Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Уно Харва (Хольмберг). Верования и мифологии народов Северной Евразии. М.: Castalia, 2022. Перевод с английского И. В. Кучумова и Т. Г. Миннияхметовой. Содержание
Для финно-угорской мифологии было характерно почитание множества духов, от благосклонности которых зависело выживание поселения, а грань между мирами живых и мертвых была столь тонкой, что усопших приглашали вместе с жителями деревни за стол. Эти мифологические мотивы вызывают интерес далеко за пределами академического исследования и проникают в массовую культуру. Здесь достаточно вспомнить хотя бы российский сериал «Территория», снятый на основе образов из коми-пермяцкого фольклора и пугавший телезрителя медвежьими шаманами и икотками. Лично на меня, однако, гораздо большее впечатление произвела эстонская черно-белая картина «Ноябрь»: завораживающе красивая мистическая драма режиссера Райнера Сарнета, экранизация чрезвычайно популярного у себя на родине романа Андруса Кивирякха «Гуменник, или Ноябрь».
Жители показанной в фильме Сарнета деревушки запросто заключают сделки с Чертом и одушевляют с помощью полученной от него силы Краттов: это своего рода домашние «роботы», собранные из палок и ветоши фигуры, которые после того, как в них вселится дух, помогают эстонским крестьянам по хозяйству. Теперь, прочитав книгу «Верования и мифология народов Северной Евразии», я знаю, что Кратт питается кашей и молоком и может носить вещи в мешке, а если я увижу этого духа, летящим по небу, то смогу сбить его, просто развязав все путы и расстегнув пуговицы на своей одежде. Аналогичный дух в мифологии финнов называется Пара, и он обыкновенно имеет кошачий облик. Чтобы обзавестись собственным Парой, финн может изготовить его, например, из старой женской одежды, клубка нитей и сломанного веретена — главное, чтобы все эти предметы обязательно были ворованными. Созданный из украденного хлама и наделенный кошачьим обликом Пара вскоре начнет приносить своему хозяину пользу, понемногу обворовывая соседей и таская домой деньги, зерно и даже навоз — но преимущественно молоко, сливки и масло.
Книга выдающегося финского религиоведа Уно Харвы (до 1927 года он носил отцовскую фамилию Хольмберг, но затем поменял ее на вариант, который сильнее подчеркивал его национальные корни) содержит сотни подобных историй, собранных автором на основе огромного списка исследовательской литературы и найденных в его собственных этнографических поездках.
В 1911 году Харва совершил этнографическую экспедицию с целью изучения сохранившихся дохристианских традиций вотяков (устаревшее название удмуртов) и наблюдал обряды жертвоприношения в марийских деревнях. На основе собранного материала в 1913 году он защитил докторскую диссертацию о духах воды у финно-угорских народов, после чего несколько месяцев спустя снова выехал в Россию. На этот раз его интересовали марийцы Уфимской и Вятской губерний. Летом 1917 года Харва изучал в Туруханском крае кетов и эвенков. На материале собранных в этих поездках фольклорных текстов, записей и зарисовок и была написана изданная недавно на русском языке монография в двух частях, первая из которых называется «Верования и мифология финно-угорских народов», а вторая — «Верования и мифология народов Сибири». В 1927 году она была впервые опубликована в качестве четвертого тома 13-томной международной серии монографий «Мифология народов мира».
Несмотря на то что со времени первой публикации работы Харвы прошел почти век и с тех пор финно-угроведение и алтаистика ушли далеко вперед, эта книга не утратила своего научного значения и по сей день считается самым полным сводом знаний по теме. Знаменитый антрополог Малиновский писал, что книга Харвы «приковывает внимание широких читателей от корки до корки и является бесценным первоисточником для специалиста», а современный американский исследователь Знаменский считал финского ученого «последним представителем уходящего корнями в эпоху Просвещения романтического направления историографии шаманизма».
Среди финно-угорских народов, чьи верования Харва рассматривает в первой части своей монографии, есть эстонцы, карелы, лопари (саамы), черемисы (дореволюционное название марийцев), вотяки, зыряне (устаревшее название коми) и ряд других национальностей. Харва пишет, что, «хотя сегодня все финно-угры России являются христианами, у них сохраняются языческие жертвоприношения. Зыряне, русские карелы и православные эстонцы поклоняются на них христианским святым, заменившим древних богов».
