Роман Алисы Ганиевой «Оскорбленные чувства» только появился в продаже, а рецензии на него уже пошли валом. Причем явно не заказанные теми, кто заинтересован в продаже продукта, а искренние, написанные, что называется, по зову сердца. Не смог удержаться и я.
Не отличаясь скорочтением, «Оскорбленные чувства» я проглотил за неполные двое суток. Может быть, так быстро потому, что читал в глухой сибирской деревне, где нет доступного интернета, телефон ловит лишь на горочке за оградой, телевизор рябит, а радио выдает пунктир из отдельных слов. В перерывах между копкой картошки, тасканием ботвы в угол огорода, спусканием картошки в подполье оставалось чтение. И из нескольких привезенных с собой книг сразу пошел роман Алисы Ганиевой. Написан живо, с увлечением, без видимого усилия (которое, по словам Белинского, то же самое, что и бессилие), ну и читается соответствующе — если не на одном дыхании, то на двух-трех. Впрочем, если бы не другие дела, прочитал бы наверняка на одном.
Алиса Ганиева стала прозаиком после нескольких лет работы литературным критиком. Путь не уникальный, но интересный. И, на мой взгляд, из критиков, ставших прозаиками, она одна из самых успешных в последние годы. Не в плане тиражей книг, а в смысле качества.
Нет, чего-то другого... У остальных получается проза филологическая, интеллектуальная, витиеватая. Есть термин «проза поэта», а в случае Ганиевой стоит говорить о «прозе критика». У Ганиевой статьи, повести, рассказы, романы написаны словно разными людьми. И это отлично.
Тут можно вспомнить Федора Абрамова, который начинал как литературовед и критик, а потом, не видя в современной ему прозе той темы, которая казалось важной лично ему, взялся писать сам. Быть может, это же и заставило Ганиеву в свое время отложить перо критика и написать повесть «Салам тебе, Далгат!» — о Дагестане, который в современной прозе был практически белым пятном.
Так сложилось, что с прозой на Северном Кавказе дела обстоят не очень. Мы знаем (хоть и в переводах на русский) поэтов: Кулиева, Гамзатова, Адалло Алиева, Раису Ахматову, Танзилю Зумакулову, Магомеда Ахмедова, — а вот прозаиков припомнить сложно. Они как бы и есть, в том числе и достаточно молодые, но вот так, на общероссийском литературном поле, заметны, пожалуй, трое: Герман Садулаев, Алиса Ганиева и в меньшей степени Канта Ибрагимов. Все трое пишут на русском языке.
Алиса начала как литературный критик в середине 2000-х. Ее первая большая статья «Хождение на ушах», которую она посвятила нескольким авторам так называемого у нас постмодернизма, заканчивалась так:
«Пройдет некоторое время, и люди захотят чего-то простого, без бросающейся в глаза оригинальности — вроде рассказов Бориса Васильева, — и хождение на ушах, коим занимаются наши авторы, не будет уже так привлекать. Пока же это хождение неизбежно: после долгого неподвижного сидения нужно и хочется скинуть энергию, поплясать — вспомните детей на переменках. Переменка все же когда-либо кончится, и начнется урок, гораздо более продолжительный по времени. И тогда... перейдем к реализму? Трудно гадать, будущее, как известно, огромный материк, к которому мы еще не пристали».
По сути, тяга к реализму и была основной нитью в статьях Алисы Ганиевой в последующие годы. Она критиковала (уточню, что критиковать — необязательно ругать) вещи новых реалистов, затем стала писать свою прозу. «Салам тебе, Далгат!», «Шайтаны», «Праздничная гора», «Жених и невеста»...
В тех вещах уже была сатира. Но она не так выпирала, как в новом романе. Там был скорее синтез лиризма и сатиры, стилизация дагестанского русского — именно так — языка. В «Оскорбленных чувствах», действие которых происходит в некоем срединном российском областном центре, сатира становится главенствующим приемом.
