Обличение модернизма современником-марксистом, гимн свободолюбивой Греции от переводчика «Илиады», так называемая книга так называемого художника Павленского, безнадежно устаревший манифест в защиту животных, переиздание всегда актуальной биографии Михаила Михайловича Пришвина и рассказ о техническом оснащении раннего советского кино, помещенный в социальный и политический контекст своего времени, — как обычно по пятницам, «Горький» рассказывает о недавно вышедших книжных новинках.

Владимир Фриче. Поэзия кошмаров и ужаса. М.: РИПОЛ классик, 2021. Содержание

Первое большое сочинение литературоведа-марксиста Владимира Максимовича Фриче было написано в 1912 году. К тому моменту он уже был одним из виднейших культурных деятелей партии большевиков, в которой отвечал за пропаганду.

В «Поэзии кошмаров и ужасов» он прослеживает путь «страшного» в западном искусстве от Средних веков до модерна (который, как мы теперь понимаем, наивно называет «апогеем капитализма»). В литературе ужасов Фриче, естественно, видит упадок буржуазно-капиталистического общества, разочарование в жизни и отсутствие веры в светлое будущее.

На страницах этой книги Фриче препарирует Бодлера и По, Дюрера и Гойю, Шиллера и Вордсворта. Художественный мир, описанный им, это мир, в котором социальная несправедливость материализовалась в виде вампиров и прочей непобедимой нечисти. В общем, если уважаете олдскульную марксистскую желчь в духе Михаила Лифшица, не проходите мимо.

«Есть у Мунка рисунок, который мог бы служить эпиграфом к творчеству рассмотренных нами писателей и художников.

По дороге идет женщина.

Чутким ухом слышит она, как на груди вселенной, из недр самой жизни рвется отчаянный крик — крик скорби и муки.

Сначала еле слышный, он превращается в оглушительный стон, разрастается в грохот урагана, наполняет весь воздух, проникает во все поры земли, во все щели домов, во все нервы людей.

Он становится — бесконечной и вечной мелодией бытия.

И женщина не выдерживает».

(Да, мы тоже никогда бы не подумали, что в «Крике» изображена женщина).

Простонародные песни нынешних греков в переводе Николая Гнедича. М.: ОГИ, 2021

В 1821 году Николай Гнедич отвлекся от перевода «Илиады» божественного Омира, чтобы обратить свой взор на события, разворачивавшиеся на Балканах, где греки восстали против оттоманского ига. В романтическом порыве он взялся за народные песни Эллады, исполненные печали, но вместе с ней и достоинства в самом лучшем смысле этого поистрепавшегося в наши дни слова.

Для перевода Николай Иванович выбрал дактиль и анапест вместо ямба, которым греческие патриоты слагали песни. И это был правильный выбор — по-русски скорбные элегии зазвучали еще более скорбно.

К 200-летию начала войны за независимость Греции «ОГИ» выпустило совершенно прекрасное переиздание «Простонародных песен» с комментариями Максима Амелина и Димитриса Яламаса. Книжка вышла не только в высшей степени приятная, но и билингвальная: если знаете греческий, можете петь вместе с Гнедичем.

Бросайся, пускайся, на берег противный плыви,
Могучие руки раскинь ты на волны, как весла,
Грудь сделай кормилом, а гибкое тело челном.
И если дарует Господь и Пречистая Дева
И выплыть и видеть и стан наш и сборное место,
Где, помнишь, недавно томбрийскую козу пекли;
И если товарищи спросят тебя про меня,
Не сказывай, друг, что погиб я, что умер я бедный!
Одно им скажи, что женился я в грустной чужбине;
Что стала несчастному черна земля мне женой
И тёщею камень, а братьями остры кремни.

Петр Павленский. Столкновение. М.: Городец, 2021

Всерьез говорить про «книгу» художника Павленского можно, лишь взяв ее в обесценивающие кавычки. «Столкновение» — это пятиминутка самолюбования, составленная из свидетельских показаний, арестантских маляв, протоколов гинекологических обследований и прочего словесного мусора.

