Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Луи-Фердинан Селин. Путешествие на край ночи. СПб.: Пламень, 2022. Перевод с французского Юрия Корнеева
Луи-Фердинанд Селин опять в цене. После фантастической находки потерянных манускриптов и бешеного успеха «Войны», разлетавшейся в ковидной Франции веселее свежих выпусков популярных комиксов, осенью уже 2022-го я собственными глазами видел, и не только в Париже, а на вокзале провинциального Лилля, города ткачей, в киоске Relay, забегаловке, где наскоро покупают в дорогу газировку и зубную щетку, в книжном углу — томики свеженького галлимаровского издания «Лондона». Все чин чинарем. Флагманская белая серия.
Родина тоже старается — если не успевать, то соответствовать. Новых книг, впрочем, пока не переводят и не издают, зато переиздают старые. Тоже, конечно, дело. Вот питерское издательство «Пламень» порадовало вторым (первое выходило в 2018-м) изданием «Путешествия».
Впрочем, порадовало ли, — вопрос. Увы, перевод Селина оказался той самой шапкой, что совершенно не по нашему русскому Сеньке. Мне самому приходилось об этом с огорчением писать. Писали об этом и другие. Прекрасный разбор перевода «Путешествия на край ночи» Юрия Корнеева, превратившего, к несчастью, великого французского поэта, лирика в банального уличного нытика-матерщинника, можно найти в общедоступной статье профессора Нины Разумовой, так что нет смысла повторяться. Сосредоточимся не на стиле и совершенстве текстов новой книги, а на их составе и композиции, и здесь уже блеснем цитатами.
И сразу надо отметить, что задуман томик в культурном Питере и хорошо, и правильно. Так и следует издавать книги вековой давности, насколько бы они не были актуальны в наши дни: с контекстом, с набором вариантов, перепиской с издателем. Не очень только ясно, почему лишь с Гастоном Галлимаром, ведь книгу-то издал в 1932-м Робер Деноель, и переписка с ним автора как раз весьма обширна. Зато есть «Церковь» в переводе, правда, Маруси Климовой — но, тем не менее, первый подход Селина к своей теме и героям: Африка, врач Бардамю, Нью-Йорк, парижский пригород — в общем, предварительный набросок «Путешествия». Ну и единственное художественное произведение Селина с очевидным антисемитским душком — для русского читателя тоже в некотором смысле откровение. Впрочем, тут же для баланса Лев Троцкий — один из первых рецензентов великого романа. И до кучи Иван Анисимов — автор предисловия к русскому изданию 1934-го, а может быть, и самого этого перевода Эльзы Триоле. Неплохо, но при этом ощущение случайности всего набора и состава стойкое. Поскольку самый краткий, вводный, скажем так, минимум, воссоздающий русской контекст «Путешествия на край ночи» Луи-Фердинанда Селина (пусть будет так, без революционной транслитерации Корнеева — Фердинан), совершенно непредставим без Юрия Карловича Олеши.
С одной стороны, автора большой и страстной рецензии 1936-го * Олеша Ю. «Путешествие на край ночи» // Литературное обозрение, 1936, №20 – С.13-16., а с другой — собственно, Бардамю в его русском, неизбежно интеллигентском изводе. Зависть — одно из главных, важнейших, всепоглощающих чувств (к богатым, к здоровым, к веселым, к настоящим хозяевам этого мира), одухотворяющее все помыслы и саму жизнь француза Бардамю, как его замечательно передал, буквально памятник ему соорудил, автор нашего русского романа «Зависть». Юрий Олеша.
Сам Олеша, впрочем, считал важнейшим другое: «с первых же страниц определяется одно из основных душевных качеств автора — цинизм» * Олеша Ю. «Путешествие на край ночи» // Литературное обозрение, 1936, №20 – С.14.. Еще бы, ему ли не знать! Автору «Книги прощания» — потрясающего документа, и формой, и содержанием в точности отвечающего тому определению, которое для слова «цинизм» дает Википедия: «откровенное, вызывающе-пренебрежительное и презрительное отношение к нормам морали, культурным ценностям и представлениям о благопристойности, отрицательное, нигилистическое отношение к общепринятым нормам нравственности, к официальным догмам господствующей идеологии». С поправкой на наше русское, конечно. Свое, интеллигентное, что непременно со флером — нежности, культуры, душевной тонкости, — что гаже и противнее, возможно, простого, животного и поэтому совершенно натурального цинизма сына парижских лавочников Луи-Фердинанда Селина. Но, впрочем, это так — придирки, чепуха. Два гениальных лирика, поэта, имеют полное и несомненное право выбирать метод и способ исследования тайн человеческой души. Как своей, так и чужой.