...Прочитал недавно в одном толстом журнале, что пересказывать сюжет рецензенту — преступление, поэтому сюжета не буду касаться вовсе. Хотя сюжет в русской литературе трогал читателя, кажется, меньше всего. Вряд ли он, читатель, изнывал от желания узнать, поймают Раскольникова или нет, что станет с Анной Карениной, куда приложат свои силы Базаров и Рахметов. Как выйдет из трудного положения Настена в повести Распутина, что случится в итоге с Егором Прокудиным в повести Шукшина.
Люди читали эти книги не ради сюжета, а для чего-то другого. Так же, в общем-то, нужно прочесть и роман — совсем небольшой по объему — Алисы Ганиевой. Это не шедевр, даже не проза в высоком значении этого слова, но повод задуматься о важном и сложном.
Формально — написано отлично. Несколько неудачных моментов (именно моментов), правда, есть. Вроде таких: фамилии «Катушкин», «Получкин», которые словно пришли из догоголевской эры, одинаковый способ мышления нескольких персонажей.
Вот герой двух первых главок Николай постоянно задумывается о постороннем, выбрасывает нам, читателям, сведения из «Википедии» — эдакий багаж человека с кругозором. Да и все мы такие, у всех в голове википедийные знания, которые то и дело плещутся наружу. Но вслед за Николаем то же самое плещется и из других персонажей.
«Красный цвет — цвет аристократов; простолюдинам, говорят, за красный халат отрубали головы», — вспоминает любовница умершего министра. «Скифы, говорят, в знак скорби по умершим отрезали себе уши, прокалывали стрелами левую руку. Древние гречанки раздирали лицо ногтями, остригали волосы. Овдовевшие аборигенки Австралии углями жгли свои груди», — размышляет, а вернее, зарывается в интеллектуальный сор вдова все того же министра.
Алиса Ганиева
Фото: vk.com
Впрочем, написан роман красочно. Вот несколько цитат, выдернутых с нескольких страниц:
«Под мокрыми простынями серпами очерчивались их голые груди»; «Яд, собравшийся где-то в тайном мешочке под Леночкиным розовым языком, брызнул наружу»; «Бармен оглянулся на шум, гладя пивные краники, словно щенят»; «От волнения на губном ее желобке — там, где след от поцелуя ангела — лоснились капельки пота»; «Он видел — портрет его любуется оригиналом с боковой стены»; «Она вспомнила, как однажды увидела фифу в профиль, чуть-чуть снизу вверх. У той, как у игуаны, провисал мешочек под подбородком. Хваленая красотка оказалась с изъяном»; «Горожане представали перед ним цветным гравием, в котором, как в калейдоскопе, по чьей-то воле пересыпали камешки».
Читать интересно. Очень. В том числе и благодаря вот таким изюминкам. Но... Но я считаю, что это не проза. Это отличная, мастерски сделанная беллетристика.
Со времен Писарева ведется спор, хуже ли беллетристика прозы или это равнозначные жанры литературы. Ответа до сих пор, кажется, нет. Беллетристику читают больше, а прозу ценят выше. Порой проза — «серьезная проза» — становится попросту нечитабельной. До того она умна и глубока.
«Серьезная литература больше не нужна народу. Несложно подметить: в метро каждый третий мертвецки уткнулся в глянцевый томик. Масскультура берет свое». Этими словами Сергей Шаргунов начал свой манифест «Отрицание траура». И примерно в то же время многие «серьезные» писатели стали пробовать синтезировать прозу и беллетристику. Вскоре, видимо исчерпав материал личного жизненного опыта, к ним присоединились и новые реалисты. А поколение, следующее за новыми реалистами, очень быстро, а то и сразу, стало писать прозу, оформленную как беллетристика.
Но беллетристика такой жанр, что очень быстро всасывает в себя и трудно выпускает. А то и не выпускает вовсе. Писать беллетристику интересно, зачастую легко, ее можно разукрасить яркими словами, гротеском; воображение летит, вдохновение не отпускает. С прозой не так — она как минное поле: шагнул не туда и взорвался.
