Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Everett P. James: A Novel. Doubleday, 2024
Эта книга произвела сенсацию, породила вал хвалебных отзывов, вошла во множество рекомендательных списков, была номинирована на «Букер» и получила Национальную книжную премию США в категории «Художественная литература». Стивен Спилберг уже обзавелся правом на ее экранизацию. Ее автор — Персиваль Эверетт, профессор английской литературы в Университете Южной Калифорнии, афроамериканец родом из «сердца Юга» штата Джорджия и создатель романов и рассказов в самых разных жанрах.
«Джеймс» — повествование от лица беглого раба о том, как он вместе с белым мальчиком плывет на плоту по Миссисипи... Иначе говоря, перед нами написанный от лица беглого Джима фанфик по «Приключениям Гекльберри Финна» Марка Твена. Книге, из которой, по словам Хэмингуэя, вышла вся американская литература и которая с момента своего появления вызывала скандалы, подвергалась запретам и провоцировала ожесточенные дискуссии. И «Джеймс» — еще одно высказывание в этом хоре голосов.
Конечно, «Джеймс» — не первая и не единственная переделка классического американского романа. Еще в 1987 году Джон Сили опубликовал «Подлинные приключения Гекльберри Финна», где заменил все эвфемизмы Твена на подлинную обсценную лексику, в духе времени добавил секса и марихуаны, убрал сцены, в которых Джим слишком явно выглядел недалеким комическим персонажем из «шоу менестрелей» (включая знаменитый диалог о французах, не желающих говорить на человеческом языке), а хеппи-энд, давно ставший объектом множества претензий со стороны американского литературоведения, заменил суровой правдой жизни: пытаясь бежать с плантации, Джим на глазах Гека тонет в реке. Впрочем, творение Сили особого успеха не имело: оказалось, что, несмотря на вроде бы хаотичную композицию, «Гекльберри Финн» так просто переделке не поддается.
Современные авторы принялись за книгу решительнее. Вместе с «Джеймсом» в 2024 году вышли «Приключения Мэри Джейн» Хоуп Ярен и графический роман «Большой Джим и белый мальчик» Дэвида Уокера и Маркуса Кваме Андерсона. В первой книге героиней вместо мальчика стала девочка — та самая Мэри Джейн Уилкс, предмет романтических чувств Гекльберри, которую пытались подло обмануть мошенники Король и Герцог. Из жертвы она превращается в героиню и переживает множество приключений, не имеющих к Твену никакого отношения. Конечно, мошенникам ни на секунду не удается ввести ее в заблуждение, а высокий голубоглазый красавец Финн (это не выдумка, сам Твен требовал, чтобы Гека рисовали красавцем) производит на Мэри Джейн неизгладимое впечатление, так что все заканчивается хеппи-эндом. Во второй книге могучий Джим (на обложке он гордо стоит на плоту, демонстрируя мощные бицепсы) руководит сначала Геком, а потом целым сообществом беглых рабов. Что опять же не имеет к Твену никакого отношения. Обе книги получили положительные отзывы, но так и остались в нише литературы для подростков.
«Джеймс» — совсем другое дело. Это произведение с самого начала позиционировалось как образчик высокой литературы, соизмеримый с шедевром Твена. И неважно, что автор следует оригинальному сюжету приблизительно до его середины — до описания бессмысленной южной вендетты и гибели сверстника Гека по имени Бак Грэнджерфорд. Если в оригинале смерть мальчика потрясает Гека, а вместе с ним и читателя, то у героя Эверетта это происшествие не вызывает ничего, кроме равнодушного пренебрежения. Дальше пути беглеца и Гека расходятся, и встречаются они только в конце романа, в родном для обоих городке Сент-Питерсберге. Кроме того, автор сдвинул время действия своего романа на четверть века вперед, так что повествование доходит до начала Гражданской войны, сеющей ужас и панику на белом Юге. Его Миссисипи — мрачное и опасное место, а не идиллическая Мать-Река Твена.
