Вьет Тхань Нгуен. Сочувствующий. М.: Corpus, 2018. Перевод с английского Владимира Бабкова
Сидя в заточении, бывший адъютант вьетнамского генерала припоминает, как в 1975 году эвакуировал своего генерала из готовящегося сдаться вьетконговцам Сайгона и как помогал ему заново сколотить свою армию в калифорнийском Лос-Анджелесе. Мемуары предваряются признанием: «Я шпион, невидимка, тайный агент, человек с двумя лицами. Еще (что, наверное, неудивительно) я человек с двумя разными сознаниями». То есть сам наш герой, до конца романа остающийся безымянным, — вьетконговский шпион, внедрившийся так глубоко в тело врага, что сам в себе не может отличить одного от другого. Или утверждает, что не может, ведь его истинные симпатии как раз из романа очевидны. Но он так убедительно описывает свою двойственность, так изящно размышляет, добродетельна она или порочна, что и читателю поначалу обещается роман о человеке, способном думать и так и эдак. Во-первых, это красиво.
«Красиво» в целом оказывается одной из главных характеристик так широко расхваленного и давно ожидаемого романа — лауреата Пулитцеровской премии 2016 года. Он безупречно написан и блистательно, образцово переведен. Проза эта сама по себе настолько завораживающая, что главный герой кажется для нее маловат. Он-то здесь мелкая сошка, выпивоха, неудачливый диверсант, не слишком успешный ходок по бабам, чьи успехи на шпионском поприще кажутся такими же сомнительными, как и финансирование генералом армии сопротивления из доходов супной в китайском квартале. Его двойственность вроде как рождается из биографии — он сын бедной вьетнамки, в юном возрасте соблазненной французским священником. Безупречный английский героя или познания в тонкостях американской жизни — попытка что-то доказать родине-мамочке, которая все равно продолжит считать его ублюдком.
Вьет Тхань Нгуен
Так что «двойственность» оказывается не столько качеством героя, сколько характеристикой мира в целом. Одной из центральных сцен романа станет путешествие героя в Филиппины, консультантом на съемки некоего фильма о Вьетнаме, в котором без труда угадывается отсылка к «Апокалипсису сегодня» Френсиса Форда Копполы. Герой видит свою миссию в том, чтобы впервые показать в кино «членораздельно говорящих вьетнамцев». Но его усилия впихнуть вьетнамцев в кадр заканчиваются сценами убийств и изнасилований:
«Я не пустил под откос этот уродливый бронепоезд и даже не сбил его с курса, я только сделал его путь более гладким».
Герой расстроен, что идеи фильма остались фальшивые, но сто страниц спустя сцена изнасилования восстанет уже из воспоминаний героя — и она как раз реальна, подробна, тревожна и не сводится к крупным планам зверских вьетконговских лиц. Тут уже очевидно, что реальная задача «Сочувствующего» — не показать амбивалентность как таковую, а рассказать правдивую историю, а правда сама по себе двойственна.
В разнообразных интервью Вьет Тхань Нгуен повторяет, что писал роман с вполне конкретной задачей — показать американцам настоящих вьетнамцев. Для этого ему самому пришлось стать двойным агентом: писать как американец, думать как американец. Например, одна из причин, почему не у всех героев есть имена, — чтобы не смущать американский слух непривычными вьетнамскими сочетаниями звуков. Он сам тут, автор, и есть сочувствующий обеим сторонам, тот, которому надо понять другого, чтобы убедить его понять самого себя.
Али Смит. Осень. М.: Эксмо, 2019. Перевод с английского Валерия Нугатова
Уже на подходе «Зима», следующая часть тетралогии Али Смит о состоянии Англии, но «Осень», остановившаяся в прошлом году в шаге от «Букера», от этого не теряет очарования. Смит в целом довольно щедро переводили на русский, еще когда жива была ранняя ипостась издательства «Флюид» с его отличной английской серией. Теперь же делать нечего — добро пожаловать в «Эксмо». Утешиться можно только тем, что с задачей оно справляется весьма неплохо: Смит добротно переведена. Стоит отметить, что она нужна нам, как, может быть, нужен русскому человеку эпохи Путина точный портрет Англии эпохи Терезы Мэй. Интересует Смит, надо сказать, более-менее одно и то же: Брекзит, роль женщины в обществе и искусстве, как примирить все, что с этой Англией было, с тем, что стало. Но самая большая и важная для любого читателя тема Али Смит — это все-таки поиск соприкосновения между разными людьми и разными поколениями, возможность встречи, которая бы разрушила искусственные барьеры между людьми.