Финно-угры полагали, что у каждого человека есть душа-дыхание, которая покидает его тело с последним вздохом, и душа-тень, она же öрт (или урт). Душа-тень является двойником человека, она способна выходить из тела и летать в виде бабочки или летучей мыши, а сны финно-угры считали зрелищем ее странствий. Если öрт не успеет вернуться в тело человека до пробуждения, последний заболеет, поэтому, как верили марийцы, спящих нельзя внезапно будить. Перед смертью человека öрт может явиться ему в виде птицы.
Интересно, что душой-тенью обладают не только люди, животные и растения, но и другие физические объекты: например, водоемы, участки земли, коровники, гумна и даже мелкие предметы. «Если домочадцы ссорятся, кричат, много курят в избе или не прибираются в ней, душа из нее уходит. „Ты изгоняешь из моего дома душу“, — говорят черемисы, когда нарушают покой их жилища. Когда душа покидает дом, он становится „несчастливым“, „поврежденным“, отныне жизнь в нем „тоскливая“. Если изба по ночам скрипит — это бродит ее душа. У заброшенных домов нет души, они „мертвые“», — пишет Харва.
Смерть человека не разлучает öрт с телом, и обычно считается, что после нее он переселяется в его могилу. «Иногда по ночам жертвы, которые мы приносим, блуждают, подобно теням, от могилы к могиле вместе с людьми из преисподней», — говорили Хольмбергу финские саамы, объясняя, почему они оставляют кости своих жертв целыми. Карелы, поволжские финны и некоторые другие народы делали в гробах маленькие квадратные окошки, чтобы в «избу мертвых» проникал свет, и покойники «могли наблюдать, что происходит вокруг». Само по себе захоронение в гробах, как пишет Харва, является сравнительно недавней практикой. До этого многие финно-угры хоронили своих покойников не в земле, а в построенных над ней небольших сооружениях, напоминавших избушку.
После похорон о покойниках нужно было продолжать заботиться, чтобы они не разгневались, не вернулись и не принялись беспокоить живых. С этим связан один из самых странных обычаев, описанный Хольмбергом: изготовление поминальных кукол. Так, северные угры в случае смерти человека, занимавшего в обществе особое положение, могут изготавливать куклу, которую обряжают в его одежду. К этой кукле относятся точно так же, как к ее живому «прототипу»: «кормят», одевают по утрам, а вечером вдова ее раздевает и укладывается вместе с ней спать. Так продолжается три года, после чего куклу хоронят вторично. Считается, что за это время кости человека успевают истлеть, а следовательно, душа их покинула.
Поволжские финны на сороковой день после смерти человека торжественным образом отправляются на кладбище и приглашают его на большой пир. Они уговаривают умершего сесть вместе с ними в повозку, оборачиваются к нему и «разговаривают» с ним во время поездки. За столом для умершего выделяется место, где перед ним ставится питье и яства, а когда он «наестся», мужчины ведут его посмотреть скот, зерно и даже помыться в баню. Покойника просят защитить людей и скот от несчастий и болезней.
После полуночи, пишет Хольмберг, «некий человек, похожий на покойника комплекцией и внешне, с очень важным видом входит в хижину и садится на место умершего. На ночь его одевают в одежду усопшего, называют „представителем покойного“ и относятся к нему с величайшим почтением. Вдова обнимает его, называя мужем, старики жмут ему руку, обращаясь к нему по имени. Каждый стремится угостить его мясом и напоить. „Покойник“ рассказывает о жизни на том свете, увещевает родственников помнить о нем, жить в мире, не лениться и быть бережливыми, а присутствующие просят у него защиты».
Харва подробно рассказывает о почитании саамами исполинских камней (сейдов), культах семейных предков-покровителей (воршудов), вере в домовых, лесных (последние были особенно многочисленны, поскольку охота для финно-угров являлась одним из главных средств к существованию) и водяных (в основном они были злыми) духов, а также о жертвоприношениях божествам и функциях шаманов в финно-угорском обществе.
Вторая половина книги (во всяком случае, на взгляд неспециалиста) даже более увлекательна, чем первая, поскольку, говоря о финно-уграх, Харва делает акцент на этнографических деталях и обрядовой практике, а в случае с народами Сибири (тунгусами, якутами, остяками (устаревшее название ханты), алтайскими татарами и др.), он уделяет больше внимания мифам и их компаративному анализу в попытке выявить источники влияния на религии этих народов. Это значит, что в «Верованиях и мифология народов Сибири» содержится больше волшебных историй, а я с трудом могу представить себе человека, который их не любит.