Но самое главное: автор превратил простака Джима в образованного Джеймса, читающего книги из библиотеки судьи Тэтчера, ведущего мысленные споры со столпами белого либерализма — Локком и Вольтером — и изъясняющегося отнюдь не на «негритянском диалекте штата Миссури», а на безупречном литературном английском. И таков не только Джеймс — таковы все встреченные им рабы. На диалекте они разговаривают исключительно с белыми или когда белые находятся поблизости, чтобы выглядеть в их глазах тупее, чем они есть на самом деле, и потешить их чувство расового превосходства. «Чем им приятнее, тем нам безопаснее», — объясняет Джеймс своей дочери Лиззи во время языкового урока во второй главе (или на диалекте: «чем им лучшее, тем мы сохраннее»).
Джеймс присваивает не только язык высокой белой культуры, но и право на литературное авторство. Он добывает огрызок карандаша (его кража стоит жизни одному из рабов полковника Грэнджерфорда — не удивительно, что у Джеймса не вызывает эмоций гибель Бака) и начинает записывать все, что с ним происходит. Что в итоге и делает его хозяином собственной судьбы — теперь он может обойтись без Гека.
Иначе говоря, «Джеймс» — это переложенная на лица афроамериканская литературная критика, считающая «гиперканонизацию» «Приключений Гекльберри Финна» (термин, введенный Джонатаном Араком) не более чем неловкой попыткой отмыть нечистую совесть, заявить, будто американская культура всегда была против рабства и расизма, и представить Гека Финна и «негра Джима» «американскими святыми», воплощением всего лучшего, что есть в американском характере. С точки зрения сторонников гиперканонизации, Гек сумел подняться над вбитыми в него с детства предрассудками, увидел в Джиме равного себе человека и готов «гореть в аду», чтобы его освободить, а Джим заменил Геку родного отца (помимо прочего, проявив душевную деликатность и скрыв от мальчика смерть «папаши»).
На самом деле, считают современные афроамериканские литературоведы, все это не так и расизм из книги Твена никогда никуда не уходил. И дело не только в том, что в этом его романе «н-слово» повторяется 214 раз (для сравнения — в «Томе Сойере» оно встречается всего трижды). Мы уже упоминали «шоу менестрелей» — потешное действо, в ходе которого вымазанные ваксой белые изображали плантационных рабов, пытающихся в меру своих ограниченных способностей подражать белым. Джим у Твена (большого поклонника этого развлечения) регулярно выступает в качестве персонажа такого шоу, и его человечность, ум и прочие позитивные качества лишь временами проступают из-под маски, чтобы в финале слиться ней окончательно. С появлением Тома Сойера, в глазах Гека и Джима воплощающего высокую книжную культуру, Джим начинает старательно исполнять совершенно непонятную ему роль «несчастного узника» и готов «крыс забавлять, только бы нам с вами не поссориться».
Эверетт отнюдь не игнорирует эти многократно раскритикованные финальные главы, но осуществляет очередной ментальный переворот: его Джеймс на самом деле участвует в шоу менестрелей, и его мажут ваксой, чтобы он походил на белого, играющего черного. В образе директора труппы выведено реальное историческое лицо — Дан Эммет, один из создателей жанра шоу и автор слов к песне «Дикси», ставшей неофициальным гимном мятежного Юга (собственно, книга Эверетта открывается плантационными балладами Эммета). И именно участливый и либеральный Эммет, готовый даже платить Джеймсу за выступления, окончательно убеждает того в лицемерии высокой белой культуры. И в дальнейшем с ее носителями в лице судьи Тэтчера Джеймс будет объясняться с пистолетом в руке. Он присваивает высокую культуру так же, как присваивает пистолет судьи, — чтобы освободить и себя, и всех остальных.
В финале в ответ на вопрос случайного встречного в канзасском захолустье: «Ты кто?» — он отвечает: «Я — Джеймс». «А фамилия?» — «Просто Джеймс». Твеновский Джим, скорее всего, назвал бы себя Джимом Ватсоном — в честь покойной хозяйки.
P. S. Хотя еще Корней Чуковский убедительно обосновал принципиальную непереводимость языковой составляющей «Приключений Гекльберри Финна» («в нашем языке не найти никаких соответствий тем изломам и вывихам речи, которыми изобилует подлинник»), мы все-таки рискнули перевести небольшой фрагмент второй главы из романа Эверетта:
Этим вечером, сидя в нашей хижине, я обучал Лиззи и еще шестерых детей языку. Это был совершенно необходимый навык. Безопасное существование в этом мире зависело от умения свободно и бегло владеть языком. Дети устроились на земляном полу, а я — на одной из грубо сколоченных табуреток. Дыра в крыше вытягивала дым, поднимавшийся из центра лачуги.
