Британская школа биографической литературы имеет прочные и глубокие традиции. Иногда достаточно любопытного эпизода из жизни какого-нибудь заурядного человека для того, чтобы писатель-биограф уже был готов написать о нем книгу. Недаром Ричард Талл, герой романа Мартина Эмиса «Информация», в прямом смысле кормится рецензиями на биографии, не сомневаясь, что источник не иссякнет. Последуем — лишь в этом! — за героем Эмиса, но отметим существование, возможно, справедливого мнения, что писать рецензии на книги неудачные не стоит, а книга Деборы Макдональд и Джереми Дронфилда, к сожалению, неудачная.
Тем не менее, рецензия написана. Почему? В первую очередь потому, что обидно. Обидно за того человека, которому посвящена книга Макдональд и Дронфилда. Этот человек, Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг, давно, в 1974 году, умершая в возрасте восьмидесяти двух лет, достойна лучшей книги. И рецензия, быть может, хоть как-то, хоть в чем-то поможет тому безумцу, который в будущем рискнет ее написать.
Биография Марии Закревской-Бенкендорф-Будберг стала третьим жизнеописанием, вышедшим из-под пера Деборы Макдональд. И первой, в написании которой она взяла себе соавтора, Джереми Дронфилда, автора четырех романов и нескольких книг нон-фикшн, жизнеописаний и документальных исследований. В частности, биографий тех, кто выжил в Холокосте.
Первую биографию, посвященную Кларе Коллет, социальному реформатору и борцу за права женщин, Макдональд опубликовала в 2004 году. Вторую — биографию Джеймса Кеннета Стивена, поэта, воспитателя внука королевы Виктории, принца Альберта Виктора, старшего сына будущего короля Эдуарда VII, — в 2007-м. Эта книга была с интересом принята публикой в первую очередь из-за скандальных слухов о связи, которую приписывали Джеймсу Стивену и его воспитаннику, далеко выходящую за рамки «наставник-ученик». Слухи, скорее всего, имели под собой почву. Стивен, бывший двоюродным братом Вирджинии Вульф, страдал маниакально-депрессивным психозом, или, как принято говорить сегодня, биполярным расстройством. Узнав о смерти принца от пневмонии в январе 1892 года, Стивен впал в депрессивное состояние, отказался от пищи и умер от горя через две недели. Да и Альберт Виктор был далеко не прост: его невеста, Алиса Гессенская, стала позже супругой российского наследника престола Николая II, а еще герцога подозревали в том, будто он, как и его воспитатель, являясь женоненавистником, на самом деле был неуловимым Джеком-Потрошителем. Одним словом, не биография — роман, и работа Макдональд как бы подытоживала опубликованные ранее книги и статьи, посвященные герцогу Альберту Виктору.
Марии Закревской-Бенкендорф-Будберг посвящена только одна крупная работа — книга Нины Берберовой «Железная женщина», что, несомненно, является биографическим упущением, если можно так выразиться. Мария, или Мура, в первом браке Бенкендорф, во втором — баронесса Будберг, аристократка, возможно, агент ЧК-ОГПУ-МГБ-КГБ, а также, вероятно, агент МИ-6, была любовницей Горького и Уэллса, но главной ее любовью остался британский дипломат и разведчик Роберт Локкарт. Соавторы могли бы создать удивительное повествование об этом незаурядном человеке — женщине, прожившей долгую, полную событий и встреч с самыми знаменитыми людьми жизнь. Видимо, они и ставили перед собой такую задачу. Выполнить намеченное не удалось.
Причин тому несколько. Одна из них — удручающее количество ошибок и неточностей. Некоторые проистекают из-за незнания авторами топографии мест, где происходят те или иные события. Например, описывая путь Муры Бенкендорф с Витебского вокзала до Адмиралтейской набережной, авторы отмечают, что военный атташе генерал Нокс распорядился ехать кружным путем, чтобы избежать Невского проспекта и Морской (никогда в Петрограде не существовавшей) улицы, хотя именно путь через Невский проспект и был бы кружным. Другие возникают из-за удивительной хронологической путаницы. Например, прибывший в Москву только в 1912 году в качестве вице-консула Роберт Локкарт, будущий друг и любовник героини книги, «показывал свои литературные опыты Толстому».
Третьи являются следствием невнимания к историческим реалиям и биографиям исторических персонажей. Описывая убийство в Киеве эсеровской группой фельдмаршала Эйхгорна, авторы, к примеру, представляют бросившего бомбу (у них бомбу бросают из проезжавшего такси в машину фельдмаршала) кронштадтского матроса, минного машиниста Бориса Донского, как московского студента, да и само убийство описывают вовсе не так, как оно произошло на самом деле (Донской бросил бомбу под ноги фельдмаршалу, шедшему по Екатерининской улице в сопровождении адъютанта). Или при описании обстоятельств убийства Распутина авторы почему-то утверждают, что в особняке Юсупова во время убийства проходил организованный для нескольких сотен гостей бал, на котором якобы присутствовала и Мура Бенкендорф.
