоции. В конце концов, кого из нас можно всерьез пронять всякого рода шок-контентом? Механика ужаса и отторжения понятна — гораздо сложнее работает механика принятия и обесценивания, которая представляет собой серьезную проблему в наших с животными взаимоотношениях и которую автор, улавливая в себе, наглядно демонстрирует уже через считаные часы работы на бойне:
«Потом я сметаю с пола клочья шерсти, кал и неопределенные куски мяса в металлическое ведро и выкатываю его на свалку снаружи, где вонь бьет в лицо, как хулиган на игровой площадке. Когда я вываливаю содержимое, меня на мгновение накрывает ужас, что я и сам окажусь на свалке. <...> К этому моменту я уже пришел к выводу, что работник бойни из меня неважный, но начальник, Даррен, меня ободряет. „Не волнуйся, так бывает не всегда, — сочувствует он. — Просто попались дерьмовые овцы“. <...> На второй день я осознаю, что Даррен прав: овцы накануне и правда были дерьмовые».
Дальше мы попадаем на молочную ферму. Здесь дела обстоят еще хуже, потому что коровы страдают от язв и копытной гнили, открытых ран и инфекций, которые возникают из-за того, что животные большую часть жизни стоят в моче и испражнениях, в тесноте и бесконечном стрессе. И опять-таки: «ужасным» это описание назвать язык не поворачивается, потому что Манс не хочет ужасать своего читателя. Все, что он хочет — опираясь на экономические и статистические показатели, анализируя динамику развития той или иной сельскохозяйственной отрасли, продемонстрировать, что обрекать живое существо на смерть, которой предшествуют годы гниения в собственных нечистотах — это не то чтобы жестоко, ужасно или бесчеловечно, а просто не вполне рационально и в общем-то даже не обязательно. А главное — крайне, крайне недальновидно:
«По данным вашингтонского аналитического центра World Resources Institute, если не изменять систему, в 2050 году нам будет нужно дополнительно примерно шестьсот миллионов гектаров пашни и пастбищ по сравнению с 2010 годом. По площади это больше, чем весь Евросоюз, и создавать их придется за счет лесов и других природных экосистем, которые в настоящее время запасают углерод».
Тогда океан? С океаном все еще хуже. Ни о каком гуманном убое в промышленном рыболовстве и речи не идет, куча рыбы погибает еще до вылова, оказавшись просто задавленной траулером. Тем, кого все-таки вытаскивают, приходится позавидовать мертвым: чаще всего рыба просто обречена медленно задыхаться. Особо жестокие мучения ждут тех, кого поднимают с глубины. «Из-за декомпрессии, — пишет Манс, — у рыбы может лопнуть плавательный пузырь, и кишки выдавливает через рот и задний проход». В качестве иллюстрации автор рассказывает о рыбе-капле — унылом существе, которая благодаря своему исключительному уродству стала героиней мемов. Так вот, вообще ничего смешного: на глубине шестисот метров рыба выглядит совсем не так трагикомично, а ее уродство — как раз-таки результат резкого поднятия на поверхность.
Учитывая, что мы не можем быть уверены, что рыбы не чувствуют боли, все это совершенно немилосердно. Единственный вид морского промысла, который выдерживает проверку гуманностью — разведение на фермах мидий, устриц и других двустворчатых моллюсков. Если хотите насладиться вкусом морских животных, которые не претерпевали адских страданий для того, чтобы оказаться на вашем столе, — это разумный выбор.
Далее. Зоопарки. К их убежденным противникам Манс не относится, и поначалу даже кажется, что он принимает аргументы любителей зоопарков, но нет: критики они все же не выдерживают, несмотря на отсылки к благородной просветительской и исследовательской миссии. Опять-таки, никакой тенденциозности или зоозащитного фанатизма — чистая арифметика в основном. А вывод простой: «они [зоопарки] пробуют делать слишком много — просвещать и развлекать, снабжать информацией ученых, заниматься разведением, приносить доход — и приносят животным удивительно мало пользы».
