Пидоренко В. П. Стихотворения. М.: Common place, 2018
У всякого текста есть предшествующие ему или в чем-то подобные. Не углубляясь в бездны интертекстуальности, замечу, что, чем более автор — или издатель — настаивает на уникальности своего продукта, тем в большей степени можно говорить либо о «страхе влияния», либо о сознательной игре с контекстом, порою тонкой, порою не очень.
Старший лейтенант полиции В. П. Пидоренко (расшифровка инициалов остается загадкой) тем более фигура репрезентативная для нескольких сплетающихся воедино традиций, чем больше мегаломания автора и своеобразный культ его личности, создаваемый в сопровождающих текст предисловии и комментариях. «Лучший поэт современности» (определение, данное в предисловии, опубликованном под именем Феликс Сандалов) само по себе, разумеется, маркер, но смысл этого маркера требует пояснений.
Издание обращает на себя внимание рамочными структурами. Имитация оформления серии «Литературные памятники» (здесь обозначенной как «Памятники литературы») заведомо столь проигрышно даже в игровом пространстве, что явственно намекает на определенную сверхзадачу. Замечу, совсем другую, нежели самая, пожалуй, известная пародическая имитация «Литпамятников»: А. С. Пушкин «Тайные записки 1836–1837 годов» (Миннеаполис: M.I.P. Company, 2013), подготовленная Михаилом Армалинским «академическая» версия его долгоиграющего проекта (на сей раз публикуемого в «серии» «Литературный памятник» с приложением всего комплекса сопровождающих мистификацию текстов). Для Армалинского важно, надо полагать, довести принцип отстаивания подлинности «Тайных записок» до окончательного абсурда, параллельно деконструируя коллективное бессознательное пушкинистов и вообще той части интеллигенции, что склонна к нерефлективному почитанию классики. Создатели корпуса текстов Пидоренко явственно работают с гораздо более глубинными провокативными стратегиями, которые, по сути, оказываются неуязвимы, с какой стороны ни пытайся их нейтрализовать или хотя бы просто осознать.
Важнейшей частью издания В. П. Пидоренко, конечно же, следует признать не собственно корпус текстов, а паратекст, включающий апологетическое предисловие, «поэтическую генеалогию», нарочито издевательский иллюстративный ряд, но, главное, примечания, подробные и многочисленные, как и полагается в академическом издании (можно лишь пожалеть, что авторы проекта не вынесли комментарии в завершающий книгу раздел, дабы еще больше усложнить чтение тома).
Комментарий как особо значимая часть паратекста давно привлекает авторов возможностями пародического или же собственно пародийного (в случае Пидоренко эта двойственность будет важна) использования. «Нищета» комментируемого текста, контрастирующая с гипертрофированными комментарием и текстологическим аппаратом, — прием давний. Так, у французского автора Thémiseul de Saint-Hyacinthe (1684–1746) обнаруживается книга «Неизвестный шедевр» («Le chef-d’oeuvre d’un inconnu», 1714), в которой небольшой и ничем не примечательный текст разворачивается в грандиозное комментаторское описание. Отсюда несколько путей: и к рафинированной игре в комментарий как основной текст книги (набоковское «Бледное пламя», «Бесконечный тупик» Галковского) или вовсе его замену при полной редукции потенциального основного текста (можно вспомнить роман Петера Корнеля «Пути к раю»).
Фото: «Горький»
Другой путь — своего рода филологический юмор, прямо наследующий «Неизвестному шедевру»: некий ничтожный текст комментируется в массе своих элементов, при том, что комментарий подчас уводит от собственно комментируемого текста в сторону разнообразных ассоциаций, произвольных, либо двусмысленных, либо нарочито ложных, что создает свой эффект в кругу «посвященных». В этом есть небезразличная и для нашего сюжета, связанного с заведомо «пустотными» комментариями, часто появляющимися в изданиях, претендующих на солидность (М. Л. Гаспаров приводил пример такого рода из примечаний С. И. Соболевского к Аристофану: «Удод — такая птица»).