Четвертые возникают из-за стремления «сделать красиво и завлекательно», придать описываемому некий романтический флер, намекнуть на то, что, помимо, так сказать, официальных любовников у баронессы Будберг были еще и другие, неизвестные ни авторам многочисленных досье на баронессу, ни той же Нине Берберовой. Например, авторы несколько раз отмечают, что презрительно относившийся к женщинам Сталин все-таки выделял Марию Будберг как женщину не только умную, но и решительную, намекая при этом, что Сталин мог испытывать к ней и романтические чувства. Оставим это предположение на совести Макдональд и Дронфилда, но ума баронессе действительно было не занимать, и поэтому следует усомниться в таком пассаже из книги: «…подарила ему (Сталину — Д.С.) аккордеон (было известно, что Сталин увлекается игрой на аккордеоне)». Дело в том, что, во-первых, здесь пересказывается написанное Берберовой в «Железной женщине», во-вторых, «великий вождь и учитель» был сухорук, играть на аккордеоне не мог (Сталин любил петь, по свидетельству Алексея Громыко обладал «приятным высоким тенором»), а сам факт дарения подобного музыкального инструмента был бы им воспринят, по всей видимости, как оскорбление.
Пятые и вовсе удивительны. Время знакомства Берберовой с Будберг, с 1921 года до 1930-го, обозначается авторами как «годы пребывания в ссылке», хотя и та, и другая находились в эмиграции. Утверждается, что Горький сравнил Муру с неуступчивой возлюбленной Александра Пушкина, дальней-дальней родственницей Муры Аграфеной Закревской, хотя сравнивал ее с «Бронзовой Венерой» поэт Владислав Ходасевич, глубочайший знаток творчества и жизни Пушкина и муж Берберовой.
Продолжать можно долго, но возникает одно предположение, имеющее отношение даже не к оригинальному тексту Макдональд и Дронфилда, а к тому, как текст этот переведен, отредактирован, издан. В конечном счете, какое в сущности дело британскому читателю XXI века до обстоятельств случившегося сто лет назад покушения на какого-то германского фельдмаршала, до расположения улиц какого-то далекого и холодного города. Авторы пишут, что в 1941 году Германия объявила войну СССР. «Отлично!» — думает читатель и не удивляется: ведь почти за два года до этого Великобритания объявила войну Третьему Рейху — значит, если Рейх объявил войну Советам, то это в порядке вещей.
Горький, Герберт Уэллс и Мария Будберг в квартире Горького на Кронверкском проспекте. Петроград, 1920 год
Фото: spectator.co.uk
Однако мы не британцы и читаем не «A very dangerous woman: the lives, loves and lies of Russia’s seductive spy», а «Очень опасную женщину» с совершенно другим подзаголовком — «Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев». Строго говоря, мы уже читаем не книгу Макдональд и Дронфилда, а нечто, к чьему появлению в немалой степени приложил руку переводчик, ответственный редактор и многие другие сотрудники издательства «Центрполиграф».
Вот этот коллектив и ответственен за подавляющее большинство ошибок, несуразиц и неточностей книги. Он ответственен и за то, что авторы совершенно бездоказательно объявляют Муру Бенкендорф «офицером ЧК», убеждают читателя, что она была не просто осведомителем (не давая, однако, ни одного примера того, что именно было предметом «осведомления»), а кадровым сотрудником советской разведки более пятидесяти лет. То, что у баронессы Будберг «рыльце было в пушку», несомненно, однако нет никаких документальных свидетельств о ее штатной работе в советской разведке. Коллектив издательства должен был или сопроводить этот пассаж комментарием, или подготовить общее предисловие ко всему корпусу книги. Перепечатав же практически неизменные примечания из книги Макдональд и Дронфилда, где зачем-то русскому читателю рассказывается, что «русские фамилии имеют мужскую и женскую форму», издательство «Центрополиграф» не упоминает об исследовании журналиста и разведчика, подполковника КГБ Леонида Колосова, показавшего, что Будберг, несомненно, была информатором, но никак не «штатным шпионом». В конце концов, можно было аккуратнее проверить даты, имена и фамилии. Это тяжелая, скучная работа, но тогда хотя бы среди близких знакомых Локкарта и Муры Будберг не появился бы таинственный Освальд Моли.
Коллектив издательства также ответственен и за поразительные стилистические обороты, которыми наполнена книга. После слов «…большевики были способны закрутить стальные гайки на своих городах» начинаешь сомневаться, читал ли кто-то внимательно подготовленный к печати текст, но, пройдя через множество других перлов и наткнувшись на слова «жизнь Муры превратилась в череду концов» понимаешь, что сомнениям тут не место.
Однако — достаточно, и попробуем понять почему же эта книга все-таки представляет интерес? Да из-за своего героя. Этот герой крупнее, масштабнее, чем авторы его биографий, будь то Берберова, стремившаяся представить саму себя крупным деятелем Серебряного века, или Макдональд с Дронфилдом, натягивающие на себя личины углубленных биографов, которым якобы открыты все архивы и источники, но не способные представить трагедию женщины, отдающей себя ради свободы возлюбленного Локкарта чекисту Петерсу.
Для Макдональд и Дронфилда Мура Закревская-Бенкендорф-Будберг очень антипатичный персонаж. И соавторы усиленно, многократно демонстрируют свою антипатию. Это — главная причина неудачи книги. К сожалению, а возможно, к счастью, биографы должны первым делом полюбить своих героев. Даже таких. Пусть через силу. Биограф, глядящий на своего героя сверху вниз, обречен на неудачу. Издатель, неспособный хоть как-то скорректировать этот снобистский взгляд, — тем более.
Если бы авторы отдали Муре пусть тысячную долю той любви, которую она испытывала к Локкарту, книга бы удалась.