Александр Дельфинов. Чура. М.; СПб: Т8 Издательские технологии, Пальмира, 2021
На обложке — Сокровенная Чура (это московская речка), в выходных данных — Чура просто, и это не единственное чудесное исчезновение в этой книге. Ее автор — московско-берлинский поэт, наркоактивист, человек во всех отношениях яркий. Дебютный автобиографический роман Дельфинова также под завязку упакован яркой дичью: свечение в кустах, убивающая видеокассета, старики блуждают, в метро — скверные казусы. Вся эта лютая дичь с московских окраин изложена невероятно цепко и энергично, с подростковым драйвом. Ближайшая ассоциация — скорее энергетическая, чем сюжетная или стилистическая — это тексты Владимира Белоброва и Олега Попова, только мистицизм тут не водочно-деревенский, а психоделически-городской.
Хорошее, доброкачественное безумие, как мы любим.
«„Вырубать надо главного”, — с этой мыслью Семаргин рубанул со всей силы по башке тому барду, кто подбежал первым. Расчет был верным: гитара выпала из рук, топор вошел в шею, чуть пониже правого уха, бард отступил назад и рухнул на песок, а остальные собрались вокруг и от битвы отвлеклись. Семаргин развернулся к волейболистам и как раз вовремя — полетели первые ядра!»
Пол К. Фейерабенд. Убийство времени. Автобиография. М.: Rosebud Publishing, 2021. Перевод с английского В. Зацепина. Содержание
Философ Пол Фейерабенд (1924—1994) вошел в историю науки как эпистемологический анархист, сторонник гибких принципов познания, для которого единство научного мнения слишком «тоталитарно». Его автобиография интересна в том числе тем, что последние строчки были дописаны за несколько недель до кончины автора и с полным осознанием ее близости; иными словами, мы имеем дело с довольно-таки редким случаем автопортрета, законченного на смертном одре.
То, что пишет о себе Фейерабенд, меньше всего похоже на интеллектуальную биографию постного академика, нудящего оторванную от жизни заумь. Напротив, гносеологический плюралист пишет поджаро, остроумно, по-журналистски четко обрисовывая свой жизненный маршрут. Вот бедное детство в Вене, вот юношеские надежды стать оперным певцом (прекрасный тенор Фейерабенд сохранил на всю жизнь), вот ранение на Восточном фронте, оставившее его инвалидом на всю жизнь. Далее — учеба в Лондоне, бесконечные романы и браки, не менее бесконечная война с Поппером в контексте мощной университетской карьеры.
Из череды эпизодов вырастает образ «главного врага науки» как человека неуживчивого и неудобного, но крайне энергичного и в целом симпатичного. Гуманизм — это про инструментальные мнения, а не железобетонные позиции, об этом стоит подумать.
«Постепенно я познакомился с „интеллектуалами”. Это очень специфическое сообщество. Они имеют особенный метод письма, особенные чувства и, кажется, думают о себе как о единственных законных представителях человечества, что на практике означает всех прочих интеллектуалов. Интеллектуалы — это не ученые, но они могут сочинять панегирики научным достижениям. Они также не являются и философами, но в этом бизнесе у них есть свои агенты под прикрытием. Один из них — Томас Нагель, другой — Рорти; даже Серл появляется то тут, то там, хотя у него нет гладких повадок интеллектуала. Сейчас это сообщество слегка заинтересовалось мной — оно подняло меня до уровня своих глаз, немного поразглядывало и выбросило обратно. Придав мне тот уровень важности, о котором сам я и не помышлял, они нашли у меня массу недостатков и в итоге потеряли ко мне интерес. Все это по-настоящему вывело меня из равновесия».
Владимир Перц. Лестницы. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2021
Историк искусства, ведущий научный сотрудник Государственного Русского музея Владимир Перц специализируется на предвоенном искусстве Ленинграда. Маленькая повесть «Лестницы» посвящена тем, кого автор прекрасно знает, — художникам 1930-х, оказавшимся в экстремальных условиях блокады. На попытку осмыслить их опыт средствами прозы Перца подвигла первая книга Геннадия Гора, в которой он рассуждает о принципах живописи.
Прототипами героев служат судьбы Владимира Гринберга и Леонида Чупятова (его мастерская была разбомблена, однако до нас дошел ряд работ, в том числе «Покров Богоматери над осажденным городом»); оба умерли от голода в 1942-м. В этих образах сконденсировались черты и других блокадных художников — в текст вкраплены фрагменты воспоминаний, писем и других документов эпохи.
