Татьяна Горичева. «Говорящие „да”». М.: Экологическая палата России, 2020. Содержание
Экология сегодня идет в неразрывной связке с этикой. Причем слова «этика» и «этичный» довольно хитрым образом лишаются своего подлинного значения, скорее приобретая смысл «правильный» или даже «соответствующий ожиданиям». В подъездах висят плакаты, агитирующие за раздельный сбор мусора, потому что это, несомненно, правильно, но при этом даже в Москве не в каждом дворе стоят соответствующие контейнеры. Впрочем, это уже дело десятое в мире, где этика редуцируется до строго ограниченного представления о норме, а в некоторых случаях и до состояния моды — самого поверхностного способа публичного выражения утилитарной этики.
Веганство приемлемо как разновидность диеты, но не как моральная установка — в таком случае оно воспринимается как пищевая девиация, переходящая в расстройство социального поведения. Обеспокоенность состоянием окружающей среды одобряется, пока волонтеры убирают консервные банки, разбросанные в лесополосе. Стоит тем же самым волонтерам саботировать строительство очередного никелевого комбината в заповедной зоне, как они тут же из разряда порядочных неравнодушных граждан переходят в разряд врагов общества, отнимающих у людей рабочие места, да и вообще «им денег заплатили». В США экологических радикалов, действующих вне государственных нормативов, поголовно записывают в террористы. В России экологов, не вписанных во властные структуры, в лучшем случае изображают городскими сумасшедшими, в худшем — бьют ногами и пытаются прикрыть за «нежелательность».
Да и само понятие «экологичный» в мире с мерцающей этической оптикой стало означать в первую очередь «престижный». Заботитесь о своем здоровье? Купите килограмм экологически чистого мяса экологически чисто забитого теленка. И оформите ежемесячное пожертвование для нашей организации, которая борется с загрязнением окружающей среды фабриками по производству синтетических тканей, лоббируя интересы экологически чистых лисьих ферм.
В политическом поле эта подмена понятий еще более заметна. Диктаторы и не совсем диктаторы любят животных. Но золотой памятник алабаю в центре Ашхабада — памятник, естественно, не собаке, а тому, кто его поставил. Участие Владимира Владимировича Путина в экологических акциях — не сигнал о необходимости участия в защите окружающей среды, но всего лишь напоминание о том, что наш президент заботится обо всем сущем.
Татьяна Горичева в книге «Говорящие „да”» старается вернуть затертым словам их первоначальное значение, переводя разговор об экологии в русло этики, причем в самой крайней ее форме — религиозной. И этот жест более чем справедлив в своей радикальности: если доводы разума бессильны, то почему бы не взглянуть на те же самые проблемы с эмоциональной точки зрения? Взгляд этот может быть весьма болезненным, ведь то, что мы в повседневной жизни считаем всего-навсего небольшим отклонением от этической нормы, у Горичевой становится глубочайшей моральной катастрофой, неподъемной ношей коллективного греха:
«Повсюду вокруг нас совершаются массовые убийства, на которые мы закрываем глаза в общем солидарном усилии... мы не чувствуем грязи своих поступков. <...> Продолжаются бессмысленные и жестокие научные опыты. Как пишет Ойген Древерманн, ради „научных целей” каждый год истязается и убивается 300 миллионов животных. Неспособность христиан сформулировать вопрос об отношении к животным говорит о нашей незрелости, об отставании во времени даже по сравнению с атеистической мыслью».