Харва приводит сибирские мифы об Оси мира, которая поддерживает небесный свод, древе жизни, растущем из пупа земли и дающем приют первому человеку, и всемирном пожаре или потопе, чуть было не положившем человечеству конец. Он рассказывает о том, как сибирские народы объясняли себе происхождение комаров (по всей вероятности, эти кровососущие твари появились на свет из убитых и расчлененных людоедов), происхождение различных созвездий и причины человеческого грехопадения, из-за которого люди не достигли предназначенного им Творцом совершенства.
Вот одно из таких поучительных сказаний. Шибэгэни-бурхан, один из трех бурятских демиургов, изначально наделил душой двух людей и сотворил для них сторожевого пса. Первых людей он сделал волосатыми, чтобы они не мерзли, а собаку оставил голой. Отправившись на небо по своим делам, Шибэгэни-бурхан оставил людей спящими, а собаку — сторожащей их. В это время явился Шитхыр (злой дух) и захотел подкрасться к спящим. Собака начала на него лаять. Шихтыр предложил ей: «Ты не лай на меня! Я тебе дам поесть, да еще выращу шерсть на тебе, как на людях. Ты не будешь мерзнуть», и собака поддалась на это искушение. «Шитхыр ее накормил и потом на нее плюнул, отчего у пса выросла шерсть, вот почему буряты говорят, что собачья шерсть нечистая. Шитхыр подошел к спящим людям, заплевал их с ног до головы и ушел», — пишет Харва. Вернувшись с небес, демиург Шибэгэни-бурхан обнаружил оплеванных спящих людей и покрытую шерстью собаку — и страшно разозлился. Собаке он пообещал, что теперь она всегда будет терпеть побои и терзаться голодом, глодая кости и пожирая экскременты, а людей гладко выбрил, оставив им волосы только на макушке, куда не попала слюна Шихтыра.
Так перволюди лишились шерсти. Подобные сказания, которые Харва приводит во множестве вариаций, характерных для разных народностей, имеют своей целью объяснить несовершенство человеческого организма. Во многих мифах, напоминающих библейскую историю грехопадения, говорится, что до него у человека был волосяной или роговой покров, от которого теперь остались разве что ногти на руках и ногах. Утратив эту защиту, люди стали болеть и умирать.
Многим читателям наверняка покажется интересным и то, насколько причудливым образом в мифологии сибирских и финно-угорских народов преломлялись христианские сюжеты и возникали библейские персоналии. Так, в одной из якутских легенд утверждается, что Сатана был старшим братом Христа. Характером братья совсем не походили друг на друга: младший вырос добрым, а старший — злым, завистливым и хвастливым. В самом начале мира, когда еще не существовало ничего, кроме беспредельного моря, Бог обратился к Сатане со словами: «Ты хвастаешься, что все можешь, что ты могущественнее даже меня! Ладно: так достань со дна моря горсть песку!» Тщеславный Сатана нырнул на дно, но, когда он подымался на поверхность, вода вымыла песок из зажатой горсти. Дважды он нырял за ним — и оба раза это оказывалось бесполезно. Наконец, Сатана догадался превратиться в ласточку и тогда смог принести немного ила в клюве.
«Христос благословил этот ил, и он превратился в землю, которая вначале была гладка и ровна, как тарелка; но Сатана схитрил и не всю добычу показал Христу, желая создать и для себя свой собственный мир, где все было бы навыворот; Христос вовремя заметил хитрость и ударил Сатану по шее так крепко, что ил, спрятанный у него в горле, высыпался наружу; вот из этих-то крох образовались горы», — пишет цитируемый Харвой этнограф Вацлаф Серошевский.
Истории о некоем существе, которое ныряет на дно и добывает из глубин океана кусочки песка для строительства суши, чрезвычайно распространены у сибирских народов и встречаются во множестве разнообразных вариаций; нередко в них также фигурирует антагонист демиурга, который хочет оставить часть почвы себе, и из-за этого творение идет не по плану. Читатель без сомнения уже узнал в этом сюжете фольклорную основу сказки «Люля» замечательного писателя Виталия Бианки (о биографии которого у нас год назад выходил текст на «Горьком»).
Анализируя фольклорные тексты и ритуальные практики сибиряков и финно-угров, Харва делает выводы о причинах возникновения и развития мифологических представлений этих народов. Мы долго могли бы перечислять заинтересовавшие нас в этой книге фольклорные сюжеты, но пока достаточно будет сказать, что книга Харвы являет собой собой по-настоящему фундаментальное и многогранное исследование, к тому же безукоризненно изданное по-русски. Это делает ее ценным приобретением как для людей, профессионально интересующихся этнографией, фольклористикой и религиоведением, так и для тех, кто просто увлечен темами мифологии, шаманизма и язычества.