Что еще? Охота. Наверняка читатель уже ждет, как автор, способный проявлять искреннее беспокойство по поводу судьбы рыбы-капли или двустворчатого моллюска, со всей яростью обрушится на это бесчеловечное развлечение. Однако ничего подобного не происходит. Манс осторожно, но все же ищет рациональное обоснование для охоты как таковой (оно заключается в том, что во имя комфортного сосуществования живых существ экосистемы иногда нужно искусственно балансировать). И хотя большая часть главы, посвященной охоте, повествует о случаях, когда она не имеет никакого смысла и оправдания, уже сам факт того, что Манс не спешит решительно размежеваться с охотниками, заклеймить всех их убийцами и отправить охоту на свалку истории, заслуживает внимания. Нет, сама эта позиция, может, и не бесспорная, но по крайней мере автор демонстрирует способность непредвзято смотреть на вещи, по поводу которых в тех или иных кругах уже давно сложился консенсус. Легко представить, какой гнев он навлек на себя со стороны радикальных зоозащитников, но он это право выстрадал. Оставаясь верным собственным принципам, пройдя скотобойню, птицеферму и прочие круги ада, Манс отправляется и на охоту тоже, хотя сама эта идея ему глубоко неприятна. Убить ему в итоге, правда, никого не удается, зато удается обрести неслабый внутренний конфликт:
«Когда я увидел охоту вблизи, она подтолкнула меня смириться с доминированием человека. Это было некомфортное чувство: я начал замечать „избыточных“ и „пригодных к отстрелу“ животных и понял, что смерть довольно многих животных, которых я считал почти священными, бывает оправдана. <...> Жить рядом с животными означает иногда их убивать. Мы обязаны подумать о том, как причинять им при этом как можно меньше страданий».
В принципе, автор мог бы и ограничиться обзорной экскурсией по сферам и индустриям, связанным с эксплуатацией животных — получилась бы идейно заряженная, но легковесная книжка, мало отличающаяся от прочих подобных. К счастью, его цель — представить нам куда более полную картину, в которой есть место и борцам за права животных, и защитникам природы, и тем людям и инициативам, которые работают на прогресс, при этом уменьшая количество страданий в мире — начиная от проектов, связанных с созданием «мяса из пробирки» и заканчивая более изощренными и менее известными разработками. Таковы, например, попытки на генном уровне изменить вид куриных яиц, чтобы уже по самому яйцу было видно, какого пола цыпленок из него вылупится. Зачем это нужно? Например, затем, что в мире до сих пор распространена довольно чудовищная практика массового убийства цыплят мужского пола, родившихся в предназначенных для несушек инкубаторах — яиц они не снесут, а откармливать на мясо их невыгодно, поэтому их просто массово сбрасывают в умиральные ямы или перемалывают на корм другим животным. Для многих работников птицеферм это, может, и стало рутиной, но на деле это сущий ад, и утилизация ненужных яиц на раннем этапе могла бы сделать производство существенно гуманнее.
Кроме того, Манс анализирует положение вообще всех животных — не только сельскохозяйственных, но и домашних и даже диких. Существует негласный принцип, согласно которому животные в дикой природе сами между собой разберутся, однако почему мы должны закрывать глаза на их страдания? По этому поводу тоже есть множество разных мнений. Философ Иеремия Бентам, например, считал, что есть мясо этично, так как в природе животных ждала бы еще более мучительная участь. Но данность ли это? Нет, не данность. В этом уверен, например, Дэвид Пирс — философ-утилитарист, сторонник гедонистического трансгуманизма, считающий важнейшей задачей человечества полную ликвидацию страданий и боли живых существ. Сама эта идея звучит одиозно — в первую очередь потому, что за многочисленными статьями и футуристическими манифестами на эту тему пока что стоит слишком мало практически значимых достижений и исследований, хотя как этический ориентир она кажется вполне состоятельной.
