Кага Отохико. Столица в огне. СПб.: Гиперион, 2020. Перевод с японского А. Беляева, А. Костыркина, А. Мещерякова и др.
Этот замечательный роман получил в Японии все мыслимые и немыслимые литературные премии. Не сомневаюсь, что и в России его прочтут с огромным интересом. И потому, что это блестящая литература, и потому, что Кага рассказывает о той Японии, которая известна у нас плохо. Это не та Япония, в которой люди учтиво кланяются друг другу под сакурой с видом на Фудзияму и сочиняют душещипательные стихи.
Действие романа происходит в 1935–1947 годах — когда Япония по-революционному порвала со своим прошлым. Под влиянием западных идей о великодержавности она отказалась считать себя маленькой островной страной и приступила к строительству империи. Этот процесс начался еще в конце XIX века, когда Япония напала на Китай и отобрала у него Тайвань. Потом она напала на Россию и отобрала у нее южный Сахалин. Потом присоединила Корею и стала наконец-то материковой империей. Но именно в 1930-х годах она стала по-настоящему милитаристской и тоталитарной страной.
Исторические события того времени неплохо изучены историками. После ознакомления с их трудами трудно отделаться от впечатления, что решения, которые тогда принимались политиками, представляют собой цепь авантюр, не имевших никаких шансов на успех. Так оно и было на самом деле. Уже прочно завязнув в китайской войне (началась в 1937 году), в 1941-м Япония объявила войну Америке и Англии и стала воевать с половиной мира. Историк знает, что случилось потом — в этом заключена его «мудрость» и преимущество перед современниками событий. История — это какая-никакая, но все-таки наука. Но она имеет дело либо с «историческими деятелями», либо с людскими массами, оперирует большими числами и не имеет времени, чтобы отвлекаться на «маленького» человека. И тут ей на подмогу приходит литература.
Мир Каги Отохико населен «маленькими» людьми, у каждого из которых есть имя. Эти люди живут в своем турбулентном времени и не знают, что случится потом с ними, их близкими, с их страной. Они являются соучастниками истории, ее соглядатаями и пленниками. Этот роман — о живых людях, которые не знают, что живут в тоталитарной стране. Они вовлечены в силовое поле, которое создают политики, но, кроме политики, у них много забот. Они растят детей, влюбляются, ссорятся, мирятся, живут, болеют, умирают. Иными словами, они обладают «персональной историей». Она накладывается на «большую» историю, которая творится в «великой японской империи». Вовлеченность в «большую» историю «обычных» людей придает ей многомерность и многоцветность. Кага Отохико дал «маленьким» людям право на речь, и эти люди говорят разными голосами, они смотрят на мир разными глазами, на одни и те же события они откликаются разным эхом. Это такое симфоническое многоголосье, из которого нельзя убрать ни одного звука. Как говорил один из персонажей Андрея Платонова: «Без меня народ неполный».
Платонов имел в виду, что народ — это не сборище неотличимых друг от друга единиц, а собрание индивидов, каждый из которых — наособицу. Если смотреть на земных людей с какой-нибудь звезды, все они покажутся одинаковыми. Чтобы увидеть уникальность человека, нужно рассматривать его откуда-нибудь поближе. Кага Отохико поступает именно так. По своему образованию он психиатр, метод которого в том и состоит — вглядываться в каждого человека изблизи. Вглядываться, разговаривать и понимать, как он устроен, — чтобы помочь ему. Кага принадлежит к плеяде врачей, из которых вышли замечательные писатели. Среди наиболее знаменитых русских врачей-писателей значатся имена Чехова и Булгакова. Среди японских могу вспомнить Мори Огай и Абэ Кобо. Однако большинство нынешних врачей лечат не человека, а болезнь, и такому врачу трудно стать хорошим писателем. В лучшем случае он сможет написать историю болезни.
Временами мне попадают в руки работы западных (прежде всего американских) исследователей позднего СССР. Довольно часто они вызывают у меня отторжение, потому что эти книги создают впечатление, будто СССР был населен отвратительной партийной элитой и противоборствующими ей благородными диссидентами, а все остальные люди вели беспросветную жизнь. Но я сам жил в те времена, не принадлежал ни к партийной элите, ни к диссидентам, но никак не мог назвать свою жизнь унылой. Не кажется она мне такой и сейчас. Я читал хорошие книжки, влюблялся, играл в баскетбол, путешествовал на байдарке, выпивал с друзьями, сочинял научные статьи и книжки, занимался художественными переводами, писал стихи и прозу. При чтении работ отечественных (да и не только отечественных) исследователей Японии тоталитарного периода тоже может сложиться впечатление о беспросветной жизни японцев того времени. Кага Отохико ненавидит милитаристов и тайную полицию от всей души, он видит мерзости национализма, ему чужда великодержавность, но он показывает, что жизнь человека состоит из самых разных компонентов, в которых есть место самым разным чувствам. У Луны, как известно, есть две стороны — видимая и невидимая. Видимую видит каждый, а вот увидеть невидимую удается не всем.