Наконец, комментарий может выполнять сатирическую функцию, создавая своего рода «прикрытие» для основного текста, уводя внимание потенциального цензора или иного злонамеренного читателя от собственно сути сообщаемого. Более того, подобный текст может быть нарочито «вывернут» по отношению к комментируемому фрагменту, что, конечно, оказывается ярким примером использования «эзопова языка». Так, поэт-демократ Василий Курочкин в тексте «Письмо об России Фукидзи-Жен-Ициро к другу его Фукуте Чао-Цее-Цию (Перевод с японского и примечания Тацм-Ио-Саки)» дает, среди прочего, такую сноску: «Добролюбова считают также основателем зловредной секты нигилистов, злокозненно подкапывающейся под самые чистые верования россиян, как например — в достоинство „Русского вестника” и т. п. Обо всем этом будет ниже. Люди благонамеренные сожалеют, что бесспорно талантливый Добролюбов пошел по ложной дороге». Очевидно совмещение позиций «наивного иностранца» и остраняемого таким способом благонамеренного взгляда отечественного обывателя.
Старший лейтенант Пидоренко предстает в комментариях к его сочинениям прекрасным образцом, который можно вертеть так и этак. Заданная еще в предисловии генеалогия Пидоренко, включающая чуть ли не всю отечественную поэтическую классику, но одновременно и впитавшего рок-культуру как целостный феномен, становится поводом для неисчислимых отсылок к аллюзиям или реминисценциям.
К стихотворению «Бонан из Африки» дается примечание: «Общий тон стихотворения, вероятно, имеет корни в эстетике русского символизма, также склонного к использованию экзотических образов, непрозрачных метафор и декадентских топосов. Ср.: „И очи синие, бездонные цветут на дальнем берегу” А. Блока» (с. 59). К стихотворению «Прогоняя англосаксона в ад» — такое: «Несомненно, традиция противостояния англичанину восходит к балладе Василия Жуковского „Замок Смальгольм, или Иванов вечер”: „Англичанин разбит; англичанин бежит / С Анкрамморских кровавых полей”» (с. 62). Стихотворение «Об ужасе» («Сколько страшных тварей чуждых Бог всевышний сотворил. / То паук свисает с ветки, то сосед висит с перил») порождает следующий комментарий: «Общий тон стихотворения отсылает к трагическому мироощущению античной лирики, для которой весьма характерен трепет перед иррациональностью бытия, невозможностью постичь логику мироздания» (с. 19). И так далее...
При этом параллельно возникают внезапные «нелепые» комментарии (о «пивном животе», погосте или вомбате). А еще — наравне с «нейтрально-академическими» — и комментарии «тенденциозно-охранительные»: «Навальный А. А.*Признан властями РФ экстремистом и террористом (р. 1976) — демагог, американский прихвостень и ничтожество» (с. 186).
Так получается, что образ В. П. Пидоренко, создаваемый паратекстом, неуловим. Оголтелый примитивизм, совмещающий элементы панк-эстетики, псевдобарковианы, обсценного фольклора и малоизученных на отечественном материале поэтики art brut, вполне сочетается с сигналами для своих, которые характерны для Шиша Брянского (по словам комментатора, неизвестного старшему лейтенанту), Андрея Родионова или Всеволода Емелина. Ссылки на современных поэтов далеко не самого очевидного ряда, описания фланирования по ярмарке «Non/fiction», наконец — вовсе уж «эзотерическая» отсылка к проекту каверов на стихотворение Заболоцкого «Некрасивая девочка» явственно демонстрируют торчащие из-под маски дикого сочинителя трикстерские уши (это надо сказать — с поправками на игру в деконструкцию массовой культуры — и о центральном для книги цикле стихов, посвященных кинофильму «Оно»). В этом смысле лирика Пидоренко не так проста, как хотелось бы ей показать, что она таковой хочет казаться (и подобную ситуацию иначе не опишешь, уж простите). Парадигматические образы пародических личностей Козьмы Пруткова, капитана Лебядкина, майора Бурбонова, как и авторские образы резонерствующих мегаломанов, созданные Александром Емельяновым-Коханским, Сергеем Нельдихеным, Александром Тиняковым, здесь могут быть упомянуты лишь как отображения отдельных граней Пидоренко-проекта. Старший лейтенант Пидоренко выдает деэстетизированные зарифмованные инвективы наравне с аграмматическими, доходящими до синтаксической зауми примерами «стихийного авангарда».
Повторюсь: книга старшего лейтенанта В. П. Пидоренко предъявляет нам тотально вторичный проект, но собственно источник вторичности остается неуловимым. Те, кто стоит за старшим лейтенантом, успешно предложили способ ухода от возможного классифицирования.