Несмотря на сугубо религиозную (в данном случае — православную) оптику, книга Горичевой универсальна и может быть переведена на язык «светского гуманизма», в основе которого лежит та же христианская мораль. Да и сама Татьяна Михайловна ловко совмещает библейские штудии с вниманием к мирским проблемам — в конце концов, глобальные климатические изменения и другие тимотимортоновские гиперобъекты не заглядывают в графу «вероисповедание» и никого не обходят стороной. Именно единство людей перед катастрофой становится ведущим мотивом книги, в которой Горичева, которая имела весьма негативный опыт эмиграции и в своей публицистике во многом ориентировалась на антизападную повестку, признает со ссылкой на Феликса Гваттари:
«Прошло время, когда мир находился под эгидой антагонизма „Запад — Восток”, антагонизма „буржуа — рабочий”. В наше время все одинаково подвержены опасности. Установки на выгоду, утилитаризм устарели повсюду, как в странах капиталистических, так и в странах социалистических. Мир стремительно европеизируется. Повсюду мы встречаем то же: установку на рационализм, диктатуру масс-медиа, те же молодежные моды, ту же рок-музыку, тот же язык. И ту же опасность самоуничтожения».
Однако несмотря на победивший и ставший безальтернативным глобализм, «современный западный человек чувствует себя эмигрантом в любой стране». Марксист объяснил бы это через закономерное отчуждение личности от первооснов бытия; по сути о том же самом (но тщательно избегая марксистской лексики) говорит и Горичева, трактующая отчужденность как следствие кризиса христианской цивилизации:
«Бытие проявляется. В этом его несовершенство и греховность. Как сказал Жан-Поль Сартр, все существует из-за слабости или только потому, что нет сил умереть. Бытие, лишенное смысла, а таково оно и у Сартра, и у многих сегодня, всегда лишнее. До тошноты навязчивое. Чем меньше бытия, чем оно менее связано с иерархией ценностей, тем более нагло оно заявляет о себе».
Человек из восточно-христианского мира этот фундаментальный разлад ощущает особенно болезненно, ведь вопреки декларируемой духовной победе над протестантизмом и католичеством любовь к ближнему, под которым в данном случае подразумеваются животные и стихии, куда заметнее проявляет себя в северных протестантских странах вроде Швеции и Норвегии, чем в православных Греции, Сербии и России. Конечно, в данном случае Горичева попадает в ловушку мнимых корреляций, но факт остается фактом, а скорбный упрек — скорбным упреком.
Более того, Горичева, говоря о христианской экологии, в буквальном смысле вынуждена обращаться к мыслителям других конфессий, что чревато обвинениями в экуменизме, которые Татьяна Михайловна, впрочем, заранее отвергает. Конечно, она обращается к святоотеческим текстам, к Серафиму Роузу, к епископу Иоанну (Ковалевскому), у которого Горичева и позаимствовала образ животных с Ноевого ковчега, говорящих Богу «да», но речь, опирающаяся исключительно на православные писания, оказывается недостаточной. Поэтому к дискуссии привлекаются Мартин Бубер, Кьеркегор, Анри Ле Со и множество других представителей во многом антагонистического по отношению к православию мира.
С такой же легкостью и свободой Татьяна Горичева обращается и к светским авторам, чьи идеологические установки вроде бы должны быть ей чужды. Она последовательно критикует западный утилитаризм, однако с воодушевлением цитирует Бентама, на идеях которого этот самый утилитаризм зиждется; постмодернистский застой тоже вызывает у нее скорее чувство брезгливости, однако Деррида становится важным соавтором горичевских текстов, а над страницами, посвященными критике технического прогресса, явственно видна тень философа скорости Поля Вирильо. На подобных, довольно неожиданных столкновениях строится вся философская публицистика, представленная в книге.
Тому, кто возьмется за «Говорящих „да”», стоит заранее отказаться от привычных атрибутов критического анализа и руководствоваться чисто эмоциональным восприятием текста. В этом смысле книга Горичевой, осознанно или нет, служит своего рода иллюстрацией к прагматической (и, как правило, безнадежно фальшивой) критике идеологий религиозных или квазирелигиозных явлений. И здесь важно отметить, что читателю нужно быть готовым к еще одному характерному свойству письма Горичевой.