Пирс, например, радикализует ее до предела — в частности, он мечтает о возможности отредактировать гены всех живых существ таким образом, чтобы животные перестали быть хищниками и нападать друг на друга. Достичь этого предполагается с помощью суперкомпьютеров и нанороботов, и на данный момент нельзя с уверенностью сказать, что эта такая уж недостижимая и утопическая идея. Сам Пирс называет ее «буддизмом с биотехнологиями»:
«Если вставить в хромосомы животных особые фрагменты ДНК — генные драйвы, — отредактированные гены распространятся на всю популяцию данного вида. „У нас появится возможность выбирать степень страдания в мире. В истории еще такого не было, — говорит он. — Я думаю, что долгосрочная цель — сделать биосферу цивилизованной. В сущности, каждый ее кубометр будет доступен для наблюдения, микроменеджмента и контроля... Мы сами будем решать, как нам использовать нашу власть“».
Кажется, в этой идее есть богатый потенциал не только для отмены боли и страданий, но и для построения чудовищной биопанк-антиутопии, основанной на абсолютном Контроле, но кто осмелится сказать, что цель в данном случае не оправдывает средства?
В любом случае, до воплощения идеалов Пирса нам даже по самым оптимистичным прикидкам еще слишком далеко. Но многое можно сделать прямо сейчас: Манс посвящает конкретным практическим рекомендациям целую главу, в которой в нескольких сжатых пунктах расписывает, что именно может предпринять каждый из нас (как по отдельности, так и сообща) для того, чтобы положение всех живых существ на Земле становилось лучше. В основном это довольно простые советы типа «откажитесь от мяса и молока», но суть даже не в их содержании, а в том, что они сами по себе звучат как манифест. Тем более, Манс уверен, что у нас фактически не осталось выбора, следовать этим простым советам или нет:
«Коронавирус показал, что отгородиться от последствий разрушения окружающей среды не получится. Мы обязаны осознать, что возвратиться к „нормальному“ состоянию нельзя: его не было — был просто набор противоречивых, неустойчивых подходов. Нет причин полагать, что эта пандемия будет самой страшной в нашей жизни».
Создать из этого вороха противоречивых подходов стройную этическую систему — тяжелый и долгий труд. Собственно, хорошее отношение к животным — тоже тяжелый труд, а вопрос, вынесенный Мансом в заголовок книги, далеко не риторический. Между тем многие из нас привыкли считать, что любовь к животным определяется чем-то само собой разумеющимся — например, наличием домашних любимцев. Довольно странная позиция: мы же не называем людей филантропами просто за то, что они женились или вышли замуж. Нет, так не пойдет — чтобы любить животных, нужно выстроить для себя систему приоритетов, от чего-то отказаться, чем-то себя обременить, на что-то иначе взглянуть. Тогда, возможно, количество страданий (напрасных страданий) в мире уменьшится, и Манс доказывает это.
Насколько убедительно? Ну, скажем так, с переменным успехом. Тем более что подход Манса к работе с фактами иногда вызывает вопросы. Например, в качестве примера избыточной жестокости, которую люди проявляют по отношению к животным, он приводит историю японского зоопарка Уэно, где в 1943 году были убиты двадцать семь зверей — в том числе три слона, которых заморили голодом. Убийство обитателей зоопарков в военное время, к сожалению, не уникальная практика, и делается это для того, чтобы в случае разрушения зоопарка опасные для человека животные не сбежали в город и никого не разорвали и не затоптали. Да, это все равно жестоко и трагично, однако Манс сообщает, что зверей в Уэно погубили просто «чтобы показать, что военное время требует жертв». Что это вообще такое? Ошибка, упрощение или манипуляция? Трудно сказать. Но осадок остался.
Короче говоря, книга Генри Манса — даже без должного критического отношения к упоминаемым в ней фактам — вряд ли сделает вас веганом, никакого боевого НЛП в ней нет, и в этом смысле ее можно читать без опасений (если вдруг вы и правда опасаетесь). Лично я, например, после ее прочтения продолжу есть мясо и употреблять молочные продукты. Но все-таки эта книга, кажется, сделала меня лучше, и, для того чтобы спуститься на ступеньку обратно и снова сделать себя чуть хуже, мне придется провести над собой некоторую подлую и неблагодарную работу.
Сообщает ли мне этот факт что-либо хорошее обо мне самом? Боюсь, что нет. Сообщает ли он что-либо хорошее вам о книге Манса? Надеюсь, что да.