И в этом смысле, думаю, Луи-Фердинанд Селин, искавший откровения и понимания всего и вся там, где край ночи, был бы, наверное, в полном восторге от рецензии Юрия Карловича Олеши:
«Капиталистический мир уродует людей. Книга Селина показывает, как изуродован капиталистическим миром художник! Художник отказывается от главного, что есть в призвании художника. Скажем старомодные слова, которые звучат в наше время совсем по-иному. Это слова о том, что художник должен звать, воодушевлять человека. Должен учить надеяться, ждать, верить. Для человека Запада есть только один источник надежды. Лучшие люди уже увидели его. Они знают, что безумие мира прекратится с концом капитализма. Селин отравляет человека. „Истина, — говорит он, — это бесконечная предсмертная агония. Истина этого мира — смерть“» * Олеша Ю. «Путешествие на край ночи» // Литературное обозрение, 1936, №20 – С.15..
Да, был бы в восторге, когда бы положил рядом его же, Олеши, «Книгу прощания»:
«Додумался до вывода: единственная реальная вещь в мире — моя смерть. Остальное случайно, может быть, а может и не быть — призрак, а смерть моя будет обязательно» * Олеша Ю. Книга прощания. М.: Вагриус, 1999, с.37.
Это понятно. Безусловно. Но был, конечно, и свет. И тепло. Бебер у Селина. Самые трогательные страницы «Путешествия» — похожие на сон, на опьянение, буквально ворованное, на закате долгого, мучительного дня, — мелькающие, будто короткая передышка между собакой и волком, посвящены в романе, отданы мальчику из парижского пригорода. La Garenne-Rancy. Драньé — так, с ударением, чтобы споткнуться, как под ногтями грязь самого этого места, у Юрия Корнеева.
Был свой Бебер и у Юрия Олеши. Тепло и свет в его уже русском, но столь же безнадежном, как и французское, путешествии на край ночи. Старшая сестра Ванда.
«Сестра была для меня существом удивительным. Нет, вернее, в отношении моем к сестре было много такого, что сейчас удивляет меня: я, безусловно, например, видел в ней женщину. Иногда я даже совершал поступки, говорящие о моем именно таком к ней отношении. Например, я обнимал ее, например, мне хотелось целовать ее в шею и целовать голые руки, когда я их видел. Она не противилась этому. Наоборот, ей и самой это нравилось. Мы сидим, помню, на краю постели, в которой я сейчас буду спать, — где-то на перепутье квартиры, где стоит моя кровать, — сидим поздно вечером, когда все спят, и переживаем тяжкое, сладкое состояние существ, которые должны были бы отдаться друг другу, но останавливаются перед преградой стыда, ответственности, страха. Я то и дело прикасаюсь к ней, к ее голым рукам, плечам — потому что и она собирается спать, — и она говорит, чтобы все обратить в шутку:
— У тебя горят уши.
Мне кажется, что с ней я познал бы наибольшую сладость обладания женщиной. Оскорбляет ли ее память то, что я сейчас пишу? Думаю, что нет! Думаю, что признать женщину — женщиной никогда не может быть оскорбительно для нее — хотя бы это сделал не то что брат, а какой-нибудь действительно павиан!» *Олеша Ю. Книга прощания. М.: Вагриус, 1999, с.70
Так любит своего Бебера Юрий Олеша.
А так прощается с ним:
«Моя сестра Ванда умерла в девятнадцатом году от тифа. Она заразилась от меня. Я выздоровел, она умерла, ей было двадцать три года. Это произошло во время деникинщины в Одессе, зимой. На похоронах я не был, потому что не выходил еще из дому после болезни, и не знаю, в каком месте кладбища ее похоронили» *Олеша Ю. Книга прощания. М.: Вагриус, 1999, с.95.
Селин немножко по-иному. Не так.
«Я еще раз проверил себя — действительно ли во всем этом нет моей вины. Дома у меня было холодно, и я чувствовал себя так, словно в одном из углов большой ночи специально для меня выкроили маленькую ночь.
Время от времени с улицы наползал шум шагов, эхо их становилось все сильней, разносилось по комнате, затихало. Тишина. Я еще раз глянул наружу, не происходит ли что-нибудь у дома. Нет, все происходило только во мне: я беспрерывно задавал себе все тот же вопрос.
В конце концов с этим вопросом я и заснул в своей собственной ночи, в этом гробу — до того я устал бродить, ничего не находя» *Луи-Фердинан Селин. Путешествие на край ночи. Изд. 2-е. — М.: Пламень, 2022, с.267. .
Есть разница между сыном лавочников и русским интеллигентом. Да. Ощущается. Первый мучительно пытался понять степень своей вины за все происходящее, а второй как будто бы и нет. Он просто не знает, «в каком месте кладбища ее похоронили». Сестру. Его собственную. Веру, надежду и любовь. И не искал никогда. Что это означает? А то всего лишь навсего, что наш русский Бардамю, Юрий Карлович Олеша, дальше, много дальше ушел в ту сторону, где бесконечный и никогда не достижимый край ночи.
Не знаю, нужно ли этим гордиться. Но помнить и знать, безусловно, надо.