Татьяну Михайловну Горичеву принято представлять как христианского философа, каковым она, безусловно, и является. Но ее метод выходит далеко за пределы и академической философии, и неакадемической философии, так или иначе вписанной в конвенциональные представления о философской науке. От Горичевой-экофилософа не стоит ждать стройности мысли и последовательности умозаключений — их компенсируют все тот же публицистический аффект и оголенное восприятие бытия, которому тесен корсет академизма. (В этом смысле она по-своему органично смотрится в провокационной антологии Алексея Нилогова «Кто сегодня делает философию в России», где статья Горичевой «Они не оставили рая» соседствует с текстами марксиста Бориса Кагарлицкого или, например, выдающегося теоретика и практика экстремальной трансгрессии Азсакры Заратустры.)
Но главная сложность связана вовсе не с непривычной и, прямо скажем, неупорядоченной манерой письма Горичевой, а с тем, в каком виде оно существует стараниями «Экологической палаты России». Книга подается как целостное произведение, разделенное на три части (если не считать аппендикса с несколькими статьями и интервью): «Святые животные», «Молчание животных» и «Они не оставили рая». И читатель, обратившись к этому тексту, рано или поздно заметит, что местами автор себе противоречит, а то и попросту себя опровергает. Приведу такой пример:
«Во все времена голос человека, голос рассудка, противостоял рычанию льва и мычанию быка. Человек вел войну против льва и быка, и он наконец эту войну выиграл. Сегодня у животных нет никаких преимуществ. Они противостоят нам только своим молчанием. Наши жертвы героически отказываются разговаривать с нами».
Но в другом месте Горичева, будто забывая об этом замечательном в своем поэтическом пафосе наблюдении, пишет:
«Животное страдает и страдает вдвойне.
Во-первых, потому что оно страдает невинно.
Во-вторых, потому что не может рассказать о своих страданиях, объяснить их. Рассказанное страдание — уже только наполовину страдание».
То, что преподносилось как героическое достоинство, вдруг оказывается составляющей стигмы. Из-за этого противоречия возникает одно подозрение, которое подтверждается, например, тем, что иногда Горичева говорит о Хайдеггере (с которым, к слову, состояла в многолетней переписке) почти как о современнике, а иногда — как о философе давно минувших дней.
Дело в том, что в «Говорящих „да”» собраны статьи разных лет, самая ранняя из которых написана не позднее 1993 года, а последняя датирована 2009-м. Вполне естественно, когда человек за четверть века меняет свои взгляды или попросту забывает о некоторых мелочах, однако в пределах одной книги, не содержащей и намека на концептуальное обоснование, это несколько сбивает с толку, и оказывается, что спорить предлагается не с автором, а с его редакторами, наспех заверставшими разрозненные статьи под одну обложку. (Кстати, судя по повторяющимся опечаткам, за основу работники «Экологической палаты России» взяли изданную в 2010 году словенским издательством KUD Logos компиляцию горичевских статей «Блажен иже и скоты милует».) Если даже соучастники дела Горичевой равнодушны к ее идеям, то чего ждать от читателя постороннего, невовлеченного, снизошедшего их выслушать?
Конечно, тексты Татьяны Горичевой, посвященные христианской экологии, заслуживают того, чтобы наконец быть изданными в приемлемом виде, ведь они весьма значимы в свете становящегося очевидным тупика гуманизма в его нынешнем виде и для поисков альтернативного, не-человеческого проекта. Весьма показательно, что в последнее время у нас регулярно выходит посвященная в том числе философии экологии и философии животных литература, написанная совершенно разными авторами: это, скажем, «Чему животные учат нас в политике?» представителя «спекулятивного прагматизма» Байана Массуми, «Родина» Оксаны Тимофеевой, а теперь и заново пришедшая к читателю публицистика Татьяны Горичевой, представляющая совершенно иную философско-политическую традицию. И пересечение интересов настолько разных теоретиков — это, безусловно, одна из точек, где человеческая мысль проходит процесс оздоровления.