Когда художник Павленский занимался членовредительством и проводил сеансы эксгибиционизма, это было забавно. Когда он повторно, уже на бумаге, «предположительно, изнасиловал» актрису Слонину, это стало лишь доказательством того, что тюрьма еще никого не исправляла, а все написанное в прошлогодней книге Оксаны Шалыгиной — чистая правда.

Больше нам нечего сказать про «книгу» художника Павленского.

«Здарова Братцы!
Минутка об Искусстве!
Возможно отвлекаю Вас от дела поэтому cходу к сути!
Что для Вас является Искусством? Относится ли следующий ряд поступков к Искусству жестов против мусаров: Зашитый Рот пятью швами снизу и сверху (является ли такое фото искусством?) голый обмотанный в колючую проволоку около законодательного собрания, яйца, прибитые к полу на Красной Площади в день полиции (является ли такое искусством?)
Горящие покрышки на мосту в 23 февраля, отрезанное ухо в институте Сербского, пожар Лубянки. С чем бы вы могли сравнить данные поступки?
Чем бы вы аргументировали каждый из них? Смогли бы вы совершить данные действия? Что является более эффективными способами борьбы с мусорами и как боролись бы Вы! Можно ли назвать такие действия, действиями художника? Можно ли поставить данного человека в один ряд с Малевичем, Ван Гогом, Маяковским и другими художниками и поэтами?
За любой ответ Душа!»

Питер Сингер. Освобождение животных. Предисловие Юваля Ноя Харари. М.: Синдбад, 2021. Перевод с английского Александра Коробейникова. Содержание

«Библия защитников животных», — гордо сообщает обложка первого русского издания классической книги Питера Сингера. Наверное, в 1975 году она так и воспринималась. Но сейчас этот блерб выглядит издевкой, ведь в году 2021-м читатель не найдет под обложкой «Освобождения животных» ничего, кроме набивших оскомину трюизмов.

Вы когда-нибудь задумывались над тем, что борщ варят из мяса? Вы не замечали, что промышленные фермы напоминают нацистские лагеря смерти? А вы знаете, что эти самые скотобойни причиняют больший ущерб окружающей среде, чем выбросы углекислого газа из выхлопных труб автомобилей? Если нет, тогда вам срочно необходимо прочитать книгу Питера Сингера «Освобождение животных». Впрочем, вы наверняка и без нее прекрасно знаете обо всем, что «библия защитников животных» хочет вам сообщить.

Очевидно, что эта книга не выдержала проверки временем, иначе мы бы с вами сейчас не пользовались средством для мытья посуды, протестированным на кроликах, которые пожертвовали глазами, чтобы наши руки не утратили шелковистость. Нас наверняка обвинят в бессердечии, но мы искренне не понимаем, зачем переводить бумагу на устаревшую агитку, когда столько замечательных и действительно актуальных книг по теме стоят в очереди и ждут, когда их издадут на русском. Например The Hidden History of Animal Resistance Джейсона Райбола.

«В Великобритании три независимые правительственные экспертные комиссии по вопросам, связанным с животными, пришли к выводу, что животные действительно чувствуют боль».

Алексей Варламов. Пришвин. М.: Молодая гвардия, 2021. Серия «Жизнь замечательных людей». Содержание

Уже второй пятничный обзор за месяц не обходится без книги о Михаиле Михайловиче Пришвине (две недели назад речь шла о книге «Любовь и война»). Это само по себе замечательно — не замечательно только то, что основная проблема, связанная с образом Пришвина, была озвучена в том же обзоре, и теперь непонятно, что к этому добавить. Да, действительно, травмирующее влияние школьной программы определило чудовищно плоский и однобокий образ писателя (читателям «Горького», редакция которого к Михаилу Михайловичу относится с нежностью и трепетом, этот образ наверняка чужд, но оспаривать его существование тоже было бы странно).