Мысль, довольно глубокая, в «Оскорбленных чувствах» есть. Кажется, сам город, придавленный ворами, развратниками, извращенцами, строчит на них анонимки, выкладывает в соцсети компрометирующие фотографии. С другой стороны, не верится, что все описываемое происходит на самом деле. Это как фильм, где почти сплошь компьютерная графика.
Подобных книг нынче очень много. Их пишут и так называемые либералы, и так называемые патриоты. Литераторы и в возрасте, и совсем молодые. Одни книги ярче, увлекательнее, другие — тусклее и скучнее. Но форма близка. Чтобы не быть голословным перечислю некоторые: «Теплоход „Иосиф Бродский”» Александра Проханова; «Поход на Кремль» Алексея Слаповского; «Легкая голова» Ольги Славниковой; «ВИТЧ» Всеволода Бенигсена; «Грибной царь» Юрия Полякова; «Новая реальность» Константина Куприянова; «Иван Ауслендер» Германа Садулаева, «Кровь и почва» Антона Секисова; «Zевс» Игоря Савельева; «Свобода по умолчанию» Игоря Сахновского. И во всех этих романах и повестях есть нота сатиры, но в основном такой, безобидной. Кроме, может, у Проханова да Секисова.
Читать-то они читаются, досуг ими занимаешь, получаешь и кое-какую пользу, но нечто важное они не задевают. Потому что в этих книгах не живая жизнь, а придуманная авторами, хотя и по мотивам жизни реальной. Эти книги не поднимут на борьбу, не заставят человека что-то менять в своем существовании и существовании общества. Они не напугают власть, не вызовут интереса у какого-нибудь надзора.
Фото: gerogeri
Алиса Ганиева вроде бы критикует реалии современной России, иногда саркастически посмеивается, но, опять же, вполне безобидно; критика обтекаема, неостра.
Тренировочная шпага, а не боевая. Книга ни чьих чувств наверняка не оскорбит, с ней в руках молодняк не пойдет на очередное «несанкционированное мероприятие».
Есть один момент в романе, где можно было подняться до настоящей прозы: середина четвертой главы, в которой рассказывается о профессиональной деятельности вдовы областного министра экономического развития, очень богатого человека. Вдова его — Элла Сергеевна — директор школы. И вот чем она, естественно, тоже очень богатая, занимается:
«Что, если вынюхают, как Элла Сергеевна аккуратно вписывала в журнал выпускного класса оценки по обществознанию. Оценки и темы уроков, которых в действительности не было. Или что, сговорившись с главной бухгалтершей, сальной теткой в оренбургском пуховом платке, она годами подавала документы о наличии зарплаты на несуществующих учителей. <...> Аттестаты зрелости, запертые в несгораемом шкафу, выдавались за тайную пеню. Не платишь родной школе — остаешься без документов. „Сборы на компьютерный класс...”— вспомнила она. Деньги, липкие, с миру по нитке, несли к ней в тяжелых конвертах со списками фамилий — кто сколько сдал».
Не буду сейчас вдаваться в проблему достоверности таких способов получения денег (прямо уж не выдавать аттестаты — это, как мне кажется, перебор фантазии). Но вот здесь можно было выйти на вопросы поистине серьезные: что Элла Сергеевна, и так, повторюсь, женщина очень богатая благодаря мужу, не может не участвовать в коррупции, поборах и прочем, потому что иначе она просто слетит со своего места, оказавшись белой вороной. Показать это через конкретного человека, а не через диалог, довольно поверхностный, Ильюшенко и Марины Семеновой.
Но автор продолжает скользить по верху, не раскапывая тему, а лишь намечая ее, усиливая динамику повествования, не останавливаясь на деталях, которые бы стали тормозить сюжетное развитие. А настоящая проза, как правило, нетороплива, потому что на большой скорости глубоко не вспашешь.
Алиса Ганиева активно участвует в общественно-политической жизни. Ведет передачи на ТВ и радио, много знает, о многом говорит. От таких активных людей, обладающих талантом писателя, ждешь настоящей прозы о нашем времени. Очень надеюсь, что следующая книга Ганиевой и окажется такой прозой. Острой, опасной, заражающей негодованием и наполняющей энергией.
Не надо двигаться в сторону беллетристики.