Герои «Столицы в огне» испытывают сильные чувства, настоящие страсти. Они любят и ненавидят по-настоящему. Сейчас людей, испытывающих такие чувства, становится все меньше. Современный «средний» японец живет городской жизнью, эта жизнь предсказуема и похожа на расписание электричек или телепрограмму, в ней много привычного, но мало случайностей и непредвиденного, а значит, и сильных эмоций. Разумеется, никто не отменял природных бедствий и смерть как таковую, но в нынешней японской жизни нет места настоящей нищете, в ней нет голодной смерти и страха за то, что завтра тебя арестуют или отнимут жизнь. И это великое завоевание, о котором следует всегда помнить. Это касается не только Японии, но и многих других «благополучных» стран. Да, такое общество благополучно, но для писателя (во всяком случае, писателя прежней формации) оно скучно. За все надо платить. Приобретая благополучие, мы теряем литературу. Так что если писатель хочет отыскать неординарных людей и окунуться в мир сильных чувств, он вынужден писать про прошлые времена. Или же сочинять фантастику вроде сказки о Гарри Поттере.
Всеобщее обязательное образование, унификация стиля жизни, исчезновение диалектов и говоров, прессинг средств массовой информации, превращение людей в «офисный планктон» приводят к тому, что современные города и современные люди становятся похожими друг на друга. Такие люди хотят предсказуемости, а не приключений. Современный мир порождает мало чудаков, и это обедняет его. Один из главных героев романа, Рихей, вполне достоин звания чудака — невозможно предсказать, что он вытворит в следующую минуту. Этот врач и ветеран японско-русской войны превосходно оперирует, со вкусом выпивает, гуляет с женщинами, вдохновенно врет, лицедействует, кается, имеет мастерство и характер, чтобы самому себе вырезать аппендицит, делает когда толковые, а когда и абсурдные изобретения, становится морфинистом... И вызывает глубочайшую симпатию.
Среди персонажей японской литературы не так много таких, кто попадает в западные литературные энциклопедии. Сами японские писатели туда попадают, а вот придуманные ими персонажи — редко. Они живут своим внутренним миром, не выставляют наружу своих чувств. Японские писатели любят поместить героя в замкнутое пространство и наблюдать, что будет с ним происходить. Именно так и поступил Абэ Кобо в своем знаменитом романе «Женщина в песках». Таких персонажей трудно подвести под категорию «героев». Рихей же, безусловно, достоин того, чтобы оказаться в энциклопедии. Жизнь рядом с таким человеком не подарок, но лично мне утешительно знать, что такие люди есть или хотя бы были. Но и помимо Рихея в романе множество неординарных персонажей, которых писатель вытащил за рукав из толпы. Здесь есть клерки, предприниматели, военные, рыбаки, домохозяйки, дети, христиане, милитаристы, коммунисты, калеки, убийцы... Их переживания и поступки образуют затейливое и обжигающее варево, от которого невозможно оторваться.
В истории японской литературы немного длинных романов, которые европеец назовет удачными. Как-то так получилось, что литературный гений японского народа лучше чувствует себя в малых формах. В этом отношении «Столица в огне» выбивается из общего ряда. Из всего огромного массива японской литературы Кага числит своим предшественником лишь средневековую «Повесть о Гэндзи» Мурасаки Сикибу. Что до литературы западной, то тут набор много больше. Тут в кумиры попадают и Флобер со Стендалем, и Томас Манн, и Толстой с Достоевским. Их эстетические и моральные идеи Кага прилагает к японским реалиям. Получается органично.
В романе нет главного героя, который действовал бы на каждой странице. На каждой странице присутствует только Токио. Поэтому его можно назвать главным героем, поэтому именно «столица» и вынесена в заглавие романа. Судьба этого огромного города, складывающаяся из судеб миллионов людей, придает всему повествованию эпический размах. В ХХ веке город дважды сгорал в огне. В 1923 году его уничтожило сопровождавшееся ужасными пожарами землетрясение, в 1945-м он сгорел от американских бомбардировок. Но Токио неизменно возрождался из пепла. Поэтому это роман не только про людей, но и про город надежды, которая побеждает смерть.
«Столица в огне» — это «Война и мир» на японский лад. Можно было бы назвать роман и так: «Мир и война». Он начинается с ностальгических описаний жизни мирного Токио, но потом время становится все жестче и страшнее — после мятежа младоофицеров страна стремительно катится к тотальной войне, в воздухе копится грозовое электричество. Оно придает чувствам персонажей заряд отчаяния, а любовь, о которой так много говорится в романе, из созидательной силы превращается в губительную страсть.