— Папа, а нам обязательно это учить?
— Белые ожидают, что мы станем выражаться в определенной манере, и не стоит их разочаровывать, — отвечал я. — Если они почувствуют, что уступают нам в чем-то, мы же и пострадаем. Возможно, правильнее было бы сказать, «что они ни в чем нас не превосходят». Так что давайте повторим базовые принципы.
— Никогда не смотри в глаза, — сказал мальчик.
— Верно, Вирджил.
— Никогда не заговаривай первым, — сказала девочка.
— Правильно, Фебрюари.
Лиззи посмотрела на остальных и перевела взгляд на меня.
— Никогда не упоминай ни о чем напрямую, когда говоришь с другими рабами, — сказала она.
— Как называется этот прием? — спросил я.
— Метафоризация, — хором ответили они.
— Отлично!
Они явно гордились собой, и я позволил им насладиться этим чувством.
— Теперь займемся ситуативным переводом. Для начала возьмем экстремальную ситуацию. Вы идете по улице и видите, что из кухни миссис Холидэй вырывается огонь, а она стоит во дворе спиной к дому. Что надо сказать?
— Пожар! Пожар! — воскликнула Джаньюари.
— Прямолинейно. И почти правильно, — прокомментировал я.
Самая маленькая из всех, худенькая и высокая пятилетняя Рэйчел, произнесла:
— Божечки! Ой, мэм, вы токо гляньте!
— Великолепно, — сказал я. — Почему правильно именно так?
Лиззи подняла руку.
— Потому что белые предпочитают сами определять источник проблемы.
— А почему?
Фебрюари сказала:
— Потому что они желают все знать раньше нас. Потому что они желают всему давать имена.
— Прекрасно, прекрасно. Вы сегодня просто молодцы. Ладно, теперь представим, что это горит жир, — миссис Холидэй забыла на плите сковороду с бэконом. Она собирается залить его водой. Что вы скажете? Рэйчел?
Рэйчел подумала.
— Мэм, счас от воды как полыхнет!
— По сути верно, но в чем ошибка?
Вирджил сказал:
— Ты ей указываешь, что она делает что-то не то.
Я кивнул.
— Так что надо сказать?
Лиззи посмотрела в потолок и проговорила, продумывая каждое слово:
— Может, вы распорядитесь принести песку?
— В принципе верно, но надо перевести.
Она кивнула:
— Божечки, мэм, мож малость песочка раздобыть?
— Хорошо.
— «Малость песочка» трудно выговорить, — заметила Глори, самая старшая из детей. — Все эти «с-с».
— Верно, — сказал я. — Так что можете запнуться. Даже лучше будет, если запнетесь. «Можж малось пес-с-сочека рас-сдобыть, миссус Холидэй?»
— А если она не поймет? — поинтересовалась Лиззи.
— И хорошо. Пусть прилагает усилия, чтобы понять. Временами стоит что-то пробормотать под нос, чтобы они имели удовольствия распорядиться: «Не бурчи!» Им нравится тебя поправлять и воображать, что ты тупая. Помните, чем чаще они станут пропускать наши слова мимо ушей, тем свободнее мы сможем говорить при них друг с другом.
— Почему Господь так устроил? — спросила Рэйчел. — Что они — господа, а мы — рабы?
— Никакого бога не существует, дитя мое. Их вера есть, а их Господа нет. Их вера утверждает, что в конце всех ожидает награда. А вот насчет наказаний ничего не говорится. Но, когда они рядом, мы верим в Бога. Вот те крест, еще как веруем! Их заповеди — просто орудие контроля. Они их используют и соблюдают, когда им удобно.
— Но что-то же должно быть, — сказал Вирджил.
— Прости, Вирджил. Возможно, ты прав. Может, Высшая сила и существует, но, дети, это не Господь белых. Однако чем больше вы толкуете о Боге, Иисусе, рае и аде, тем им приятнее.
Дети произнесли хором:
— А чем им приятнее, тем нам безопаснее.
— Фебрюари, переведи.
— Чем им лучшее, тем мы сохраннее.
— Отлично.