Ласло Краснахоркаи — самый известный современный венгерский писатель. Он лауреат Международного Букера, а в расчетах букмекеров его шансы на Нобелевскую премию с каждым годом неуклонно повышаются. Русскому читателю Краснахоркаи был до последнего времени почти неизвестен, но недавно в издательстве Corpus вышел его дебютный роман «Сатанинское танго». Сергей Сдобнов рассказывает об этой книге и ее авторе.

Ласло Краснахоркаи. Сатанинское танго. М.: Corpus, 2018. Перевод с венгерского В. Середы

В сельской местности жила госпожа Халич, которая «верила в провидение и возлагала надежду на огонь чистилища». У ее соседей не было сил верить ни себе, ни каким-либо богам. Тем временем ангелы уже летят за десятилетней девочкой, которая лежит в заброшенном здании рядом с мертвой кошкой. «Надеюсь, до самой весны никого из них не увижу», — пишет в своем дневнике уставший от любых движений и звуков грузный доктор. Потомок аристократов, он проживает свое наследство в венгерском поселке и нехотя лечит местных жителей. Их проблемы отвлекают его от главного: настоящая миссия доктора — описывать «условия освещения», передвижения «ручейков на грунтовой дороге». Все эти изменения в микромире ему более интересны, чем то, что происходит в мире человеческом. Случайный последователь Витгенштейна, доктор описывает все «вещи мира», который начинается и заканчивается в его комнате. Даже странная реальность «за окном» должна быть каталогизирована. На каждого пациента у него есть своя карточка. Это самая подробная биография, которая только может быть у венгерского крестьянина.

Ласло Краснахоркаи, самый известный из ныне живущих писателей Венгрии, лауреат Международной Букеровской премии (2015) и постоянный соавтор режиссера Белы Тарра, написал свой первый роман «Сатанинское танго» в 1985 году. В России до 2017 года были известны лишь его рассказы, опубликованные в журнале «Иностранная литература». Все они проникнуты кьеркегоровским дыханием безысходности. Типичный герой Краснахоркаи «сидит в кузове невесть откуда взявшегося грузовика, несущегося в неизвестность по неизвестной дороге, и если она приведет к развилке, то не он будет решать, куда повернуть». Теперь же мы можем посмотреть на его первое и, возможно, самое известное произведение. «Сатанинское танго» больше всего напоминает антиутопию, в которой метафорически рассказывается о судьбе стран социалистического блока с разваливающимся хозяйством: «все равно все развалится в жопу».

Впрочем, тут все ужасно — хозяйство, люди, погода. Каждый день в поселке идет дождь, вместо твердой почвы под ногами мертвецки пьющих селян растекается жижа. Путешествие до дома соседа, любовницы или корчмы превращается в опасную операцию без права на помощь со стороны ближнего. У людей в этих местах одна забота: «только б не чувствовать этот кисловатый вкус во рту, только бы не смотреть с изумлением, как изо дня в день осыпается штукатурка, трескаются стены и проседают крыши, только б не ощущать, как все медленнее бьется сердце и все чаще немеют ноги». Все происходящее в поселке напоминает мир в стеклянном шарике, там всегда что-то падает с сувенирного неба. А когда перестает падать, то игрушку трясут, и сувенирное небо снова начинает извергаться на землю. И так до бесконечности.

Роман Ласло Краснахоркаи можно с некоторыми оговорками сравнить с другим текстом об умирании — «Человеком без свойств» Роберта Музиля. Незаконченное повествование о распаде Австро-Венгерской империи, о бесконечной изменчивости, текучести и неопределенности. В «Сатанинском танго» крестьяне продали скот и ждут своих гонцов с деньгами, те в свою очередь хотят сбежать из поселка и начать новую жизнь. Вдруг в это гиблое место возвращаются «мнимоумершие» (кстати, роман прекрасно переведен) — пара жуликов. Один из них отыгрывает роль наивного и верного Санчо, а второй — демиурга, готового вести селян на край земли, особенно, если они поделятся с ним деньгами и станут его осведомителями. Впрочем, большая часть романа посвящена ожиданию этого «мессии», который — по крайней мере, селяне в это верят — поможет им найти дело, смысл жизни в разлагающейся сельской местности.

За окном провинциальная Венгрия «после войны». Время происходящих событий точно определить не удастся. Упоминается телевизор, у хозяина корчмы есть автомобиль, на руке доктора остановилась «Ракета». Эти часы пошли в массовое производство в 1961 году и стали частью социалистического экспорта в десятилетие космических успехов СССР. Возможно, врач сам остановил этот искусственный источник времени, потому что не смог «привыкнуть к его громкому, душераздирающему тиканью, пальцы его рук и ног непроизвольно перенимали дьявольский ритм часов».

Кадры из фильма «Сатанинское танго», режиссер Бела Тарр

Фото: Vega Film

Смысл жизни в «Сатанинском танго» известен лишь доктору. Он старается как можно меньше контактировать с внешним миром. Тем самым врач думает уберечь от распада единственную свою опору — память: «стремление к переменам казалось ему скрытым симптомом разрушения памяти». Чем меньше сведений об этом гниющем мире нужно хранить, тем больше шансов не сойти с ума от изменений данных. Врач напоминает сельского Борхеса, записывающего фантасмагорические истории людей. Он убивает время, заливаясь сливовой палинкой, потому что «пустой сосуд всегда порождал в нем смутное беспокойство».

Критик всего живого, презирающий «тошнотворное любопытство» соседей, аристократ среди отребья, доктор предпочитает геологическую историю Венгрии любым сплетням. Словно в тектонических хрониках можно найти спасительное основание в ситуации, когда на окружающих нельзя положиться.

Люди в этой прозе неинтересны сами себе, они забыли о том, как выглядят и пахнут, о проблемах со зрением в поселке свидетельствуют и студенистые глаза-колодцы, и ослепшие лужи и зеркала. Но главная опасность таится внутри самих селян: их тела и мысли полны неопределенностей. После развала производства они будто забыли себя в этом поселке «под защитой знакомых вещей». Роман превращается в тягостный гимн умиранию: все начинается с отрицания истории, краха мифа, потом следует крушение на физиологическом уровне. Люди начинают отходить в другой мир, словно понимая, что вместе с мифом уходят их тела: «вдруг ему станет мучительно трудно жевать и глотать, его перестанет удивлять, что вокруг него все замедляется».

Читайте также

«В эпоху политики „постфактов“ теория овеществления актуальна как никогда»
Сергей Поцелуев о новом переводе «Истории и классового сознания» Георга Лукача
18 октября
Контекст
Все думают, что ты — статуя
Марио Варгас Льоса о Нобелевской премии, кризисе в Каталонии, Толстом и Герцене
12 октября
Контекст
Охота на ведьм и вульгарная Янагихара
Две истории из литературной жизни
24 августа
Контекст