Перц пишет легко, местами даже игриво, блокада не лезет в кадр и служит контрастным фоном, на котором проступает окончательность поступков, событий, вещей. Текст сопровождают замечательные рисунки Татьяны Свириной.
«Легкий ветерок и странный шелест заставили приоткрыть глаза: на месте, подворотня рядом, сумка в руках, но левым глазом ощутил присутствие красного цвета. С трудом повернув голову, Николай Августинович вынужден был признаться в том, что он рядом с аркой подворотни не одинок. Кто-то с бледно-голубым лицом, по которому блуждала легкая улыбка, внимательно смотрел на него.
— Пойдем к нему, — сказало лицо.
— Куда? К кому? Я уже почти дошел до мастерской. У меня работа стоит, мне надо успеть.
— Успеешь. Мы не надолго. Я не буду спешить, и ты дойдешь».
Андре Мальро. Голоса тишины. СПб.: Алетейя, 2021. Перевод с французского Г. Беляевой
Андре Мальро (1901—1976) — писатель, философ, антифашист, активный деятель Сопротивления — сделал в жизни ставку на искусство как на экзистенциальный инструмент: то ли стальной лом, то ли спасательный круг, посредством которого можно овладеть миром и сломать клетку человеческого удела (Мальро принадлежит формулировка «искусство — это антисудьба»). Свои соображения у Мальро была возможность опробовать на практике: в правительстве де Голля он 11 лет трудился на посту министра культуры.
Взгляды Мальро на искусство — не самые простые для восприятия, во многом из-за сжатого афористичного стиля письма. Вникнуть в них можно посредством сборника «Голоса тишины», куда вошли четыре обширных эссе. Издание приурочено к 75-летию публикации первого текста в сборнике — «Воображаемый музей».
Из «Голосов» вырисовывается далекая от непротиворечивости, но вместе с тем грандиозная картина тысячелетнего похода крестоносцев смысла и связности против времени и бессмысленного хаоса (становится понятно, почему идеями Мальро вдохновлялся Камю).
«Немного голосов обращались к человеческой боли на языке, который она в состоянии действительно услышать; кажется, однако, что почти сразу эти голоса были услышаны толпами. Изначально гипноз христианства не был на Небе: в ранних христианских живописных изображениях мы находит не столько рай, сколько крест. Христианство наполнилось смыслом там, где оно более всего нуждалось: в страдании».
Ричард Роудс. Энергия. История человечества. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2020. Перевод с английского Д. Прокофьева. Содержание
Какую роль в нашей жизни играет энергетика легко проверить на мысленном эксперименте: что случится с цивилизацией, если вся электроэнергетическая инфраструктура навернется? Как бы то ни было, существование оной инфраструктуры столь привычно, что никто ничему не удивляется. Историк и журналист Ричард Роудс возвращает привычному очарование чуда.
Для этого автор лучшего исследования по истории создания атомной бомбы («Горький» о нем писал) перелопачивает последние четыреста лет. В его рассказе они предстают как нескончаемая вереница энергетических проблем, которые отчаянно решают лучшие умы. Замешаны в этом герои не самые очевидные, например Уильям Шекспир и Генри Мелвилл, Бенджамин Франклин и Джон Рокфеллер.
Очевидный минус повествования — сугубая центрированность на истории Англии и Америки. Подводя все к проблематике глобального потепления, автор не дает никаких советов и никакой морали. Однако мораль напрашивается сама: никакого выхода для удовлетворения энергетических аппетитов человечества, помимо ядерной энергетики, нет и не предвидится.
«А еще был сварщик-лилипут. При постройке атомной электростанции масса времени уходит на поиски слабых и подтекающих соединений, — сказал журналисту руководитель проекта со стороны Westinghouse. — Однажды рентгеновский анализ обнаружил дефект в колене пятнадцатидюймовой [ок. 38 см] трубы. К нему никак не получалось подобраться. Мы подумывали разобрать трубу, но на это ушло бы чертовски много времени и денег. И тогда мы узнали, что в Джорджии есть фирма, в которой можно нанять как раз для такой работы сварщика-лилипута. Они прислали карлика ростом 39 дюймов [ок. 99 см], и он залез в трубу и все отремонтировал, качественно и надежно».