Олег Абакумов. Третье отделение на страже нравственности и благочиния. Жандармы в борьбе со взятками и пороком 1826–1866 гг. М.: Центрполиграф, 2017
Часто упоминаемое предание гласит, что при учреждении Третьего отделения будущий шеф жандармов и Главный начальник отделения Александр Христофорович Бенкендорф просил у Николая I инструкции. Тот вручил Бенкендорфу платок и сказал: «Вот тебе все инструкции. Чем более отрешь слез этим платком, тем вернее будешь служить моим целям!»
Олега Абакумова, начальника научно-организационного отдела Поволжского института управления им. П. А. Столыпина и кандидата исторических наук, интересует деятельность корпуса жандармов именно в этой области, которую исследователи обычно проходят стороной. Автор подробно описывает как, каким образом и в каких случаях созданная по распоряжению императора Николая I политическая полиция осуществляла надзор за частной жизнью подданных российского государства, что рассматривалось Третьим отделением его императорского величества канцелярии как ненормативное и отклоняющееся поведение и какие внесудебные методы использовались при разрешении самых разных ситуаций. То есть если в основном жандармы рассматривались прежде как охранители политических устоев и власти государя, то под пристальным взглядом Абакумова они рассматриваются уже в качестве блюстителей нравственности, хранителей добропорядочности. Для полноты картины автор привлекает ранее неизвестные архивные документы, описывает многие конкретные дела, которые оказывались под надзором жандармов из-за того, что в них была опознана угроза осененному монаршей волей порядку вещей.
Жандармский корпус и учрежденное в 1826 году (Указ от 3 июля 1826 года) Третье отделение собственной его императорского величества канцелярии полностью соответствовали принципу, которым, как полагал сам император, руководствовалось российское самодержавие в первой половине XIX века. «Мы существуем для упорядочения общественной свободы и предупреждения злоупотреблений оной», — эти слова якобы услышал от самого Николая маркиз де Кюстин на приеме в Зимнем дворце. Поэтому-то Олег Абакумов исследует не сыскную и репрессивную деятельность Третьего отделения. В его книге «показана «воспитательная» роль политической полиции, проанализировано участие «высшей» полиции в нравственном контроле частной и общественной жизни россиян, во внесудебном разрешении семейных и бытовых конфликтов, в формировании и сохранении норм общественной нравственности и порядка».
Уже в первой инструкции для чиновников Третьего отделения (1826 год) Бенкендорф писал, что жандармы должны «споспешествовать благотворительной цели Государя Императора <…> внимать гласу страждущего человечества и защищать беззащитного и безгласного гражданина», а также селить «в заблудших стремление к добру и возвести их на путь истинный прежде, нежели обнаружить гласно их худые поступки пред правительством».
При чтении книги Олега Абакумова создается впечатление, что автор глубоко проникся как патетикой жандармских инструкций (и ранних, и более поздних — книга охватывает период деятельности Третьего отделения с 1826 по 1866 год), так и методами неусыпной работы жандармов. Отмечая, что «нравственно-охранительная» деятельность Третьего отделения и в столицах, и «на местах» выходила за рамки политической полиции, автор приводит массу любопытных подробностей о том, как жандармы «окормляли» публичные дома (Глава 6. Высшая полиция: наблюдение за общественной нравственностью и здоровьем), работали с «творческой интеллигенцией» (Глава 7. Театр и цензура: воспитание нравственности), как боролись со взятками (Глава 2), разрешали семейные конфликты (Глава 3). Особый интерес представляет четвертая глава, иллюстрирующая картину нравов того времени и показывающая роль жандармов в русском обществе. В ней подробно описывается афера и преступление мегаломанического персонажа, некоего Телепнева, желавшего «стать полезным обществу и государю», но занявшегося, если можно так выразиться, «брачными аферами».
Автор считает особо выдающихся деятелей жандармского корпуса «подвижниками», но делает вывод о системной ошибке охранителей, «делавших ставку на субъективный, а не институциональный механизм контроля». Он признает, что надзирательную опеку через чиновников с «чистой совестью и непоколебимой нравственностью» воплотить в жизнь не удалось. В заключении он приводит слова современника Третьего отделения: «Люди не ангелы, поэтому-то и постановления должны согласовываться с природою первых, а не с свойствами последних».
Павел Уваров, Алексей Рябинин. Китай в средневековом мире. Взгляд из всемирной истории. СПб.: Наука, 2017
Эту книгу написали два историка, один из которых «занимается Вьетнамом, а другой вообще Францией». Рябинин и Уваров так объясняют этот казус: подготовка двух проектов ИВИ РАН, «Всемирной истории в 6 томах» и десятитомной «Истории Китая с древнейших времен до наших дней», совпали по времени, все китаисты были задействованы во втором, и им, участникам первого проекта, пришлось писать о Китае самим. Авторы признаются, что «возмутились бы, если бы увидели „Историю Франции” или „Историю Вьетнама”, написанную людьми, не знающими ни французского, ни вьетнамского», однако считают, что со своей задачей все-таки справились. Главным для них было не описать особенности китайской цивилизации, а синхронизировать историю Поднебесной с историей других регионов Ойкумены: «В результате получилось то, что получилось — взгляд на обобщенную историю Китая „со стороны”».
