В книгу «Очертания последнего берега» вошли стихи Уэльбека 2013 года и девяностых годов, но нельзя сказать, что они как-то уж очень отличаются.
1992:
Как перевод небытия,
Вокруг меня предметы быта,
Никчемным, им под стать и я –
Ты не идешь, и жизнь разбита.
С самим собой, как с тенью тень,
Как с девкой уличной кровати,
Я коротаю ночь и день
И так люблю тебя некстати.
Субботним днем бреду пешком
В толпе, снующей деловито,
И все шепчу себе о том,
Что жизнь разбита, жизнь разбита.
2013:
Пока живем, любви нам мало,
А та, что есть — не та.
Мы в пустоте бредем к финалу
Где тоже пустота.
Вопль о пощаде в ней растает,
Чтоб в тишине пропасть.
Но в немощи не умирает,
Не гаснет страсть.
От юности нам не осталось
Былых щедрот.
Мы медленно вступаем в старость,
Где нас ничто не ждет,
Лишь тщетные воспоминанья
О прежних днях
Лишь голое разочарованье
И голый страх.
Разница разве что в педалировании темы немощи, и это неудивительно, — возраст. Правда, автор относится к тем вымершим романтикам, о которых в XIX веке писали, что они с двадцати лет начинают оплакивать безвозвратно ушедшую молодость. Страдания, о которых пишет Уэльбек, — важная тема. Ведь Европа родилась из христианства, которое возвело страдание в высочайшую добродетель. Этим она, да и Россия, отличается от остальных стран света, где всегда было лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. Но страдать больно.
Во славу человечьих дел
Так много сказано и спето.
А их всего двенадцать. Это
Немногих избранных удел.
Латали драную одежку
Горшки лепили для питья,
Суровой нитью бытия
Сшивали судьбы понемножку.
Застрельщики грядущих рас
Лет по сто жили, но не боле
Зато писали до мозолей
И верой вскармливали нас.
И мир кроили ежечасно,
И горе мыкали сполна,
И так их жизнь была скудна,
Темна, представьте, и опасна!
И Европа устала от скудной, темной и опасной жизни, она вступила в смертный бой со страданием посредством протестантской этики, просвещения, научно-технических революций, социализма, общества потребления (всеобщего благоденствия), да той же толерантности, не к ночи будь помянута. Причем пространство борьбы, выражаясь словами Уэльбека, все время расширялось. Права меньшинств, права детей, права животных, права растений…. В какой-то момент показалось, что страдание фактически побеждено. Потом оказалось, что побеждено всего-то очередное государство с манией величия — СССР. Там, кстати, тоже боролись со страданиями — правда, весьма специфическими методами, о них и так много наговорено.
И вот, когда победа как всегда обернулась поражением, когда вместо чаемого конца истории мир оказался на пороге катастрофы (тоже конец истории в некотором смысле), на горизонте европейской культуры возник Мишель Уэльбек, разочарованный европеец. Ничего нового он не сказал. Просто очень проникновенно повторил банальности, что никакое устройство общества, никакая техника, никакая медицина, никакие духовные скрепы не спасут. Не спасут от смерти, от старости, от юности, от одиночества, от болезней, от импотенции. Да ни от чего не спасут. Кто только не писал об этом! Но Уэльбек нашел неповторимую личную интонацию. Без разоблачительного пафоса, без ликующего цинизма, не отделяя себя от героев, одновременно презирая себя и их. Плюс печальная ухмылка, проглядывающая сквозь беспросветные сюжеты. Этакий плебей и патриций эпохи упадка в одном лице. Как не полюбить человека, видящего тебя насквозь.
Великая мудрость о том, что все суета, не приводит к стоическому самоубийству или буддистскому аскетизму. Автор и его герои мучительно цепляются за остатки здоровья, молодости, чтобы съесть еще немного вкусной еды, выпить хорошего вина и поиметь еще секса, пусть с не очень красивыми, но женщинами — все это и становится главными ценностями. Помнится, Венедикт Ерофеев назло советской пропаганде мечтал о мире, где не всегда есть место подвигу. В мире Мишеля Уэльбека места подвигу нет никогда. Каждый россиянин должен ощущать себя как минимум царем Леонидом, читая эту книгу. Еще бы, мы готовы убивать и умирать за царапину на бампере автомобиля, изготовленного на родине писателя. Так по крайней мере нам рассказывает передача «Водить по-русски». Не говоря уже об истинных ценностях, о которых нам рассказывают другие ТВ-передачи.
Эта капитулянтская позиция сказывается и на стиле. Уэльбек — наследник великой французской литературы. По крайней мере, на обложку вынесена цитата из Филиппа Соллерса: «Уэльбек — это Гюго, Бодлер, Малларме и Верлен сегодня». Наверное, это так. Тем виднее, как наше время истончает «проклятых поэтов». Где у «проклятых» проклятия и угрозы — у Уэльбека жалобы и стенания. Где у его предшественников голод, чума и сифилис — у современника рефлексия, простатит и артроз. Вообще тексты Бодлера, Рембо и де Лиль-Адана похожи на тексты Уэльбека, как кровавые оргии легендарного маршала де Ре на современные БДСМ-вечеринки с хлыстиками из китайского кожзаменителя. Или Бастилия и Шарантон маркиза де Сада на современные изоляторы санаторного типа.
Это не значит, что Уэльбек хуже или лучше. Просто время другое.
И как резюме. 90% текстов в книжке выглядят примерно так:
Я знаю цену похожденьям,
Кондомам, брошенным в грязи.
Сама природа пахнет тленьем —
Меня надеждой не грузи.
Я выпил прорву пентанола,
Взахлеб с «Текилою Санрайз»
Жизнь просвистала. Все пропало.
I know the moonlight paradise.