Именно поэтому переиздание книги о Пришвине из серии «Жизнь замечательных людей» кажется важным, правильным и своевременным событием. Собственно, уже в короткой издательской аннотации акцент сделан именно на сложности и многогранности героя книги, поскольку она по большей части состоит просто из перечисления разных амплуа Пришвина — «нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В. В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста, исследователя сектантства»... и так далее, и так далее.

«Пришвин» далеко не единственная книга, созданная в рамках серии «Жизнь замечательных людей» Алексеем Варламовым — ректором Литературного института и исследователем русской литературы ХХ века. Варламов выпускал книги о Платонове, Шукшине, Булгакове и других писателях. Его книга о Пришвине впервые увидела свет еще в 2003 году и стала первой подробной биографией Михаила Михайловича — и за прошедшие восемнадцать лет ее значение нисколько не приуменьшилось.

«Я, принимаясь за книгу, не знал, чем она окончится и куда заведет меня мой загадочный персонаж, сумею ли понять его и проникнуть в его тайну. Казалось бы, чего проще — перед нами восемь томов его сочинений, и среди них добрая половина автобиографических, несколько книг его жены Валерии Дмитриевны и книга воспоминаний о нем. Наконец, перед нами четыре изданных тома его дневников, охватывающих период с 1914 по 1925 год (всего этих томов должно быть двадцать пять!). Писали о нем многие замечательные русские и советские поэты и прозаики (хотя, как увидим дальше, писали весьма противоречиво), высоко ценили критики, литературоведы и литературные начальники. С легкой руки некоторых из них в нашем сознании долгое время существовала легенда о Пришвине как тайновидце, волхве и знатоке природы. Однако сам Пришвин признавался, что пейзажей не любит и писать их стыдится. И пишет вообще о другом».

Лиля Кагановская. Голос техники. Переход советского кино к звуку 1928–1935. Бостон/Санкт-Петербург: Academic Studies Press/Библиороссика, 2021. Перевод с английского Натальи Рябчиковой. Содержание

Доктор сравнительного литературоведения, доцент и завкафедрой сравнительной и мировой литературы Университета штата Иллинойс Лиля Кагановская выбирает для своего исследования тему, которая поначалу может показаться слишком специфической и вряд ли способной заинтересовать широкие читательские круги, не имеющие отношения к истории советского кино в ее технологических аспектах. К счастью, первое впечатление — как и положено первому впечатлению — оказывается обманчивым. Детально разбирая различные стадии заката советского немого кино и его тотального перехода к звуку, Кагановская не только уделяет должное внимание прикладным сторонам этого процесса, но и помещает рассказ о них в самый широкий культурный контекст, рассказывая о реалиях того времени — в том числе социальных и политических.

Совсем недавно «Горький» публиковал характерный фрагмент из этой книги, посвященный рассказу о том, как Дзига Вертов экспериментировал со звуком в процессе работы над «Тремя песнями о Ленине». Характерен он не только детальным и подробным описанием приемов работы и тех идейных и творческих воззрений Вертова, которыми выбор этих приемов был обусловлен, но и подробным анализом ситуации, в которой он находился и которая, к сожалению, определила вид финальной версии фильма. И так во всем.

«...после 1935 года режиссер оказывался все больше изолирован от кинопроизводства; его заявки на предоставление кинолаборатории, оборудования и материалов, на получение возможности снимать события в момент, когда они происходят, постоянно отклонялись руководством. Как видно из дневников Вертова, несмотря на положительный прием, „Три песни о Ленине” не помогли его карьере и не смягчили обвинений в „формализме” и „документализме”, которые выдвигались против него на протяжении следующего десятилетия, когда он пытался сочетать свою веру в практику документального кино с требованиями сталинского соцреализма. Его систематическая маргинализация и исключение из советской киноиндустрии наконец достигли кульминации на открытом партийном собрании Центральной студии документальных фильмов, которое состоялось 14 и 15 марта 1949 года в присутствии 200 участников и на котором в рамках антисемитской кампании конца 1940-х — начала 1950-х годов Вертова обвинили в «космополитизме” и в том, что он продолжает подрывать советское документальное кино своим формалистическим „трюкачеством” и любовью к „машине”».