В «Осени» такая встреча становится центральным событием — это дружба героини, Элизавет, и ее соседа Дэниэла. Когда они встречаются, Элизавет одиннадцать, ему уже за 80. Теперь, в наше время, Элизавет сидит в больнице у спящего Дэниэла: ей 30, ему 101. Ничего физического в этих отношениях, конечно же, нет, но Элизавет называет их любовью. Когда она была ребенком, Дэниэл описывал ей некие картины, «каждая картинка рассказывает историю. Каждая история рассказывает картинку». Когда Элизабет выросла, она снова встретила рассказанные Дэниэлом картины: ими оказались коллажи забытой британской поп-арт художницы Полин Боти. Забытой по-настоящему: после смерти Боти в 1966-м ее работы потеряли, и только тридцать лет спустя нашли в гараже у брата. История Боти становится в романе Смит центральной: он, в частности, и о том, что главные герои века могли остаться вовсе не замеченными, и о том, что ничто не пропадает совсем бесследно.
Полин Боти
Полин Боти рисовала в стиле коллажа, Али Смит пишет роман-коллаж, где перемешаны фрагменты прошлого и будущего, как будто второстепенные эпизоды частной жизни нарезаны вместе с блужданиями столетнего Дэниэла в предсмертном мире. Самое главное и самое удивительное здесь — насколько живым и полноценным получается этот коллаж. Это как будто образцовый пример британского лаконизма: мы поговорили и об отцах, и о детях; и о прошлом, и о будущем; и об иммигрантах, и о правительстве. И более того — из этих осколков свой портрет может сложить абсолютно любой читатель.
Луиза Эрдрич. Лароуз. М.: Эксмо, 2018. Перевод с английского Михаила Тарасова
Охотясь за оленем, которого он выслеживал все лето, отец пятерых детей и алкоголик в завязке Ландро заходит за границы индейской резервации на поле своего соседа Питера Равича. И нечаянно вместо оленя убивает шестилетнего сына соседа, Дасти. Посоветовавшись с духами предков, Ландро и его жена решают отдать живого ребенка вместо мертвого и приводят к соседям своего любимого младшего сына, Лароуза. Питер и его жена Нора поначалу сопротивляются подарку, но, чем дальше, тем труднее им без него обойтись. Шестилетний мальчик, имя которому досталось в наследство через поколения от индейской прабабки, как и она, умеет определять местонахождение животных, покидать свое тело в трансе и говорить с духами предков. Именно он становится здесь связующим звеном между живыми и мертвыми — но еще в большей степени между живыми и живыми.
Пятнадцатый роман Луизы Эрдрич, довольно известной в Америке романистки, и первый, переведенный на русский язык, в 2016-м получил в Америке национальную критическую премию. В его основе — реальная история, рассказанная писательнице матерью: об индейской семье, которая подарила семье, пережившей горе, своего ребенка. Из семейной истории позаимствованы и многие другие детали романа, но прежде всего история индейского семейства из племени оджибве и легенда о магической индейской прабабке. Магии прошлого противостоит будничность настоящего, семейной истории — современность. Так, все события романа происходят вокруг 11 сентября. Сюжет начинается на излете 1999 года, и на первых страницах отец погибшего мальчика, Питер, начиняет погреб провизией, готовясь к концу света с наступлением 2000-го. После выборов Буша-младшего роман, перескочив пару лет, заканчивается в 2003-м, на вечеринке в честь ухода одного из героев романа в Национальную гвардию. Это очень понятная хронология: до и после катастрофы. Разве что саму катастрофу в центре подменили и вместо двух башен падает один маленький мальчик.
Луиза Эрдрич
Всё это очень ясная и простая литературная арифметика: тут немного семейной саги, там немного мистики, тут 11 сентября, там адюльтерчик — и каждый из многочисленных и весьма искусно прописанных героев романа варится в аду собственного страдания.
Роман «Лароуз» завораживает именно роением персонажей, стремящихся к свету и (пусть тут будет спойлер) получающих его. Даже тогда, когда их собственный выбор, моральный облик или там поступки оказываются не чисты и не прекрасны. В конечном счете преступление необязательно требует наказания, и эта простая мысль действительно оказывается способна затягивать душевные раны. Но еще целительнее здесь способность писательницы к прощению. Кажется, что ее герои — намеренно — не очень хорошие люди. Детоубийца, вымещающая на детях кипящий в ней гнев; грозная маленькая женщина; бунтарка-дочь, издевающаяся над учителями; полубезумный наркоман, мечтающий об убийстве из ревности и мести. И ничего — всех полюбят, всех простят. Как любая правильная семейная сага, «Лароуз» показывает возможность излечения там, где человек перестает быть один, где людей становится много. Сила этого романа, однако, в том, что он не пытается быть правильной семейной сагой, а намеренно выходит на ту сторону морали. Эту поэзию искупления не может убить даже неуклюжий топорный перевод.