Автор этих строк вообще не историк. Мое первое столкновение с Китаем было глубоко личным: подруга моей бабушки (сохранилась фотография, где они обе идут в колонне на похоронах В. И. Ленина) вышла замуж за китайского коммуниста, уехала с мужем в Китай, откуда еле выбралась во время войны (мужа оприходовал Мао) вместе с дочерью, которая по прошествии лет двадцати вышла замуж за китайского физика, аспиранта МГУ, тоже уехала с мужем в Китай и тоже еле выбралась оттуда в самом начале культурной революции (мужа оприходовал Мао), но, в отличие от бабушкиной подруги, у ее дочери родился сын. Помню, как вывезенный из Китая ребенок ел, ел и не мог остановиться. Говорить же о последующих моих «столкновениях» с Китаем вряд ли имеет смысл, за исключением одного, произошедшего в процессе чтения книги дипломата и разведчика Петра Власова «Особый район Китая». Самым запоминающимся — и побудившим как минимум к спорадическому чтению книг о Поднебесной — в воспоминаниях Власова оказался тот фрагмент, где он упоминает о разговоре с тем же Мао, который был на момент разговора не в духе и позволил себе высказывания, оскорбившие Власова. Мао рубанул с плеча (далее не цитата, а вольный пересказ): вот вы тут приехали и начали нас учить, как делать революцию, как воевать, а когда вы, грязные и вонючие, сидели в своих дремучих лесах, у нас уже были порох, типографский набор и бумага. Мао, конечно, был тот еще типчик, в самом его высказывании хамства хоть отбавляй, но не признать некоторую историческую правоту великого кормчего невозможно.
Как бы авторы книги издательства «Наука» ни синхронизировали историю Китая с историей Ойкумены, у читателя возникает ощущение, что китайская цивилизация не просто уникальная — она на протяжении многих веков была передовой в самых разных областях, начиная с философии, агротехники, математики, искусства и литературы вплоть до совершенно поражающих воображение примеров презрения к жизни отдельного человека и масштабов насилия по отношению к собственному народу. Речь не только о беспрецедентных мобилизациях людей для строительства ирригационных сооружений, когда согнанные на работы умирали от непосильного труда буквально по несколько тысяч в день, но и о чудовищном вероломстве, которое стало одним из краеугольных камней и внутренней, и внешней политики. Так, император Ян-ди из правившей недолгое время династии Суй (581–618 годы н. э.), воевавший с государством Конгуре на Корейском полуострове, столкнулся с нехваткой средств: он повысил налоги, объявил внеочередной «рекрутский набор» и в результате вызвал восстание голодных крестьян, местной знати и дезертиров. Правительственные войска окружили район восстания, мятежники решили сложить оружие и просили прощения у Ян-ди. Тот пообещал монаршую милость и закопал живьем в землю 300 тысяч человек. Впрочем, как отмечали хронисты, Ян-ди все же «чаще казнил своих родственников, чиновников и военачальников, заподозренных в нелояльности». Вскоре после подавления восстания от Ян-ди «отвернулось Небо», собственные придворные императора задушили, династия Суй пресеклась, и на историческую сцену вышла династия Тан.
Если в первом предисловии авторы книги объясняют причины, по которым взялись за эту работу, а также некоторые термины, то во втором они кратко очерчивают предысторию средневекового Китая. Так они подходят к тому времени, когда, начиная с III века н. э., открывается так называемая «Эпоха шести династий», от конца династии Хань и до начала династии Суй. Период древних династий тогда закончился, а вожделенный «мандат Неба» иногда с пугающей быстротой переходил из рук в руки. Именно это время Уваров и Рябинин определяют как начало китайского средневековья, как то время, когда китайская цивилизация соприкоснулась напрямую, иногда «глаза в глаза», не только со своими соседями и грозными степными варварскими племенами, но и с другими мощнейшими цивилизациями. Например, с Римской империей.
Далее авторы описывают (Глава 3) династии Сун и Цзинь (X — начало XIII веков) и с полным на то основанием называют Поднебесную величайшей цивилизацией средневекового мира. Далее, через династию Юань (Глава 4. Середина XIII — середина XIV веков), они знакомят читателя с поздним китайским средневековьем (Глава 5) и империей Мин, чтобы в Главе 6 показать, как «заканчивается мандат Неба», как рушится династия Мин и наступает доминирование Запада.
Не лишенные самоиронии авторы подозревают, что прочитавший основную часть книги читатель «будет утомлен монотонностью повествования». Да, строго говоря, чтение их книги хоть и увлекательное, но не простое. Одно только стремление удержать в памяти имена императоров и запомнить, чем один отличался от другого, стоит немалых усилий. Как ни странно, помогает описанная авторами цикличность каждого из правлений: «приход к власти — расцвет могущества — попытки реформ — кризис — восстания, наводнения, нашествия варваров — утрата Небесного мандата». Самая древняя из непрерывных государственных традиций, пожалуй, в самом деле развивалась (или стагнировала) циклично, один цикл накладывался на другой. Эти циклы, как бы стянутые самой древней бюрократией, были бы безумно скучны, если бы не то, что давало подлинные прорывы человеческого духа и что практически каждый раз поднимало очередной цикл над предыдущим, то есть многотысячелетняя китайская культура: «Фантастическая глубина философской мысли, синтез искусств, наук, учения о государстве, стремление к следованию канонам и при этом чествование творцов, принципиально эти каноны нарушающих, — все это опровергает претензии Запада на монополию в инновационном развитии». С этим нельзя не согласиться.