В нынешней России вспоминают по случаю немецкий и советский тоталитарный опыт, но опыт японский обычно выпадает из сознания. Распространенная в Японии точка зрения заключается в том, что японский народ был обманут бесчестной и подлой военщиной. То есть японский народ предстает в образе жертвы. Но это верно лишь отчасти. Персонажи «Столицы в огне» свидетельствуют об искреннем одушевлении слишком многих «простых» японцев милитаристскими, имперскими и националистическими эмоциями. Японская христианская церковь (а автор много размышляет о христианстве) тоже одушевлялась в то время не идеями мира, а идеей «священной войны». Основной лозунг эпохи — «сто миллионов сердец бьются как одно». Жизнь тех немногих персонажей, у которых сердце билось в ином ритме, была полна трудностей, унижений и опасностей. Кага описывает мир, в котором почти все мальчишки мечтают стать военными. Но такой мир обречен, потому что военные люди умеют разрушать, но не умеют строить. Поэтому и был уничтожен тот Токио, в котором живут герои романа.
Кага Отохико
В общественном сознании нынешней России тоже силен «комплекс жертвы»: мы, мол, пострадали в ту ужасную войну больше всех. Наверное, так оно и есть, но при этом временами забывается про страдания других народов. В этом смысле чтение «Столицы в огне» будет открытием для многих российских читателей. Этот читатель помнит про трагедию Хиросимы и Нагасаки, но мало кто знает, что при бомбардировке Токио 10 марта 1945 года за одну ночь погибли в огне более 100 тысяч человек. Война ужасна для всех — как для победителей, так и для побежденных. Сейчас в мире снова стало больше политиков, которые с наслаждением бряцают оружием (в том числе и ядерным). Мне хотелось бы, чтобы они прочли «Столицу в огне» и хоть немного задумались. Правда, надежд на это не так много — они слишком заняты другими делами. Но я все-таки надеюсь, что хотя бы для кого-то из «простых» людей «Столица в огне» послужит уроком, и подзабытые идеи пацифизма прорастут снова.
Роман Каги — традиционный и модернистский одновременно. В одних частях книги автор выступает как отпетый реалист и фотографически точно изображает реальность. Он человек дотошный. Свидетельством может послужить история его крещения. В своей автобиографии Кага рассказывал, что католицизм давно интересовал его, но он никак не находил времени и сил, чтобы принять крещение. В процессе написания романа ему понадобилось описать сцену крещения. Но как я могу понять чувства человека, которые он испытывает во время таинства? — спросил он себя. Именно тогда он безотлагательно отправился в храм и крестился.
В других частях романа автор использует метод «потока сознания», который разливается в настоящее «море бессознательного». Сны и видения — значимый пласт текста. Персонажи то ведут повествование от первого лица, а то вдруг без промедления начинают смотреть на себя чужими глазами. Временами же Кага беззастенчиво водит читателя за нос уловками детективного писателя. Недаром среди своих учителей Кага числит и Достоевского. Можно долго рассуждать об умении Каги менять ритм повествования и о тех литературных приемах, которые он виртуозно использует. Но для меня важнее, что из этого набора приемов сама собой получается настоящая литература. Настоящее искусство — всегда чудо. Я обожаю наблюдать за работой фокусников. На их представлениях я не устаю удивляться и впадаю в сладостный детский восторг. И мне вовсе не хочется знать секретов артиста. Ибо если узнаешь секрет, чудо исчезает.
Кага Отохико умеет удивить читателя, и за это я ему от души благодарен. А уж как он сумел сотворить чудо — дело десятое. Однажды члены ОПОЯЗа заманили на свое заседание Александра Блока. Выслушав их рассуждения о том, что литература — это прежде всего сумма приемов, Блок сказал: всё, что вы говорите, очень интересно и, наверное, даже верно, но писателю это знать вредно. Я бы еще добавил: вредно не только писателю, но и читателю тоже. Писатели же бывают разные. Мне больше нравятся такие, для которых «прием» служит лишь средством рассказать что-то важное.
Русскую классическую литературу много хвалили и много ругали за ее проповедническую составляющую. Сейчас очень распространилась такая точка зрения, что проповеди в литературе не место, что такой подход — достояние далекого прошлого. То есть литератору предлагают стать «объективным» ученым и отрешиться от своей личности — для чистоты эксперимента. Мне кажется, что Кага Отохико придерживается другого мнения. Он не боится взвалить на «японский народ» ответственность за тоталитарное прошлое. Не боится он и упреков в своей «отсталости» от веяний времени, когда литература все чаще числится по разряду entertainment. Роман-эпопею принято называть в Японии «романом-рекой». Кага плывет по этой реке против течения. В японском обществе, где конформизм пустил свои корни еще глубже, чем в иных, плыть против течения — большое мужество. Но, плывя против течения, он стремится к истоку.
Своими подходами к жизни и смерти Кага утверждает, что осознает свое писательство как миссию. Пусть это и «устаревшее» мнение, но оно несет в себе гуманистический заряд. Думаю, что и свою жизнь Кага Отохико ощущает как миссию. Поэтому не устает бороться за отмену смертной казни (а в Японии она не отменена), поэтому продолжает консультировать в психиатрической клинике, поэтому он написал то, что он написал.